Видимо, разгадать эту загадку водителю было не дано. Он лишь знал, что и в следующие дни еще не раз обнаружит в своей постели кого-нибудь из кошек. Может быть пепельно-серого Шерстикома и его белую подружку Милокошь, которые лечили его в ночь после аварии, может быть, черно-белую Царапу, или трехцветную Вкусилису, или черного с одним белым пятном на груди, Зуботяпа, или еще кого-то из многочисленных обитателей питомника. И пожалуй, ему это даже нравилось. Он привык к тому, что эти животные здесь почти все время вертелись рядом — пушистые и гладкошерстные, полосатые и пятнистые, маленькие и почти такие же крупные, как дикие коты…
Грушев перевернулся на бок, все-таки спихнул недовольно заворчавшего Нагломорда с подушки и посмотрел в окно. Шторы были раздвинуты, но увидеть за стеклом можно было только тесно переплетающиеся сосновые и еловые ветки, присыпанные снегом — казалось, что комната, в которой он лежит, находится в огромном птичьем гнезде. Причем гнездо это, несмотря на то, что его основательно припорошило снегом, оставалось очень теплым — вылезать из него и отправляться на холодную зимнюю улицу страшно не хотелось…
К счастью, в этот день у Егора был выходной, так что можно было не торопиться покидать «гнездо» и вспомнить вчерашний вечер. Свидание с Таисией в кафе, разговоры о Таиланде и особенно окончание вечера в простенькой маленькой пекарне, где стоял невообразимый запах свежеиспеченного хлеба, витала в воздухе мучная пыль и возвышались у стен высокие круглые столики без стульев. Тая сама купила большой мясной пирог, две сосиски в тесте и два бумажных стакана чаю, и они ели все это, стоя возле столиков, жмурясь от удовольствия и чуть ли не мурлыкая, как их подопечные-коты. А потом они снова вышли на улицу, поехали в пансионат и там, прощаясь перед тем, как разойтись в разные крылья здания, оказались неожиданно близко друг к другу…
Грушев закрыл глаза, вспоминая во всех подробностях то, что произошло тогда, в полутемном пустынном холле, и ему опять показалось, что он готов замурчать от удовольствия еще громче, чем вновь забравшийся к нему на подушку Нагломорд. Он бы с радостью еще долго лежал так в кровати, перебирая в памяти каждую подробность вчерашнего вечера, но ему все-таки надо было вставать: выходной — выходным, но нужно было заправить и помыть машину, а еще навести порядок в кузове, выкинуть скопившиеся там за неделю обрывки упаковки и прочий мусор. К тому же, вчера заместитель директора Лидия говорила, что теперь все сотрудники будут еще и приводить здание пансионата в порядок — делать в нем уборку и мелкие ремонт к приезду комиссии, так как оставался шанс, что проверяющие не найдут к чему придраться, и тогда их визит пройдет мирно и без последствий.
С тяжелым вздохом отогнав приятные воспоминания, молодой человек выбрался из-под одеяла и попытался сосредоточиться на куда менее романтичных делах. Он проснулся довольно поздно, так что в столовой уже почти никого не было, в том числе, к его большому сожалению, и Таисии. Наскоро позавтракав, молодой человек вышел из пансионата через задний вход и направился к своему припаркованному чуть в стороне, за деревьями, грузовику.
Как всегда, вокруг было тихо — лишь где-то вдалеке слышался шум проезжающих мимо питомника автомобилей. Позднее, едва высунувшееся из-за горизонта полярное солнце освещало выпавший за ночь снег тусклыми красными лучами. Снег же казался почти не тронутым, если не считать нескольких пресекавших двор цепочек кошачьих следов — тоже обычная, почти неизменная для этих мест картина… А вот в том углу двора, где стоял грузовик, виднелись и человеческие следы. Две цепочки вели к машине и уходили куда-то за нее, а назад, как заметил подошедший ближе Грушев, не возвращались. Хотя за машиной двор заканчивался и возвышалось несколько хозяйственных построек пансионата, между которыми был узкий, а сейчас полностью заваленный снегом проход. Пробраться по нему, конечно, при желании было можно — но зачем кто-то стал бы это делать, если существовал гораздо более удобный путь по открытому месту?
— Кто там прячется, выходите! — громко сказал Егор, остановившись в нескольких шагах от автомобиля.
