— Ты занят, да?
— Я тебе нужен? Я в твоем распоряжении!
— Мне ничего не нужно! Я только хотела знать... Тебе, вероятно, сейчас надо усиленно готовиться, много читать, работать...
— Да! — признался Феликс.
— Ну хорошо, работай. Это единственный способ доставить мне удовольствие! Не забудь, ты мне обещал сделать карьеру.
Отилия принялась раздавать направо и налево свои вещи, которые считала ненужными (ей почти все теперь казалось ненужным). Больше всего от этого выиграла Аурика.
— Зачем ты раздариваешь вещи? — спросил Феликс.
— Какие вещи? Старые платья, пустые флаконы из-под духов, цветные открытки, перчатки, — все это пустяки... Женщина, собственно говоря, ничего не имеет, кроме платья, которое на ней надето. Но оно должно быть сшито по последней моде.
Часть добычи захватила Аглае. Охваченная мелким старческим кокетством, она примеряла перчатки и чулки Отилии и в то же время не переставала поносить девушку за то, что та покупает все дорогое, словно она миллионерша, и за то, что не бережлива и раздаривает совсем еще хорошие вещи. Устав от траура, Отилия однажды вечером, перед сном, встала на колени в своей постели и произнесла про себя следующую молитву:
«Папа, ты прекрасно знаешь, что я тебя люблю, но траур мне не идет. Ты всегда позволял мне одеваться так, как мне нравилось, и защищал меня от других, так неужели ты теперь хочешь, чтобы я сама себе была противна? Для тебя не имеет никакого значения, одета я в черное или в белое. И в том и в другом платье мне все равно без тебя грустно».
Отилия перекрестилась и легла спать, а на следующий день сбросила траур и принялась перелистывать журналы мод.
— Вот, — сказала Аглае, увидев ее через окно, — говорила я, что не будет она носить траур! «Папочка здесь» папочка там». Все одни кривлянья. Видно, Костаке тайком оставил ей деньги, а то откуда бы ей взять?
Отилия скучала. Ей хотелось выйти вместе с кем-нибудь в город. Но она боялась беспокоить Феликса и намекнула ему совсем туманно:
— Ах, ты все читаешь! Так можно заболеть.
Она ждала, что Феликс ответит: «Если хочешь, я могу прервать ненадолго занятия». Но Феликс заявил:
— Действительно, у меня много работы!
— Тогда, — сказала Отилия, — я не буду тебе мешать. За столом девушка попросила его рассказать о своих занятиях, о том, как ему нравятся лекции, что Феликс и исполнил с некоторой осторожностью, боясь показаться педантом. Но его страсть к науке была настолько глубока, что он не мог говорить на эти темы шутливым тоном. Отилия сказала ему:
— Твоя глубина может напугать. Если бы ты знал, как мы, девушки, глупы!
— Напугать тебя?
— Нет, не меня! Напугать любую девушку вообще, потому что девушки не заглядывают далеко и у них нет культа великих дел, как это называют в книгах.
— Ты смеешься надо мной!
— О нет! Я говорю об обыкновенных девушках. Правда, есть и возвышенные натуры. Но обычные девушки восхищаются такими людьми, как ты, а следуют за такими, как Стэникэ.
— Мне это все равно. Я никогда не полюблю пустую девушку. Я люблю тебя, а ты только внешне легкомысленна, а на самом деле глубокая и умная.
— Я такая же, как и все!
В другой раз Отилия усадила Феликса рядом с собой и, обнимая его, подвергла настоящему допросу.
— Феликс, сядь сюда. Хорошенько подумай и только после того, как подумаешь, ответь мне. Предположим, что мы поженились...
— Почему «предположим»?
— Будь серьезным и слушай. Когда чего-нибудь нет на самом деле, то оно предполагается. Итак, предположим, что мы поженились. Ты веришь, что мы вскоре сможем это сделать?
— А почему бы и нет?
— Потому что ты связан своими занятиями, ты еще не свободен и не можешь делать все, что тебе хочется. Юноше вроде тебя на какое-то время необходима некоторая свобода, чтобы узнать жизнь. Это естественно. Если мы поженимся сейчас, то через несколько лет, когда ты сделаешь карьеру, тебе уже наскучит семейная жизнь!
— Ты мне никогда не наскучишь!
— Я не говорю о себе, я говорю о семейной жизни. Когда ты будешь свободен и начнешь осматриваться вокруг, тогда ты и почувствуешь себя связанным. Может быть, я ничего не понимаю, но мне кажется, что жена всегда должна быть самым последним выбором.
— Ты подыскиваешь различные предлоги, вместо того чтобы прямо сказать, что не любишь меня.
