Она бросалась в столовую. Так как старик бил в одной рубашке, то можно было сразу заметить, что при нем ничего нет. Рядом лежали сложенные вдвое брюки. В их карманах оказались гвоздики, огрызки карандашей, спички и наперсток.
— Смотри-ка, наперсток, который я как сумасшедшая искала. Видно, я его здесь уронила.
Аглае ваяла наперсток и сунула в маленький кармашек блузки. Не найдя ничего в одежде Костаке, она вытащила из-под его головы подушку, отвернула простыню, потом поднатужилась и приподняла тюфяк, откатив труп к стене.
— Вот мешочек! — торжествующе закричала она и отпустила матрац. Дядюшка Костаке качнулся и снова принял неподвижную позу. В мешочке были серебряные монеты, наполеондоры и даже смятые бумажки, всего на несколько тысяч лея.
— У него было больше денег, — твердила раздосадованная Аглае.
После тщетных поясков, убедившись, что в доме не найти больше ни бана, Аглае прекратила обыск.
— А если деньги ваяла Отилия? Я уверена, что это она.
Аурика, недовольная конкуренцией Олимпии, встала защиту девушки:
— Нет, мама, не принимай греха на душу. Отилии даже дома не было, когда умер дядя.
— Это так, — признала Аглае. — Но, может, сам старик отдал ей деньги, потому что силой у него невозможно было отнять. Черт ее подери, если она их взяла!
Пожаловавшись на усталость, Аглае заявила, что всем нужно пойти домой и подумать о случившемся. Старика оставили лежать на диване. Простыня была скомкана, одеяло наполовину сползло на пол. Феликс заметил все это и, зная, что мертвеца нужно подготовить, прежде чем класть в гроб, сказал об этом Отилии со всей мягкостью, на какую был способен. Девушка поднялась с кровати, решительная и спокойная, позвала Марину, с ее помощью обрядила дядю Костяке и заботливо уложила его не кровать.
Аглае придя домой, прежде всего хлопнулась на диван и попросила всех помолчать, потому что ей хочется минутку отдохнуть. Она спала целый час, храпя на весь дом, потом встала и пожаловалась, что голодна.
— Совсем сбилась с ног с этой болезнью Костаке, даже покушать вовремя было некогда.
Когда все уселись за стол, появился Стэникэ в рединготе. Воротничок сорочки был непомерно высок, а усы чересчур нафабрены.
— Хорошо, что пришел, — сказала Аглае, — а то тут темное дело. Ничего не нашли, одна мелочь.
— Что вы говорите! — притворно удивился Стэникэ. — Я вас уверяю, он что-то предпринял.
— Другим барыши, а мне убытки! Скажи, кто будет его хоронить? —
— Вы, конечно!
— Я?! — возмутилась Аглае. — На какие шиши? На те несколько тысяч лей, которые он мне оставил? Пусть хоронит Отилия, она все называла его папой.
— Не надо волноваться, дорогая теща, — посоветовал Стэникэ. — Обязан морально и даже заинтересован оказать ему надлежащие почести самый ближайший родственник, тот, который наследует все, а именно вы.
— Почему я? — недоумевала Аглае.
— Потому, что вы получите все: соседний дом, дом о улице Штирбей-Водэ, который еще не продан, и все остальное, что еще не разбазарено. Разве этого мало? Деньги, если они и были, он, видимо, роздал при жизни. Тут вы ничего не поделаете, но вам досталось самое главное — недвижимость. Аглае смягчилась.
— А если он оставил завещание в пользу Отилии? — усомнилась она.
— Все может быть, но я не думаю. Нашли что-нибудь в доме? Нет. Дядя Костаке был не такой человек, чтобы таскаться по судам, адвокатам и тому подобное. Будь у него завещание, об этом знали бы или Отилия, или Паскалопол.
— Поди и спроси у нее, — приказала Аглае.
Стэникэ отравился к Отилии. Он застал ее за приготовлением траурного платья.
— Отилия, — почтительно заговорил Стяникэ, пытаясь поцеловать ее в обе щеки, — я разделяю горе, которое выпало на твою долю, и прошу видеть во мне отца, дорогого брата, друга, кого хочешь. Твои интересы — мои интересы. Знаю, ты слишком погружена в свое горе, чтобы думать о более реальных вещах. Но разреши мне, как адвокату, руководить тобой. Я побеспокою тебя только одним вопросом: передавал ли тебе дядя Костаке какую-нибудь бумагу, попросту говоря — завещание?
— Ничего он не передавал, — устало проговорила Отилия. — Оставьте меня. Ничего он мне не давал, и я не знаю, было у него завещание или нет. Мне абсолютно ничего не нужно.
