— Мама, вы знаете, Отилия в Париже!
Лицо Аглае передернулось, но она даже не шевельнулась на стуле и, только помолчав немного, излила всю свою ненависть в одном слове:
— Мерзость!
— Умная девушка! — отозвался Стэникэ, когда до него дошла эта весть. — Она умеет устраиваться.
— Уехать без всякого стыда с мужчиной за границу — это, по-вашему, умно? — спросила Аурика.
— Да, — объявил Стэникэ. — По-моему, умная женщина — это та, которая кружит головы мужчинам. В этом назначение женщины.
Потрясенная этим аргументом, Аурика уставилась в пол. Отразившаяся на ее лице душевная мука доказывала, что она и сама придерживалась того же мнения.
Расстроенный Феликс с видом человека, собирающегося покончить с собой, отправился к Джорджете и держался так, что смышленая девушка поняла его растерянность и тайное желание и ловко пришла ему на помощь.
Феликс воспользовался дарами, которые могла предложить ему девушка. Но несмотря на исключительную красоту Джорджеты, циничная грация и простота, с какою она переходила от самых смелых ласк к дружеской беседе, отталкивали юношу. Он был благодарен ей и в то же время сознавал, что любит только Отилию. Перед Отилией он испытывал мистический страх, она, по его глубок кому убеждению, никогда не могла бы вести себя так, чтобы вызвать брезгливость. Его склонная к восторженности душа была несколько оскорблена пресыщенным равнодушием, с каким Джорджета предложила ему себя, и тем, что она не придавала происшедшему значения. Она глядела на него с любопытством и дружелюбно, поправляла падавшую ему на глаза прядь волос, целовала его, но все это с профессиональной отрешенностью женщины, которую каждая новая победа лишь тешит — и больше ничего.
— Ты мне очень нравишься, — заявила Джорджета, — можешь приходить, когда захочешь, но только не вечерами и не по субботам. Не надо, чтобы ты встречался с моим генералом. — Феликс сидел немного смущенный, и Джорджете показалось, что она угадала причину его внутреннего смятения. — Ты будешь для меня символическим женихом. Мне тоже хочется испытать волнения честной девушки. И не делай мне никаких подарков, а то я рассержусь. Зато я дарю тебе вот эту булавку для галстука, чтобы ты не забывал обо мне! Не беспокойся, ее владелец умер. Ты должен знать, что я относительно — о, относительно!— честна, и ты можешь гордиться своей победой. Я позволяю тебе разглашать о ней, так как мой генерал ничему не верит. Не будь глупым,— прибавила она, еще раз целуя Феликса, на лице которого выразилось легкое недоверие,— если услышишь от кого-нибудь, будто он бывает у меня, будто я, мол, такая и такая, — знай, он хвастает. Это может показаться невероятным, но так оно и есть, я не...— она шепнула на ухо Феликсу какое-то слово. — Но, пожалуйста, не влюбляйся в меня, я не хочу отягощать свою совесть. У меня всякие сумасбродные планы о замужестве, но я не простила бы себе, если бы от этого пострадал ты. В конце концов, лучше веди себя со мной так, как вел бы с... — и она снова шепнула ему на ухо то же самое слово.
Прощаясь с Феликсом, Джорджета вдруг вспомнила
— Послушай, обязательно зайди в ресторан к Иоргу! Он хочет сказать тебе что-то важное, не знаю что именно. Непременно окажи мне эту услугу, Иоргу — человек, в котором мы, «артистки», нуждаемся.
Феликс ушел от Джорджеты в радужном настроении, обретя крепкую веру в жизнь. Он ощущал гордое спокойствие, его сердце билось ровно. Джорджета была первой женщиной, которую он познал, хотя из самолюбия он постарался скрыть это от нее. Феликс и не представлял себе, что покорить женщину так просто, — искренность Джорджеты не вызывала у него никаких сомнений. Он сразу, бесповоротно излечился от своей прежней застенчивости и чувствовал, что если встретится теперь с другой женщиной, то уже будет знать, как себя вести. Как ни странно, но он снова стал считать поступок Отилии простительным и винил себя за несправедливые подозрения. Паскалопол—человек здравомыслящий и не может настолько не уважать дядю Костаке, чтобы похитить у него дочь, словно какую-то содержанку. Он представил себе лицо Отилии, откинутые назад локоны, ее смех и понял, что между ней и Джорджетой нет ничего общего, хотя обе очень умны и утонченны. Манеры и речи Отилии были смелыми, но невинными, как у сестры. Если бы она снова очутилась рядом с ним, он стал бы на колени, прижался головой к ее ногам, не посмел бы сказать ей ничего хоть немного двусмысленного. Шаловливость Отилии была такой чистой, что он сейчас ясно видел, насколько смешны его подозрения. Приключение с Джорджетой, вместо того чтобы пробудить в нем цинизм зрелости, сообщить ему большую опытность в поисках удовольствий, наоборот, просветило его, сделало более способным к любви —он и сам подметил это странное явление. Он решил немедленно ответить Отилии. Взял бумагу и написал следующее:
Дорогая Отилия!
