— Я все думаю — как вы можете там жить? — говорила она участливо. — Отилия ничего не умеет, а Марина лентяйка.
Как-то раз Аурика спросила Феликса, любит ли он слоеные пирожки с вишнями. Ничего не подозревавший юноша ответил утвердительно. Назавтра Аурика с таинственным видом повела его в свою комнату. Там на столике стоял большой поднос с пирожками, и Аурика, уверенная в том, что Феликсу это доставит удовольствие, принялась усиленно его угощать. В другой раз вместо пирожков его ждало смородиновое варенье. Слабый голосок Аурики начал приводить Феликса в ужас, и однажды, заметив, что она направляется по двору к дому Костаке, он быстро выскочил в ворота на улицу. Для того чтобы застать его, Аурика стала приходить во время обеда и, когда он кончался, настойчиво тащила Феликса к себе. Как-то раз Феликс, взглядом прося помощи у Отилии, попытался оказать сопротивление. Отилия тихонько рассмеялась и подлила масла в огонь:
— Иди, Феликс, не отказывайся. Аурелия очень хорошо делает пирожные.
— Я очень прошу пас, — упорно внушала Феликсу Аурика, — никогда не входите к нам с улицы, а только через калитку. Вы ведь знаете — репутация... А вы — молодой человек, это может мне повредить...
В другой раз намек был до такой степени прозрачен, что это перепугало Феликса.
— Нам, молодым девушкам, очень трудно приходится, потому что мы не знаем, с кем имеем дело, — сетовала Аурика. — Мы — создания слабые, не можем отвергнуть авансы мужчин, а если потом дело на этом и кончается, мы остаемся скомпрометированными. У меня была приятельница, которая принимала авансы одного молодого человека, думая, что он искренен. Его допускали в дом, в ее комнату, на глазах у родителей и знакомых, а он не оказался человеком слова. Всем известно, как зол свет, поэтому нужно, чтобы мужчина сразу же объявил, какие он имеет намерения.
Вся речь была так явно адресована Феликсу, что он на несколько мгновений онемел, но затем, поняв, чем ему это грозит, решительно ответил:
— Домнишоара Аурика, то, что вы говорите, должно быть, правда, хотя у меня и нет в этом опыта. Но, по-моему, я лично не могу принести вам никаких неприятностей. Ведь никто не подумает, что молодой человек моего возраста, который еще только поступает в университет, намерен жениться.
— Почему же нет? — укоризненно, слегка взволнованным голосом сказала побледневшая Аурика. — Я знаю многих молодых студентов, которые женились, чтобы иметь возможность продолжать учение. Если к тому же есть и приданое...
— Во всяком случае, вы хорошо сделали, что предупредили меня, иначе я мог бы повредить вам, сам того не сознавая. Вы меня приглашали... Но больше я не буду приходить к вам...
— Нет, я прошу вас, приходите, домнул Феликс. Какое, в конце концов, нам дело до света! Склонности зарождаются постепенно...
— Но я, — пролепетал Феликс, — я не чувствую никакой склон... никакой вины!
И, бормоча какие-то извинения, он выскользнул за дверь.
— Отилия, ты была права, — сознался Феликс. — Аурика неправильно поняла мои визиты. Как сделать, чтобы она оставила меня в покое?
— От Аурики так легко не отделаешься, — сказала Отилия. — Во всяком случае, ты ведь вряд ли собираешься на ней жениться, значит, она до конца дней будет ненавидеть тебя.
Позднее Отилия рассказала Феликсу, что Аурика пожаловалась дяде Костаке, будто Феликс держал себя с ней не по-джентльменски: он на улице, на виду у всех, брал ее под руку, часто входил к ней в комнату и этим ввел ее в заблуждение, заставив думать, что у него серьезные намерения. Дядя Костаке, обильно уснащая свою речь специальной терминологией, терпеливо разъяснил ей, что Феликс еще несовершеннолетний и как таковой не может нести никакой ответственности.
IV
Постепенно Феликс привык к порядкам в доме дяди Костаке и стал чувствовать себя там хорошо. В этом доме каждый делал что хотел, не спрашивая разрешения у других, и юноша пользовался полной свободой, которая составляла резкий контраст с суровостью его прежней жизни и оказалась благотворной для его замкнутого характера. Присущая Феликсу внутренняя дисциплина оберегала его от излишеств. Благодаря свободе исчезла его застенчивость и пробудилось сознание собственного достоинства. Отношения его с родными были лишены подлинной теплоты и сердечности, а окружающие проявляли к нему сдержанное сочувствие, и это еще сильнее развивало природное честолюбие юноши. Он нетерпеливо ожидал начала занятий в университете, горя желанием взяться за работу и как можно скорее сделать карьеру. Он уже сейчас строил планы на будущее и, перечеркивая в календаре миновавшие недели, считал, сколько месяцев осталось до его совершеннолетия.
