Такой мир был подписан.
Сигизмунд, не зная этого, вовсю готовился к войне с Москвой. Поводом для начала такой войны он избрал требование вернуть Литве все города и села, земли и воды, взятые при Иване III. Сигизмунд был уверен, что великий князь ответит отказом и тогда на Русь будут посланы полки.
Так оно и случилось. Василий Иванович дал послам нежданным ответ: «Мы городов, волостей, земель и вод Сигизмундовых, его вотчин никаких за собою не держим, а держим с божьей волею города и волости, земли и воды, свою отчину, чем нас пожаловал и благословил отец наш, князь великий, и что нам дал бог, а от прародителей наших вся Русская земля — наша отчина. Со своей стороны мы, государь всея Руси, напоминаем Сигизмунду, что Литва нанесла нам множество обид, отняла у нас более ста сел и деревень брянских, пограбила в разное время купцов козельских, алексинских, калужских да псковских да уворовала волости князя Вельского — за все это надо бы Сигизмунду ответ держать, и если он не отдаст нам упомянутые земли, не вернет товары купцам, то мы найдем на него управу».
Грамота пришла в Литву в марте, а через месяц московские полки двинулись на Сигизмунда и заняли Смоленск.
На очереди встал Псков.
Государь всея Руси великий князь Василий Иванович по примеру отца своего землю Русскую крепил и ширил.
Глава десятая
ТЕНЬ ГАЗАВАТА
Султан ярится, дщери ада. В нем фурии раздули гнев...
Чтоб их верней была победа,
Оттоль поклонник Магомеда Шлет нову в Север саранчу.
В. Петров. Ода «На войну с турками»
розами отгремела молодость, отшумела в беспокойных поездках между Казанью, Москвой и Крымом.
Теперь сидит Туга Изимов на одном месте, детьми оброс. По русскому обычаю избу построил, печку поставил. Лет, поди, двенадцать прошло, а семья к печке привыкнуть никак нё может. Особенно летом, все торчат в куяо- Приятно посидеть около очага, смотреть, как языки пламени лижут брюхо закопченного котла, вдыхать запахи дыма и вареного мяса. Вечерами, когда темень окутает просторное кудо, собирается вся семья у огня, и ведет Туга неторопливые рассказы о казанских, московских походах, о поездках за Перекоп.
Старший сынишка, Аказ, слушает Отца, широко открыв глаза, и впитывает каждое слово. Средний, Ковяж, мало что понимает, но тоже слушает внимательно. Для него слова «Москва», «Казань», «Перекоп» необычны, он думает, что места эти где-то рядом, на том берегу Юнги.
Янгинка, младший,— около матери. Он отрывает с березовых поленьев кору, бросает в очаг.
Смотрит, как береста свертывается в трубочки и пускает из отверстий свистящие струйки дыма.
В первый же год, как Магмет-Аминь стал ханом Казани, позвал он Тугу к себе, сказал:
— Отдаю я весь Горный край, от берегов Суры до берегов Свияги, под твою руку. Стань Большим лужавуем — ты достоин этого места. Ты верно служил моему отцу Ибрагиму, да будет славно его имя в обоих мирах, ты честно исполнял все повеления матери моей, ты был моим другом с детских лет, я думаю, что ты им и останешься до конца наших дней.
— Спасибо, великий хан,— ответил Туга,— но только с давних лет Казань лужавуев Горному краю не дает, их выбирают старейшины. Давний обычай ломать не надо бы...
— Передай старейшинам, что я их прошу поставить Большим лужавуем тебя...
И старейшины хана послушались, вручили тамгу лужавуя Туге— и не раскаялись. Туга со всеми соседями дружбу наладил, торговлю завел, ясачное дело привел в порядок. Раньше татары, чуваши и черемисы, населяющие Горный край, жили не больно дружно. Теперь Туга улусы, илемы сдружил, простые люди помогают друг другу, вместе с нуждой и бедами борются.
Поедет Туга в Казань — там хан у него друг, поедет в Нижний Новгород—русский воевода Тугу хорошо знает, если надо, то едет лужавуй в Касимов к хану Шигалею, и тот помогает ему.
Рассказывает Туга у очага об этом всем, но больше всего для старшего сына Пусть учится, как жить надо, может, придет пора и Отдадут старики тамгу Большого лужавуя Аказу...
...После смерти хана Менгли-Гирея Нурсалтан осталась одна. Первые три жены умерли еще раньше, трон перешел старшему сыну хана Магмст-Гирею—человеку смелому, жестокому и властолюбивому. Рожденный от второй жены хана, Магмет мачеху свою слушать не стал, хотя по обычаям он должен был считать ее матерью, как и она считала его сыном.
Первые годы молодой царь ханством почти не управлял: в Кафе сидел наместник султана, он без своего согласия не давал хану и шагу ступить. Приказы слал чуть не каждый день.