— Но нет же, я тебя люблю. Не прерывай меня. И тебе и мне нужно немного поразвлечься, и, скажу тебе честно, немедленный брак кажется мне чем-то чересчур педантичным, парализующим, чем-то в духе Аурики. Мы можем растянуть нашу помолвку на несколько лет, но, поскольку нам нельзя жить вместе здесь, уедем в Париж, чтобы не мозолить людям глаза. Ты будешь заниматься своей медициной, я музыкой, будем жить по-студенчески, пока не проснётся инстинкт домашнего очага. Феликс, дорогой, я люблю тебя, но я хочу, чтобы меня называли домнишоара, это так приятно, чтобы мне дарили шоколад и прочее. Вообрази себе: «Доамна! Уважаемая доамна!» (Отилия, подражая, заговорила басом) — это ужасно!
— Отилия, но ведь мы не обязаны говорить всем, что мы женаты, особенно за границей. Мы можем жить, как настоящая богема, и делать все что угодно. Но женитьба — это таинственная связь, которая даст нам веру друг в друга.
— Когда нет естественной веры, ее не сможет дать и женитьба. Перед тобой пример прославленного Стэникэ.
— Если мы не поженимся, — продолжал Феликс, — то мы не сможем быть друг с другом.
— Почему?
— Потому что... потому что я тебя люблю... Потому что я тебя люблю, как должен любить каждый нормальный человек, — смешался Феликс. — И я никогда не соглашусь быть неделикатным со своей будущей женой. Ты не Джорджета!
— Конечно, я не Джорджета, но я прощаю Джорджету!
На следующий день Отилия снова по-детски обняла Феликса и спросила:
— Феликс, подумай как следует, а потом скажи мне. Если бы девушка вдруг предложила тебе: я хочу исколесить с тобою весь мир, заниматься чем-нибудь совершенно фантастическим, станем, например, танцорами в Мексике, — оставил бы ты свои занятия, отказался бы от своей карьеры, от ученья, ради любви к ней?
Юноша удивленно взглянул на Отилию.
— Разве есть такая девушка, которая попросит меня во что бы то ни стало сделать нечто подобное?
— Нет, Феликс. Просто я задала глупый вопрос.
Отилия раздарила столько вещей, что комната теперь казалась почти пустой. Трудно было вообразить, что можно долго в ней оставаться. Все, что уцелело, девушка положила в два чемодана и на целый день отправилась в город. Феликсу она объяснила, что не хочет больше находиться в этом доме, на глазах у Аглае, у которой такой вид, словно она держит ее из милости. Отилия и Феликса спросила, что он думает делать.
— Но это, Отилия, зависит от тебя. Если, как ты говоришь, ты любишь меня, значит, ты и должна сказать, что мне делать. А если нет...
— Ты прав! Я тебя люблю, ты в этом не сомневайся. Я решу, что нужно делать.
Была ранняя весна, снег стаял и затопил все. Потеплело, и воробьи начали слетаться в стайки, подбирая все крошки, какие только могли найти. Феликс чувствовал необычайный прилив сил. Как-то в самом начале марта Феликс засиделся за книгами до поздней ночи. Из соседней комнаты доносился звук шагов, шум передвигаемой мебели. Потом все смолкло, и ему показалось, что он услышал, как потушили лампу. Совсем поздно, около полуночи, заскрипела соседняя дверь, послышались легкие шаги босых ног, которые затихли около его комнаты.
— Феликс, — донесся шепот Отилии, — ты спишь?
— Нет.
— Потуши лампу.
Предчувствуя, что произойдет нечто необычайное, Феликс задул лампу. Дверь открылась и вновь закрылась, и при слабом свете догорающих в печке дров юноша увидел Отилию, босую, в длинной ночной рубашке. Она казалась большой куклой. Весь разговор велся шепотом.
— Дорогой Феликс, я хорошо все обдумала, очень хорошо. Теперь мы не можем жениться, это в твоих и в моих интересах.
Подойдя к нему, Отилия крепко обняла его за шею. Безутешность Феликса можно было почувствовать даже в темноте по тому, как ослабли все его мускулы.
— Я сказала, что теперь мы не можем жениться, но потом — да. Чтобы доказать, что я люблю, я и пришла к тебе. Мы можем быть мужем и женой и без благословения попа Цуйки.
Феликс взял ее на руки (она была очень легкой) и задушил поцелуями, которым она не сопротивлялась, потом сел в кресло, и положил голову к ней на грудь.
— Отилия, — зашептал он торжественно, — я верю тебе. То, на что ты сейчас решилась, могла сделать только девушка с тонкой душой. Прости меня, что я усомнился в твоей любви и в твоих добрых побуждениях. Нет, ты не должна заставлять меня быть неделикатным. Отныне я верю, что когда-нибудь ты станешь моей женой, и я буду ждать тебя сколько угодно.