— Как-то раз ему понадобилось купить книги и кое-что из одежды, и после некоторого колебания он пришел к дяде Костаке просить денег.
— О! — старик выпучил глаза и долго не мог ничего произнести. Потом, заикаясь, сказал, что у него нет денег, затем — что из доходов этого года ничего не осталось и, наконец, что доходы меньше, чем должны быть, и он сам не знает, как выйдет из положения.
— Почему бы тебе не давать частные уроки? — доверительно предложил он. — И карманные деньги имел бы и мне кое-что давал бы, чтобы я мог улучшить твое содержание.
Феликс не посмел возразить и даже в этот раз ему не пришло в голову спросить дядю Костаке, каково, собственно говоря, его имущество, которым тот управляет. Ему было стыдно перед Отилией. Однако Феликс знал, что за сдачу внаем магазинов и квартир в доме в Яссах должны поступать деньги, и, сделав кое-какие приблизительные подсчеты (он располагал не слишком точной информацией об этом), пришел к выводу, что ему каждый месяц причитается несколько сот лей, которых с избытком хватило бы и на плату за пансион и на всякие дополнительные расходы. Уроки он давать не хотел, потому что намеревался все свои силы посвятить ученью. Отилия заметила подавленное настроение Феликса, принялась его расспрашивать и не отстала, пока не выведала всего.
— Папа всегда такой, — возмутилась она. — Не стоит огорчаться, надо просто уметь к нему подойти. Предоставь это мне.
И правда, вскоре после этого разговора Отилия взяла дядю Костаке под руку и ласково повела в дом, чтобы «сказать ему кое-что». Беседа тянулась долго, и Феликс слышал воркотню старика и умоляющий голосок Отилии. Однако Отилия вышла расстроенная и не стала ничего объяснять Феликсу. На другое утро Отилия, в новом кружевном платье, собираясь уходить, подозвала Феликса и шепнула ему:
— Будь спокоен, я все устрою! Мне только надо ненадолго сходить в город.
Вернувшись, Отилия отвела Феликса в сторону и вручила ему триста лей.
— Но я очень прошу тебя ничего не говорить папе!
— Разве не он дал тебе эти деньги?
— Ну да, ну да, разумеется, он! Будь умником и делай так, как я говорю... Я все объясню тебе позже.
Постепенно Отилия стала в глазах Феликса настоящей хозяйкой дома, и он привык говорить с ней обо всех своих нуждах, так как дядя Костаке в подобных случаях начинал нарочно заикаться и спешил уйти. Но вместе с тем Феликса все более властно влекло к девушке. По ночам его неотступно преследовал образ Отилии и мучил страх, что этот образ исчезнет. Ему страстно хотелось, чтобы она была рядом, и часто он долгие часы лежал без сна. Вечерами в саду составлялась обычная партия в табле, но до Феликса снизу не доносилось почти ничего, кроме голоса Отилии. Когда девушка быстро взбегала по лестнице или говорила с ним, его бросало в дрожь. Порой в нем вдруг пробуждалось желание поцеловать ей руку. Если Отилия выходила в сад, Феликс нетерпеливо искал повода тоже оказаться там и наконец спускался туда с книгой. Отилия держалась с ним запросто, не стесняясь, и это волновало его. Но ему никак не удавалось стать ближе к ней, потому что она почти целыми днями не бывала дома, а когда возвращалась, все семейство уже было в сборе. Отилия относилась к нему дружески, но немножко снисходительно, как будто он был безобидное существо, которого не приходилось остерегаться. Лишенный общества самой Отилии, Феликс пребывал в мире ее вещей. Ему нравился тонкий аромат, долго сохранявшийся после того, как она проходила мимо, милый беспорядок, по которому он узнавал, что она побывала в комнате, забытые среди книг предметы, записки. Как-то Отилия послала Феликса наверх принести ей наперсток. Юноша вошел в ее комнату, где царил забавный хаос. В постели на книге лежала туфля, вероятно, для того, чтобы не закрылся слишком туго переплетенный том. Ковер был усеян нотными тетрадями, очевидно, разбросанными во время отчаянных спешных поисков. В коробке, где следовало искать наперсток, были перемешаны вместе иголки, тонкие носовые платки, визитные карточки, надкушенные плитки шоколада. Здесь, в комнате Отилии, Феликс чувствовал себя ближе к девушке, чем возле нее самой. Когда он уходил в город, Отилия иногда давала ему мелкие поручения, и он нетерпеливо ожидал их или даже сам на них напрашивался. Правда, ему не всегда удавалось избежать мягких упреков:
