— Вы обещали дать мне почитать немецкие романы.
— Прошу вас! — сложив по своему обыкновению руки на груди, поклонился Паскалопол, готовый тут же вытащить из шкафа груду томов. Но Отилия вдруг раздумала и, остановив его, сказала, что придет в другой раз. На одной из полок Феликс увидел разобранную на части флейту.
— Вы играете на флейте? — спросил он.
— Иногда, в свои счастливые часы. Я ведь в некотором роде человек богемы.
В ожидании чая Паскалопол предложил гостям присесть и начал — больше для Феликса, который, как он заметил, был несколько озадачен всем виденным, — рассказывать о себе. Наследник большого поместья, он имел возможность в молодости учиться, не преследуя никакой практической цели. Два года он пробыл на филологическом факультете в Германии, а потом, оставив филологию, стал изучать право в Париже. Путешествовал почти по всей Европе и еще до окончания университета женился, но овдовел ли он или развелся с женой — этого он не сказал.
— А ваша жена была красива? — крикнула из спальни Отилия, которая, рыская повсюду, незаметно убежала туда и теперь подпрыгивала на софе, чтобы испытать пружины.
— Очень красива. Конечно, не так, как вы. Но мы с ней не могли поладить.
— Бедный Паскалопол! — посочувствовала Отилия, забыв прибавить «домнул».
Когда умер отец, Паскалополу пришлось взять на себя заботы о матери и об имении. Он оставил университет и вернулся в поместье, куда его призывали новые обязанности.
— Но в свободное время я читаю и по-своему служу музам. А больше всего радуюсь, когда гляжу на молодежь.
Из спальни доносился стук выдвигаемых ящиков и мелодии модных песенок.
— Кстати, домнишоара Отилия, — крикнул Паскалопол,— как дела в консерватории?
— У вас прекрасные сорочки, — ответила между двумя музыкальными фразами Отилия.
— Домнишоара Отилия большая шалунья, — сказал Паскалопол Феликсу.
Вышколенный молодой лакей в ливрее, походивший на расторопного слугу из поместья, доложил, что чай подан. В столовой Феликс мог лишний раз убедиться, что державшийся так скромно на улице Антим Паскалопол — человек весьма утонченных вкусов. Столовая была обставлена прекрасно подобранными друг к другу предметами различных стилей и эпох. Один из шкафов искусной работы, стиля Ренессанс, был куплен, по словам хозяина, в Нормандии. Деревянные вешалки в шкафах были унизаны глиняными кувшинами из Ардяла и образцами посуды Запада, среди которых имелось несколько подносов начала XVI века из Перуджии. Чай подали в японских тонких фарфоровых чашечках. Паскалопол достал из одного шкафа итальянскую аптекарскую банку XVIII века и дал молодым людям понюхать ее, — сюда был насыпан отборный восточный чай, который Паскалопол доставал где-то через особые каналы.
— Я знаю, что вам хочется конфеток, как маленьким детям, — смеясь, заметил Паскалопол и поставил перед Отилией другую аптекарскую банку.
Мягкие манеры помещика, его эпикуреизм, высокая культура очаровали Феликса и разожгли его тайные мечты. И невольно перед ним возникла лысая голова дяди Костаке, который склеивал своими толстыми губами корявые сигареты и ронял повсюду пепел. Он очень хорошо понимал, что восхищает Отилию в Паскалополе, но всякий намек на более близкие отношения между девушкой и помещиком приводил его в уныние.
— Я знал вашего отца, покойного Иосифа Сима,— сказал Паскалопол Феликсу. — Вы немного похожи на него. Как, по-вашему, домнишоара Отилия? — Отилия, вскочив со стула, вертела в руках блюда, представлявшие собой художественную ценность. — Он был глубоко порядочный человек, трудолюбивый и гордый. И он стал бы знаменитым врачом, если бы в силу обстоятельств не попал туда, где не имел достойного поля деятельности. Ваша бедная матушка всю жизнь хворала. Видите ли, домнул Феликс, мы вступаем в жизнь с большими замыслами, прилагаем все силы, чтобы претворить их в действительность, и когда кажется, что мы почти у цели, — возникает непредвиденная помеха — наш долг перед близкими. И тогда остается только уступить дорогу другим и, если возможно, помочь им. Вот и я такой же неудачник, я не сумел воплотить в жизнь свои артистические стремления, но я хочу, чтобы это удалось домнишоаре Отилии. Но где же она?
Отилия уже убежала в соседнюю комнату. Паскалопол пошел за ней. Оттуда послышался их громкий смех, и в сопровождении помещика появилась Отилия с турецкой шалью на плечах.
— Поверьте, она вам идет как нельзя лучше. Могу я осмелиться преподнести ее вам? — говорил Паскалопол, которого вовсе не рассердили эти шалости.
