— Что сказали вам в санатории?
— Что вы сбежали!
— Да, я и вправду сбежал!
Девочка стоит, прислонившись к дивану. Большие глаза полны страха.
— Ты Лина?
Она кивает.
— Здравствуй, Лина!
Глядит на меня.
— Где Фредерик?
— Ушел играть в теннис…
Чуть погодя:
— Зачем ты пришел домой?
— Хотел посмотреть квартиру Мартина Ферна…
— Говорят, ты болен?
— Я совершенно здоров.
— А разве ты не страдаешь… потерей памяти?
— Страдаю…
— И ты теперь не знаешь, кто ты такой?
— Говорят, что я Мартин Ферн. Как ты думаешь… правда это?
Она кивает.
Как-то неловко врываться в этот дом. Все здесь словно чужое. Да и нравится ли мне здесь?
В доме порядок и чистота. Под диваном ни пылинки.
— Неужели я так похож на Мартина Ферна?
Лина не отвечает.
Фру Хансен, напротив, выступает вперед. Словно актриса, дождавшаяся своего выхода.
— Доктор из санатория велел позвонить, как только вы заявитесь.
— Это не обязательно…
— Но доктор мне так велел! — упрямо повторяет она.
Она направляется в кабинет. Там на письменном столе телефон.
— Вы куда?
— Хочу позвонить в санаторий!
— Не смейте!
Она приближается к своей цели.
— Я сказал: не смейте звонить!
Она останавливается. Скрещивает на груди руки.
— Как ты думаешь, стоит меня бояться? — спрашиваю я у Лины.
Ответа нет.
— Скажи, ты меня боишься? — повторяю я.
— Я… я не знаю!
— Неужели ты меня боишься?
Она опускает глаза.
— А Мартина Ферна ты боялась?
Тут вмешивается фру Хансен.
— Вам не следовало бы задавать ребенку столько вопросов, господин Ферн.
— Почему?
— Мы обещали позвонить в санаторий!
— Ответьте мне сами… были причины бояться Мартина Ферна?
— Сплошь и рядом вы бывали весьма несдержанны…
— Это когда он напивался?
Ответа нет. Прохаживаюсь по квартире, разглядываю мебель. Проведя по столу пальцем, смотрю, нет ли пыли. Фру Хансен поджимает губы. Она стоит в дверях, скрестив на груди руки. Сажусь на диван, достаю сигареты. На столе стеклянная оранжевая пепельница. Непохоже, чтобы ею когда-нибудь пользовались.
— А что, Мартин Ферн бил посуду?
— Я не намерена с вами об этом говорить! — отвечает фру Хансен.
Иду в кабинет. На столе плотный лист зеленой бумаги, вправленный в тисненый кожаный футляр. Над письменным столом маленький бар. Подхожу к нему, берусь за ручку.
— Там ничего нег! — говорит фру Хансен.
Лина вошла следом за мной в кабинет. Фру Хансен стоит в дверях. Стража.
— Значит, бар пустой.
— Да. Госпожа не хотела держать в доме спиртное после того случая…
— После какого случая?
— После того вечера, — говорит она.
Присаживаюсь к письменному столу. Фру Хансен стоит в дверях.
— Что такое натворил этот Мартин Ферн?
— И вы еще спрашиваете…
— Он что, устроил публичный скандал?
— Уж вы постарались, чтобы он стал публичным!
— Черт побери, откуда мне это знать! Я же потерял память.
Снова чувствую: она мне не верит. Думает: очередная хитрость Мартина Ферна.
Широкая гладкая крышка письменного стола. У края на бронзовой подставке пушечное ядро. Беру его и взвешиваю на ладони. У Лины от страха сузились глаза. Кладу ядро на стол, улыбаюсь. Лине совсем не смешно. Наконец на ее лице проступает робкая улыбка. Лина хочет меня успокоить. Обе женщины начеку. Готовы повернуться и бежать в любой момент, если бы я вдруг снова стал Мартином Ферном. На улице какой-то малыш тщетно зовет маму. Все зовет и зовет. Жалобно, тоскливо, неумолчно.
Справа на крышке письменного стола глубокие засечки в дереве. Они идут вдоль жилок. Рядом кинжал — по всей вероятности, для разрезания бумаги. Вынимаю кинжал из футляра. Он тонкой работы, рукоятка с инкрустациями. Лезвие в точности подходит к зарубинам в крышке. По очереди подношу его к каждой. Слева на крышке письменного стола несколько темных кругов, словно от стакана. На шкафчике повыше стола — женский бюст. Похоже, что Эллинор Ферн в молодости. У носа широкая трещина. За бюстом зарубины в стенке.
Фру Хансен следит за мной. Видит, как мой взгляд перескакивает с одной вещи на другую. На лице ее проступает глубокое удовлетворение.
Все становится на свое место.
Вот тут он сидел, со своим бокалом, со своей злобой. Потом вдруг схватил пушечное ядро и швырнул в женский бюст на шкафчике. Затем взял нож для разрезания бумаги и воткнул в письменный стол. Отчаяние.