Ответом ему была тишина. Выждав несколько секунд, молодой человек почти поверил, что его подозрения были напрасными, и сделал еще один шаг к машине — и тут из-за грузовика на него выскочили двое высоких и широкоплечих парней. Грушев не был уверен, что справился бы и с одним из них, но отступать было некуда — добежать до пансионата он бы все равно не успел, эти два амбала догнали бы его в два счета. А так оставался шанс, что кто-нибудь увидит драку из окна и придет ему на помощь.
Егор принял боевую стойку, торопливо прикидывая, кто из его противников более опасен. Но они, как ни странно, не спешили нападать на него — оба остановились возле грузовика и уставились на него мрачными взглядами.
— Парень, — внезапно заговорил один из них, — что тебе надо от Тайки Полуяновой?
— Чего? — такого поворота Грушев ожидал меньше всего, так что внятного ответа на этот вопрос у него не нашлось. — Да ничего мне от нее не надо…
— А если ничего, то чего ты к ней лезешь? — подал голос второй «шкаф» и, одним прыжком оказавшись рядом с Егором, замахнулся на него внушительных размеров кулаком.
— А вам какое дело?! — Водитель увернулся от его удара и сам попытался врезать ему по морде, но первый «шкаф» перехватил его руку, и молодой человек сам не понял, как оказался лежащим лицом в снегу. Один из противников схватил его за воротник дубленки, похоже, собираясь еще раз тыкнуть носом в снег, как нашкодившего кота, но Грушев лягнул его ногой и с радостью услышал его пронзительный вопль — кажется, на этот раз он попал в цель! Перекатившись набок, Егор попытался вскочить, но его снова сбили с ног, а съехавшая на глаза шапка на мгновение закрыла ему обзор, заставив отбиваться от нападающих вслепую.
А потом сопение и стоны его противников внезапно заглушило такое жуткое завывание, что Грушев в первый момент сам испуганно упал в снег, прикрывая руками голову. Лишь спустя несколько секунд он понял, что это за звук — примерно так, только намного тише, по весне в его родном дворе в Красноярске орали собирающиеся подраться коты. Да и здесь, в городе кошек, несмотря на зимнее время, он пару раз слышал такие завывания, но тоже далеко не такие громкие и пронзительные. Теперь же непонятно откуда взявшийся кот орал так, что даже в меховой ушанке у Егора закладывало уши.
Молодой человек перевернулся на спину, сдвинул шапку на затылок и ошарашенно огляделся. Один из его противников во всю прыть убегал со двора в сторону окруженной деревьями аллеи — Грушев увидел его как раз в тот момент, когда он скрылся за плотной стеной вековых сосен. Второй же барахтался рядом с Егором в снегу, пытаясь стряхнуть с себя небольшого пушистого кота сиамской окраски, темно-желтого с бурыми лапами, ушами и хвостом — таких кошек в городе почти не было, Грушев, как ему казалось, всего лишь пару раз видел зверей подобной масти из окна своей комнаты. Этот кот, продолжая завывать, висел на пальто своего противника, выдирая из него когтями клочья шерсти и стараясь добраться до лица амбала.
Грушев попытался на всякий случай отползти подальше от разъяренного кота, но спустя еще мгновение к воплям этого палевого хищника с темной мордой присоединились еще несколько возмущенных кошачьих голосов, и во двор большими прыжками выбежало не меньше десятка кошек. Две или три бросились на мужчину, которого драл когтями их сиамский собрат, остальные, продолжая вопить, забегали вокруг, и у Егора даже зарябило в глазах от их мелькающих полосатых, черных и рыжих хвостов.
— Я сдаюсь! Не трогайте меня!!! — в полном ужасе заорал «шкаф», когда один из котов — маленький, но ловкий полосатый Мышебор — быстро взобрался по его спине, вскочил ему на голову и вцепился когтями в его вязаную шапку.
Кошки перестали визжать и как будто бы немного успокоились. Теперь они не бегали вокруг него, а медленно шли, не спуская с него горящих глаз и нервно дергая хвостами. Мышебор спрыгнул в снег с брезгливым фырканьем, еще двое серо-полосатых котов тоже слезли с амбала, и только сиамский хищник продолжал висеть на нем, шипя и скаля зубы.