Отилия подозвала его к себе и что-то шепнула ему на ухо. Паскалопол с готовностью согласился. Феликс ощутил неловкость, словно они замышляли что-то против него.
Наконец Отилия решила, что пора возвращаться домой. Впрочем, расставались они ненадолго, потому что вечером Паскалопол собирался по своему обыкновению прийти к дяде Костаке.
— Скоро я уезжаю в имение, — стоя в дверях, сказал Паскалопол. — Я хотел бы, чтобы вы посетили его. И домнул Феликс мог бы приехать с вами.
— Ах, как я рада! — и Отилия в восторге захлопала в ладоши.
Феликсу почудилось, что, подойдя к помещику, она коснулась губами его щеки. Чтобы не мешать этим проявлениям чувств, юноша быстро спустился по лестнице.
— В Паскалополе много шика, — призналась Отилия угрюмому Феликсу, когда лошади ровной рысью везли их домой. — И как он, бедняга, одинок!
На другой день Отилия, сидя на своей софе, поджав по-турецки ноги, говорила Феликсу, с рук которого она перемотала уже половину пасмы шелка.
— По-моему, тебе не очень нравится Паскалопол. Отчего это?
— Я ничего против него не имею. Но...
— Но?
— Не совершаешь ли ты ошибку, ведя себя так фамильярно с пожилым человеком. Он может истолковать это иначе.
Отилия добродушно рассмеялась.
— Ты начал выражаться совсем как Аурика. Паскалопол — светский человек, и он мне нравится. Он такой добрый!
— Может быть, он любит тебя?
— Может быть! А разве это тебя касается? Ты что, не хотел бы, чтобы у меня был такой муж, как Паскалопол?
Феликс, насупившись, молчал.
— Феликс, ты большой дурак, — сочувственно сказала Отилия, — смотри, ты спутаешь мне нитки. Возможно, Паскалопол желает меня удочерить. В этом был бы шик, не правда ли? Отилия Паскалопол! Ах, как мне хотелось бы иметь коляску!
Вечером явился Паскалопол. Аурика, решив переменить свой объект, заявила, что она принесет собственноручно ею приготовленные пирожные. Отилия была весела, как никогда, она то стояла за спиной Паскалопола, что-то шепча ему на ухо, то, к крайнему неудовольствию Аглае и Аурики, присаживалась на его стул. Феликсу казалось, что, когда Отилия чуть наклонялась к Паскалополу, тот с нескрываемой радостью оборачивался к ней. Феликс незаметно ушел в свою комнату, не дождавшись пирожных Аурики.
Он лег на кровать одетый и, читая книгу, задремал при свете лампы. Поздно ночью его разбудил легкий стук.
— Ты не спишь? Это я, Отилия. Феликс бросился к двери.
— Почему ты ушел? — упрекнула его Отилия. — Зачем так вести себя? Пирожные Аурики были превосходны, они — единственное ее достоинство!
Отилия держала в руках тарелку с пирожными.
— Возьми, я и тебе принесла.
— И, просунув в полуоткрытую дверь тарелку, она быстро убежала к себе.
Однажды утром, стоя у витрины книжной лавки на проспекте Виктории, Феликс увидел на противоположной стороне улицы Отилию. Она торопливо шла по направлению к министерству финансов. Феликс сразу предположил, что Отилия идет к Паскалополу. Не в силах побороть искушение, он последовал за ней. Отилия миновала здание Атенеума, Белую церковь и перешла на ту сторону улицы, где был дом Паскалопола. Но она не остановилась и даже не взглянула на этот дом, а пройдя дальше, вошла в мастерскую модистки. Феликс, устыдившись, отказался от дальнейшего преследования и повернул обратно. А почти через час возле Национального театра чья-то тонкая рука проскользнула под его локоть. Он обернулся — рядом с ним стояла Отилия.
— Паскалопол сказал мне вчера вечером, что скоро пригласит нас в имение! Как же я туда поеду, если ты его терпеть не можешь? Неужели малейшая привязанность к человеку должна тотчас же вызывать подозрение? Какое мне дело до того, что скажут люди, которые видят Меня под руку с тобой? А между тем идти с тобой — опаснее, чем с Паскалополом, ведь его можно принять за моего отца. Паскалопол — человек большой души, и он был так добр ко мне Когда-нибудь я тебе все расскажу. Ну как, поедешь ты в деревню?
— Поеду, — ответил Феликс.
Вечером Феликс почувствовал, что ему необходимо поделиться с кем-нибудь своей вновь обретенной верой в Отилию, рассказать о зародившемся в его душе глубоком чувстве к девушке. Но исповедаться было некому, и он, взяв чистую тетрадь, написал: «Я должен всегда уважать Отилию и верить ей».