Почему?
— Что такое натворил Мартин Ферн? — спрашиваю я.
Смотрю на Лину. Отвечает фру Хансен:
— И вы еще спрашиваете…
— Он скандалист? Чудовище?
Она кивает.
— Я ничего не помню! Не могу понять, что здесь произошло.
Фру Хансен поджимает губы. Если бы я хоть раскаивался. Правда, она вовсе не намерена меня прощать. Но так или иначе — я должен раскаяться.
— Я ни о чем не жалею, — говорю я ей. — Решительно ни о чем!
Она следит за мной, словно я тигр, вырвавшийся из клетки.
Все это предельно смешно. Разве я кому-нибудь угрожаю?
Меня разбирает смех. В ее глазах вспыхивает ярость.
— До чего смешно, — говорю я ей.
— Конечно, вам смешно!
— Он сам во всем виноват!
— Да, вы виноваты!
— А госпожа Ферн — сама добродетель!
— Конечно!
— А с кем она там, на даче?
Молчание. Беру телефонную трубку, отыскиваю в книжке номер. Женский голос отвечает:
— Контора фирмы Кристенсен и Меллер!
— Можно поговорить с шефом?
— Весьма сожалею, но сегодня господина Кристенсена не будет. Он уехал за город. Что-нибудь передать?
— Нет, спасибо!
Лина озадачена. Она глядит на меня. Но когда наши взгляды скрещиваются, она опускает глаза.
— Мы обещало позвонить в санаторий! — говорит фру Хансен. — Доктор сказал также, что мы можем вызвать полицию, если потребуется…
— Замолчите!
— Вы больны, господин Ферн!
— Могу я поговорить с Линой наедине?
— Нет, я ее не оставлю. Я обещала госпоже Ферн, что буду ее оберегать.
— Вы что ж, думаете, я ее обижу?
— Откуда мне знать? С нервнобольными никогда нельзя быть уверенной.
Кричу ей:
— Я совершенно здоров!
— Как же! В санатории сказали, что вы больны!..
Вскочив с места, подхожу к ней. Кричу ей прямо в лицо:
— Черт возьми, я совершенно здоров! Ясно?
Лина в испуге. Я не в силах пробить эту стену.
— Я хочу поговорить с ней наедине!
В окно косо падают солнечные лучи. В них, словно затерянные миры, мечутся пылинки. Иду назад в кабинет, сажусь в кресло Мартина Ферна. Они уверены, что я — это он. От этого никуда не уйти.
— Лина, скажи мне, чем был плох твой отец?
Фру Хансен злобно пыхтит. Готовится что-то сказать. Тут я вдруг поступаю как истинный Мартин Ферн. Схватив пушечное ядро, заношу руку.
— Придержите язык, а не то…
Это невыносимо. Когда я вхожу в роль Мартина Ферна, Лина меня боится. Но иначе как на правах Мартина Ферна я не могу с ней общаться…
Я улыбаюсь Лине.
— Не бойся, ничего не будет!
Она опускает глаза. Водит носком по рисунку ковра.
— Я твой отец?
Не подымая глаз от ковра, Лина кивает.
— Может, я только похож?
— Ты мой отец!
— Откуда ты знаешь?
— Ты мой отец!
— Значит, я и в самом деле Мартин Ферн!..
Она кивает.
— Значит, я Мартин Ферн!.. — повторяю я.
— Да, я же сказала!
На этот раз в голосе девочки слышится досада.
— Ну что ж, буду Мартином Ферном, раз ты так хочешь!..
Фру Хансен, шагнув вперед, выходит на середину комнаты. Величественная как статуя. Руки скрещены на груди. Голова откинута назад.
— Господин Ферн, оставьте ребенка в покое!
— Никакой я не Ферн!
Уничтожающий взгляд.
— Я не имею ничего общего с тем Ферном!
— Как же… уж мы-то вас хорошо знаем…
Встав с кресла, шагаю к ней.
— Идем! — говорю я, схватив ее за руку. Она покорно идет за мной. Видно, испугана не на шутку. Уверена, что сейчас начнется скандал. Выпроваживаю ее в прихожую. Самое место ей в большом шкафу, что стоит под лестницей. Беру табуретку, ставлю в шкаф. Отлично, внутри проведен свет. Вталкиваю экономку в шкаф. Запираю за ней дверцу. Иду назад. По дороге подбираю журнал. Возвращаюсь, сую его экономке. Та словно окаменела от страха. Сидит в шкафу не шевелясь. Возвращаюсь к Лине. Она глядит на меня широко раскрытыми глазами.
— Ну, Лина, развеселись!
Она все так же глядит не моргая.
— Послушай, гляди веселей… Я никого не трону!
— Что ты сделал с тетушкой Хансен?
— Запер в шкаф! Ненадолго!
— Зачем ты это сделал?
— Надоело с ней препираться!
— Она боится темноты!