Твой неожиданный тайный отъезд сперва подорвал всю мою веру. В моей жизни был смысл, и я свято исполнял свой долг. И именно ты меня обманула, по крайней мере так мне показалось. Я боюсь спрашивать, любишь ты меня или нет, боюсь спросить, почему ты в Париже и как я отныне должен тебя называть. Но я снова верю в тебя и хочу сдержать слово, то есть стать достойным тебя, если ты когда-нибудь пожелаешь на меня взглянуть. Дядя Костаке здоров.
Феликс.
Феликс опустил письмо в ящик и направился в ресторан Иоргу. Тот принял его крайне торжественно, провел в комнату, представлявшую собой нечто вроде кабинета, спросил, не желает ли гость чего-нибудь поесть, и в ответ на смущенный отказ юноши велел принести сиропов и пирожных, уверяя, что все это самого лучшего качества. Феликсу было интересно узнать, по какой причине Иоргу пригласил его, но он не мог догадаться. Иоргу, отдуваясь, потирая руки и с трудом подыскивая слова, потому что стремился выражаться изысканно, изложил суть дела.
— Домнул Феликс, я пригласил вас — простите, что я позволил себе это, но я пригласил вас потому, что знаю, какой вы порядочный человек, я знаю, что вы родственники домнула Джурджувяну, — от волнения Иоргу спутал единственное число с множественным. — Домнул Феликс, если б вы захотели оказать мне услугу, я почитал бы вас, как брата. Мы вложили в это дело большой капитал, и нельзя сказать, чтоб оно шло плохо, бога гневить нечего, — Иоргу суеверно склонил голову, — но коммерция наша — вещь крайне деликатная, ей может повредить все что угодно. Самое важное заключается в том, что здесь бойкое место, люди знают, что у меня могут встретить кого надо. Если я перееду отсюда, я конченый человек. Вам известно, что владелец ресторана — домнул Джурджувяну. Не могу на него пожаловаться — я добросовестно платил ему и оставался здесь. Но, как я узнал, ваш дядюшка продает свои дома. Сюда все время ходят маклеры. Что я буду делать, если дом перейдет к другому владельцу? Увеличится арендная плата, это и говорить нечего, да я дал бы и еще больше, хоть и нынешняя высока. Но у меня есть конкуренты. Кое-кто хотел бы вытеснить меня отсюда и сам открыть ресторан. Домнул Феликс, вы не смотрите на то, что мы кажемся состоятельными людьми, в нашем деле много риска. Вот у меня взрослые дети, один, храни его господь, тоже студент, как и вы, он на юридическом факультете. Я хотел бы, чтобы вы с ним познакомились, для нас это будет большая честь. Мне необходимо остаться здесь, — Иоргу сложил руки и смотрел
на Феликса так, как будто бы именно с ним собирался заключить сделку. — Домнул Феликс, мы купим дом, дадим сколько спросят, в конце концов влезем в долги, сделаем что возможно, мы честные румынские купцы, вы Иоргу знаете. Почему дом должен достаться другому, когда мы внесли столько денег за аренду?
— Я бы с величайшим удовольствием... Но дядя Костаке со мной об этом не говорит, — попытался оправдаться Феликс.
— Домнул Феликс, я прошу у вас не бог весть чего — еще более горячо продолжал Иоргу. — Видите, как получилось... Пожалуйста, не сердитесь на то, что я сейчас скажу. Я просил об этом домнула Стэникэ и денег ему дал. Он сулил мне золотые горы, но не принес никакого ответа, все водит меня за нос... А мой кельнер говорил, что видел его с дружком, который под меня подкапывается. Знаете, вы не сердитесь, но домнул Стэникэ — человек, как бы вам сказать...
— Я не сержусь, — с улыбкой возразил Феликс,— но что я должен сделать?
Иоргу повеселел.
— Вы скажите домнулу Джурджувяну... Я подозреваю, что домнул Стэникэ ничего ему не говорил... Скажите, что я хочу купить дом, заплачу, сколько он просит. Пусть он позволит мне прийти, мы побеседуем. Я пошел бы и сам, но не хотел, чтобы меня видели, и поверил домнулу Стэникэ.
Феликс обещал поговорить с Костаке. Иоргу очень довольный, стал предлагать ему всевозможное угощенье, сунул в карман конфеты и заграничные сигары.
