Россия теперь оплачивала новейшие войны США и, что хуже, в том числе и ту неостановочную «невидимую», которая велась против самой России…
Бог не живет ни в чернилах, ни в «голубом экране», сдав эти места дьяволу. Какого цвета правда? Ее природный цвет всегда пытаются залить красным… На Вторую Чеченскую «сообразили» призвать «специалистов запаса»…
Всякая победа (не только Пиррова) — это недолгая пауза перед следующей войной. Все просто и все сложно. Россия не может уйти, а чеченцы, снова вкусив образ жизни, который исповедывали веками, не в силах от него отказаться. Оставшись на какое–то время без «воспитателей», они мгновенно вернулись к собственной «природе», отбросив насмарку все вложенные, в том числе и собственные усилия по человеческой селекции.
Генерал Ермолов знал что надо делать и памятник ему стоял на площади города Грозного все годы советской власти, как напоминание.
Ермолов сегодняшних правозащитников весьма шокирует, как шокирует все рациональное в укреплении государственности — нет–нет, да услышишь о них об этих пленных шведах с постепенным переводом стрелок на сталинский Гулаг, на то что такое возможно только при абсолютах власти.
Черчилль — премьер министр тогда еще Великобритании, (а не того куцего недоразумения, что осталось от нее в наши дни и существует только за счет собственных резервов ранее уворованного на всем земном шаре), высказался на сей счет так: «Пленный — это человек, который пытался тебя убить и теперь требует по отношению к себе гуманного отношения…»
Знал о чем говорил, фашисты и здесь проявили себя подражателями. Правда, они не додумались, как англичане сажать в концлагеря исключительно женщин и детей, как это было в бурско–английской войне, но… Новоначинание понравилось, американцы посадили в лагеря скопом всех японцев имеющихся на континенте.
А вот это уже скорее по собственной проверенной иудейской логике, что каждый еврей (в данном случае — японец) — шпион своего клана по факту крови. Вывод интересный далекоидущий.
Изобрели и развили англосаксы, но аукнулось только немцам — во всех исторических вопросах платит проигравший.
В Чечне, поминая того самого, годами склоняемого «японского городового», въевшегося в сознание еще с газетных передовиц русско–японской войны, повидали многое, раньше невозможное, и даже казалось бы уму непостижимое. И дурное взаимодействие в войсках, когда оставалось только скрипеть зубами от безалаберности и бестолковости. Когда лучшим инструментом уничтожения противника должна была служить связь, наводка на цель, а даже это не работало. Чего проще — подсветить объект с помощью спецсредств, «на луч», но спецсредства, едва появившись, вдруг, изымались из–за их «дороговизны» и «ненадежности», а те характеристики, те восторженные отзывы, которые давали им сами, пропадали, так и не дойдя до института разработчика.
Это превратилось не в случай, а в некую норму. Все чаще всплывало слово ПРЕДАТЕЛЬСТВО.
Между тем, в Чечне встретились и со своими старыми знакомыми по Афганистану. Некоторых из них узнавали по характерному «почерку» — местам выбора засад, ухода от преследования, особенностям установки мин, и конечно же, зверствам — сопутствующему инструменту устрашения, развлечения и снятия стресса среди людей не мыслящих себя без войны. Иные встречи расценили как подарок судьбы, и свели счеты, которые, после окончания Афганской, и не чаяли свести. На тот славный момент, если жалели о чем, так это то, что время отшагнуло на другую географию, и не было среди этих наемников их давних американских учителей. Неизвестно о чем думали пакистанские инструктора, но явно не рассчитывали так быстро и бесславно сгинуть под чужим небом… Жил, не жил, а помирай…
В свою «Чеченскую» отказались принимать награды, поскольку смотрели на вещи мира — его блестящие побрякушки — по иному. Но опять же Сергей — Извилина надоумил. Рассказал, что в период гражданской войны офицеры Белой гвардии отказались от наград, поскольку не могут существовать подобные поощрения за войну с собственным народом. Власть способна что–либо открыто запретить, если только ее уважают или боятся. Это и явилось началом всех сложностей, самого пристального внимания в их адрес, настолько пристального, что пошла серия неких «случайностей», могущих фатально повлиять на здоровье.
