— Обманул честного христианина по глупости своей. Когда успею передать просьбу Никите? И-их, рабская жизнь!
На взгорье Федька увидел консула и аргузиев. Они стояли у дороги. Консул был сердит.
— Если господин ждет слугу — это негодный слуга,— грозно произнес он. — Дома за то будешь наказан.
Федька поравнялся с консулом и чистосердечно рассказал ему о разговоре с Иваном Булаевым. Все ожидали, что консул еще бо- .лее разгневается, но тот неожиданно коротко приказал:
— Хорошо. Просьбу передай. Я обойдусь без слуги.
Федька на радостях гаркнул «спасибо» по-родному, не по-фряжски и, повернув коня, галопом пустился к мостку. Гам он осадил буланого и, крикнув все еще стоявшему у дерева невольнику: «Крепись братец,—еду в Сурож!» — умчался по пыльной дороге.
Ивашка поднял руку, чтобы помахать доброму человеку вослед, но тм^Ьц.очувствовал резкую боль в кисти. Оглянулся — за ним кой.
бегать хочешь?—сказал он. — Смотри, поймаем,
Му*..
Чец, даст бог, вырвусь, я те отплачу. Я те по- хшько караси, по и ерши водятся.
Глава пятая
В КАРАСУБАЗАРЕ
Ведь ты нашу землю знаешь. Наша земля войной живет.
Из письма крымского хана
БЕЙЛИК КНЯЗЯ ШИРИНА
о времен Ногая и до дней правления Менгли-Г'ирея ханство изменилось мало. Жизненный уклад Золотой Орды полностью перенесен был в Крым и остался почти нетронутым. Как и двести лет назад, правят пять знатных родов, основавших крымский юрт. Ширины, Мансуры, Аргины, Барыны и Ялшавы — хозяева крымских земель, только они владеют вотчинными уделами — бейликами.
Несметные табуны лошадей пасутся в степи, подданные знатнейших кочуют в пределах бей- лика и ждут приказа своего бея, чтобы идти в набег.
Только в дни нежеланного покоя татарин кое- как ковыряет землю. Главное дело его — война. Войной живут кочевники и оружейники, молодые и старые, богатые и бедные.
Хан — владыка правоверных—постоянно думает о войне. При первой возможности он «садится на коня», объявляя поход. Властители бей- ликов собирают своих подданных и встают в войско хана под своим знаменем.
Бейлик князя Халиля из рода Ширинов очень
похож на все другие бейлики. Только одним отличается Ширин- ский удел —он всех больше и богаче. Ширин-бей сидит на первом месте в Диване', и его мудрые советы хан выслушивает со вниманием и часто следует им.
Дворец в столице ханства Солхате, дворец в сердце бейлика Карасубазаре, летний дворец в Хатырше — ни один бей не имел такого богатства.
На месте, где стоит Карасубазар, когда-то был один стары» караван-сарай Таш-хан. Каменным двором прозвали его татары. Земли вокруг него не принадлежали никому.
Халиль первый угадал, какую пользу можно извлечь из этого места, если сделать здесь рынок. Так он и поступил.
Быстро оживились берега стремительной реки Карасу Халиль подновил крепостные стены, внутри крепости построил богатый дворец. Скоро рынок на Черной воде (Карасубазар) стал известным рынком ханства. Оружейники, седельники, золотошвейникщ чеботари стали тоже селиться вокруг рынка — какой смысл ездить сюда издалека? Город рос не по дням, а по часам, благо бывшие кочевники невзыскательны к жилью и сляпать саклю для них дело двух-трех дней. Никто не следил за размещением домов — улицы получались узкими и кривыми. Даже в самое жаркое время года они были покрыты грязью, а осенью и весной развозило так, что правоверные должны были задирать шальвары выше колен, чтобы не запачкать дорогую ткань. Часто на улице можно услышать знакомые всем жителям города крики «Ай-дама!» (Не проезжай!). Это кричат возницы со всех повозок при въезде на улицу, чтобы никто не заезжал им навстречу с другого конца. Если это случится, то ни разминуться, ни возвратиться назад повозкам будет нельзя.
По обеим сторонам грязной и вонючей дороги—сплошные заборы. За высокими глиняными дуваламн скрывают правоверные своих жен от постороннего глаза.
* * $
Этой весной Халиль Ширин-бей заболел. Во внутренних покоях дворца князю было душно. Почти все время он проводил в летней спальне с широкими окнами. Перед низким, затянутым розовой прозрачной тканью окном был навешен тяжелый, синего шелка полог. Днем середина полога поднималась, и старый князь, раздвинув золотистую бахрому, нашитую на края шелка, подолгу глядел во двор, где пели и танцевали его многочисленные жены и наложницы.