— Уж рояль-то, во всяком случае, твой, — выдал себя с головой Стэникэ. — Право, на него нужно отстаивать.
— Оставьте меня, пожалуйста.
— Ухожу, ухожу. Великая скорбь достойна уважения.
Вернувшись, Стэникэ застал Аглае раскладывающей монеты из мешочка на кучки, по их достоинству.
— Дорогая теща, клянусь вам, у меня нет ни гроша, выдайте мне хоть сколько-нибудь, а то я совсем обезденежил! — и он схватил кучку монет.
— Потерпи, Стэникэ. Какого черта все вы тут крутитесь? Эти деньги пойдут на похороны, ведь не нищий же он. А то люди будут смеяться.
— Одобряю, — похвалил ее Стэникэ, однако денег не вернул. — Я придумаю что-нибудь феерическое.
— А что сказала Отилия? — осведомилась Аглае.
— У нее нет никакого завещания, и я ей верю, потому что старик боялся выпустить, деньги из рук. Удивительно, что в доме не нашли денег.
— И мне это кажется странным!
— Очень странно! — Стэникэ сделал вид, что задумался. — Здесь великая тайна. Со временем я разберусь в этом. Вы уводите, что Стэникэ, кроме всего прочего, еще и сыщик.
— Лучше бы ты узнал о завещании, есть оно или нет. Если он оставил состояние другим, пусть они его и хоронят.
— Только Паскалопол может знать точно. После обеда я сразу же пойду к нему и спрошу.
Стэникэ действительно отправился к Паскалополу, который с удивлением встретил известие о смерти дяди Костаке и не решился спросить, нашли ли деньги под тюфяком, боясь выдать себя. Он подтвердил, что завещания не существует.
— Костаке не оставил никакого завещания, это совершенно определенно. Он все откладывал со дня на день, так что, к несчастью, Отилия осталась без всяких средств.
— Какая жалость! — посочувствовал Стэникэ. — Эта девушка достойна многого. Она всей душой любила дядю Костаке. Но бог милостив, мы позаботимся о ней, я беру ее под свое покровительство.
— Не думаю, что она будет в этом нуждаться, — иронически заметил Паскалопол.
«Я тоже думаю, что она в этом не нуждается, — сказал про себя Стэникэ, опускаясь по лестнице. — Теперь она свободна, может делать все, что вздумается. Будет жить с Феликсом».
Когда Паскалопол явился проведать Отилию и всех остальных, Аглае принялась жаловаться, что она испытывает денежные затруднения, не хватает денег на похороны. Помещик немедленно вытащил кредитку, которую Аглае взяла без всякого стеснения. При этом он спросил:
— В доме ничего не нашли?
— Ничего, кроме какой-то мелочи. Паскалопол после некоторого раздумья объяснил:
— Вероятно, он не держал денег дома.
Сказал он это умышленно, боясь вызвать подозрения, которые могли бы пасть на Феликса или Отилию. Про себя же он недоумевал, куда исчез пакет с деньгами. Отилия в присутствии всех рассказала ему, что говорил ей старик о глазах, следивших за ним. Паскалопол тоже вспомнил об этом, но промолчал.
— Я вам говорю, здесь великая тайна, — повторил Стэникэ, но я этого так не оставлю, пока не раскрою всего.
Аглае решила истратить на похороны поменьше и поддержать честь семьи, которая собралась вся, до последнего человека, только с помощью священников и экипажей. В отношении духовных лиц она удовольствовалась священником епархии и попом Цуйкой. Что же касается колясок, то десять пролеток она наняла, а еще десять прислал Стэникэ, одолживший их у своих многочисленных родственников. Паскалопол тоже прислал свою коляску, а сам приехал на другой. Двадцать экипажей, среди которых были и кареты, выстроившись в ряд на обычно пустынной улице, производили внушительное впечатление. На двух черных щитах, прикрепленных к воротам, были выведены инициалы дяди Костаке.
— Что это здесь такое, матушка? — спросила какая-то старуха Марину.
— Покойник, — ответила Марина, думая, что этим все объяснила.
— Молодой или старый?
— Да как сказать? Уж за шестьдесят перевалило. Старуха покачала головой:
— Молодой, вот ведь горюшко-то. А что же у него было?
Смерть пришла, — отрезала Марина, которой надоели расспросы, и направилась вслед за только что прибывшим священником.
Поп Цуйка больше, чем обычно, страдал от злодеяний нечистого, на которого цуйка не оказывала надлежащего действия.
— Все мы смертные, дражайшая, — таково было его утешение.
Увидев Аурику и забыв, где находится, он крикнул во весь голос:
— Как дела, хохлаточка, с твоим евреем? Окрестим его?
Аурика покраснела.
— Не знаю, что за еврей, батюшка, вы, верно, ошибаетесь.