Но однажды сам наместник приехал в Бахчисарай. Поглядел на ханское житье, сказал:
— Гуляешь много, бузу пьешь — кончать пора. Давай-ка зови казанского хана Аминя в гости, погуляем последний раз и дело большое начнем. Зови. Он ведь мачехе твоей родной сын. Пусть она ему грамоту пошлет.
Поскакали гонцы из Бахчисарая в Казань, через месяц привезли Аминя в Крым. Даже отдохнуть не дали. Велели смыть дорожную пыль, переодеться:
— С матерью увидишься потом,— сказал хан Гирей.— На ка- финском рейде турецкая эскадра стоит. Нас султан Селим I ждет. Едем.
Кафа, летняя, знойная, в развалинах и в пыли, Магмет-Аминя не поразила. Казань тоже такой же грязный и вонючий город, да н Москва не чище. Но море! Море Аминя потрясло своей беспредельной далью, могуществом, красотой. Море он увидел впервые. И корабли такие большие тоже увидел впервые. С множеством бронзовых пушек на бортах, они были настолько тяжелы, что могучие волны, со страшной силой бившие в каменистый берег, не могли покачнуть их. Корабли стояли по всему внешнему кафинскому рейду на якорях, чуть заметно покачиваясь.
Султан Селим I ждал крымского и казанского ханов, своего наместника на флагманском корабле. Султан делал это умышленно: пусть ханы увидят морское могущество Османской империи вблизи, пусть знают, с кем они имеют дело.
Морской плоскодонный бот ждал их на пристани. Лодку бросало волной на стенку, но кормчий и гребцы умело избегали ударов. Два воина стояли на носу с пиками. Ханы с большим трудом забрались на бот, гребцы взмахнули веслами, и лодка, то взлетая на гребни волн, то падая в провалы, направилась к эскадре. Аминь сразу почувствовал себя дурно и еле успел добраться до борта... Воины на носу лодки надменно улыбались. Как истинные моряки, они презирали каждого, кого тошнило от качки. Будь то хан, будь султан и сам пророк Магомет.
Флагманский корабль вблизи показался Аминю еще могучее. Он был также высок, как мечеть Кул-шерифа в Казани. По боргам тянулись два ряда круглых окошек, и в каждом торчало дуло пушки. Иметь бы один такой корабль на Волге у Казани — и можно спать спокойно: ни один враг не осмелился бы поднять голову, -думал Аминь, пока его в какой-то корзине поднимали на палубу. Кружилась голова, снова тошнота подступила к горлу. На ии'рдый пол вступил он, пошатываясь, как, впрочем, и хан Бахчисарая. Команда корабля была выстроена вдоль палубы для встречи знатных гостей. Капитан, скрестив руки на груди, поклонился каждому из троих. Гремели барабаны, пели трубы. Торжественная встреча приободрила Аминя, и он вошел в каюту падишаха бодрдо. Каюта была почти пуста. Ни столов, ни стульев, голые стены, на полу толстый, темной расцветки ковер. Стены из черного морского дуба, и на их фоне большая, необыкновенной белизны з і іма султана, усыпанная бриллиантами. Два квадратных окна о. пічцпли подбитую белым горностаем мантию султана. Кафтан їй розового китайского шелка перепоясан широким байберекским
ІІОІІСОМ.
Падишах сидел на высоких подушках у передней стены—ни
что не отвлекало взгляд от могучей, словно высеченной из мрамора, фигуры его. Широко расставив колени и положив руки на них, он посмотрел на вошедших не то скучным, не то усталым взглядом. Капитан поклонился султану, затем подошел ближе и поцеловал полу мантии. То же сделали и ханы. Из боковой двери вышел сановник и вынес невысокий столик. В сановнике Аминь узнал Авилляра. Султан кивнул головой, и все уселись против него.
Говорить Селим I начал нараспев, как бы читая молитву. Это не удивило Аминя. Султан был одновременно и имамом — духовным главой всех мусульман вселенной.
— Я приветствую тебя, Мухаммед-Гирей, хан Крыма, и тебя, Мухаммед-Аминь, хан Казани, и тебя, Мухаммед, наместник мой. В том, что три властителя носят имя великого пророка, я вижу знамение аллаха. В Несомненной книге сказано: сражайтесь за дело аллаха, он избрал вас для этого, он назвал вас мусульманами. Скажи, Авилляр, выполняют ли сыновья веры эту статью Корана?
— Увы, великий,— тихо произнес Авилляр, глядя в потолок,— многочтимый хан Казани живет в дружбе с главным врагом ислама, с князем Москвы. Подданный наш, Менгли-Гирей, отдал могилы ханов Золотой Орды на поругание московитам, а сын его, Мухаммед-Гирей, пальцем о палец не ударил, чтобы вернуть земли, принадлежащие сыновьям нашей веры. Он больше веселится в Бахчисарае.