1 Диван (перс.) — Государственный Совет.
Вот и сейчас Халиль полулежит на обитой зеленым бархатом широкой тахте. Рассеянно смотрит в окно, а мысли далеко.
Более месяца уже, покинув Солхат, живет он в карасубазар- ском доме. И не болезнь тому причиной. Надо было оставить этого себялюбца — хана Менгли без мудрых советов, пусть узнает, насколько пустоголов его любимый сераскир Джаны-Бек, которого он приблизил к себе и которому верит. Может быть, вспомнит, неблагодарный, кем возведен на ханский трон его отец, Хаджи-Гирей. Ведь это дело рук отца Халиля — Тегене...
Хан Менгли, так же как и отец, долгое время опирался на бея из рода Ширинов. Но в последнее время зависть замучила хана. Приблизил к себе Джаны-Бека, отдал ему под начало все свое войско, слушает его глупые советы, Халилю чинит мелкие обиды. «Пусть теперь покрутится,— думает Халиль,— я не выйду из Ка- расу, пока не позовет».
А вдруг не позовет, вкрадывается в душу бея сомнение, вдруг надумает войной идти без Ширинова войска?
Погруженный в свои думы, Халиль не слышал, как отворились резные двери покоев и к тахте подошел юноша.
— Селям алейкум, отец. Живи сто лет!
— Алим! Какие вести ты принес мне, сын мой? — Холодные глаза князя при взгляде на юношу заискрились, потеплели.
— Владыка правоверных могучий Менгли-Гирей-хан, да продлит аллах его жизнь, послал к тебе своего человека. Джаны-Бек его имя.
— Это должно было случиться,— бей довольно улыбнулся.
— Говорят, что Джаны-Б' ; беспощаден к тем, кто не выполняет волю властителя.
— Знаю.
— Прости меня, отец, но сердце мое в тревоге. Джаны-Бек едет не один. В его свите две сотни воинов. Я слышал, что не далее, как прошлой осенью, они, по приказу могучего Менгли, да будет благословенно его имя, убили Устамета, а его владения разорили.
Халиль сжал огромную руку в кулак и тяжело опустил на столик. Жалобно зазвенели сосуды, Алим вздрогнул.
— Что мне Устамет! Могу ли я равнять себя с этим трусливым шакалом. Если он погиб от меча Джаны-Бека — туда ему и дорога. Таков удел всех слабых. Умерь свою тревогу, Алим, сын Ширинов, и пора знать тебе — не боюсь я степного волка Джаны, не страшен мне и сам Менгли-хан! Запомни, сын мой, Менгли-хан властитель Крыма только тогда, когда этого хотим мы, знатные из знатных. У меня у одного больше воинов, чем у Менгли-хан.з, а доходы от соли, которыми живет владыка правоверных, не превысят и половины доходов моего бейлика. Приказы хана только тогда являются священными, когда они выгодны нам, но они не
/
стоят и хвостика нагайки, если не полезны бею. Я доживаю свои дни и ни разу не ходил на поклон к хану. Я хочу, чтобы и ты, Алим, когда будешь единственным хозяином бейлика, высоко держал голову. В тебе течет кровь Ширинов, ты всегда должен помнить это!
— Мне удивительны твои слова, отец. Я всюду слышу и вижу, каким великим уважением окружено имя Менгли-Гирея. Да и ты сам, да умножит пророк твою мудрость, учил меня произносить имя владыки рядом с именем всемогущего бога.
Старый бей поднял руку. Крупный яхонт в перстне загорелся под солнечными лучами темно-красным светом. Издалека он был похож на большую каплю крови, вправленную в золото.
— Посмотри на этот камень, Алим. Он драгоценен, тверд и холоден. Эти свойства в нем неизменны. Но когда надо, он то горит, как солнце, то мерцает, как звезда. Мы, люди рода Ширинов, подобны этому камню. Неисчислимы наши богатства. Неизмерима наша твердость и сила, но бывает пора, когда надо славословить ханов из рода Гиреев, да продлит аллах их дни, иногда приходит время, когда игрой приветливой улыбки можно сделать больше, чем ятаганом или копьем в твердой и бесстрашной руке... А теперь скажи, сын мой, откуда ты узнал о том, что к нам едет именно Джаны-Бек? — и Халиль устало откинулся на подушки.
— Я сам видел его, ибо великий посол хана уже у нас в бей- лике и не позднее, чем завтра утром, будет здесь.
Халиль поморщился, словно от боли, натянул одеяло и глухим голосом приказал:
— Скажи, чтобы великому послу готовили пышную встречу.
— Я это уже сделал, отец.
— Пусть для посла уберут комнаты во дворце.