Если человек отказывается от награды, он стоит большего. Но этим он и подозрителен.
Всякая власть лжива, а ожидать справедливых решений от нововластия России — полностью ей чуждого, более чем странно. Пришлось уйти со службы «вчистую», а Казаку — человеку вспыльчивому, заводному, всегда готовому на ответ «с превышением», сперва под суд, потом в колонию, а с побега на нелегальное.
Каждый должен самостоятельно придти к тому, что собственные медальки следует хранить в стеклянной банке из–под давным–давно съеденного варенья. И столь же трезво оценивать, которая из них за что; отделив юбилейные — к определенной дате; к тому, что сочли, что ты просто хороший человек (что сомнительно); еще какие–то по «факту участия»; тому, что просто выжил в каком–то случае — опять же сомнительного смысла награда, поскольку тем, кто не выжил, эти железки вроде бы ужу и не к чему, а они их более достойны… хотя бы, собственным фактом смерти — некой отметкой в пути остальных. Исключительная храбрость с неудачливостью равняются, и награждаются они вровень — посмертно…
О смерти не думали. Да и живет ли человек, когда придается размышлениям о смерти? Первый наследник — долг…
----
ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):
2004 октябрь
«В сообщении на пресс–конференции главы Госсовета Чеченской республики Тауса Джабраилова, огласившего демографические итоги войны в Чечне, стоит обратить внимание на тот факт, который пресса так и не пожелала заметить: из 150–160 тысяч человек, погибших за время обеих чеченских войн, лишь 30–40 тысяч были чеченцами. В республике, где большинство — чеченцы, по какой–то странной прихоти гибли в первую очередь иные народы, «нечеченцы». Судя по всему, действовал какой–то «неучтенный фактор», выбирающий себе жертв по национальному признаку. Следует говорить о планомерности уничтожения и вытеснения из края всего не титульного, инородного населения, начавшееся еще до войны…»
(конец вводных)
----
— К чертям все собачьим! О бабах, только о бабах!
— О женах тоже можно?
— Валяй!
Вообще–то о женах говорить не принято, но если человек настаивает… Девку опрокинуть на спину можно… да хоть бы и в крапиву, но лучше бы на родной сторонушке. В зарубежье и крапива не та, и девки не те. Не терпят, ждут лучшего, орут неправильно. В общем, в зарубежье девки зарубежные. Зарубежных оставь под зарубежные дела, своих — под свои, а вот про остальных поболтать можно.
— Я женат, а раз так — чего в моей семье не может быть согласно здоровой логике вещей? Феминизма, суфражизма и онанизма!..
— Хорошо сказал, только я не все слова понял.
— Я тоже. Онанизм — это что? — спрашивает Миша. — Ей богу, знал, но забыл…
— Это торжество фантазии над практикой!
— Не понял.
— Замполит — покажи.
Замполит берет в руки огурец, надкусывает кончик… Все замирают.
— Ебыческая сила! — восклицает Беспредел. — Вона оно что!
Седой в общей тишине звонко стукает Мишу ложкой по лбу.
— Трындец!
Седой стукает еще раз, уже разливной.
— Михайлыч, не уходи никуда! Я за лопатой! — предупреждает Сашка и делает вид, что встает.
— Зачем?
— Лоб с лопату — ею примерюсь!
— Зачем?..
— Уф-х!
— Ах-х!
— Ох–хушки!
— Держите меня семеро!
— Ну ты, Миш, право… Хуже лихорадки! Нельзя так человеку смеяться!
— А что я такого сказал?
— Молчи, Михайлыч! Козленочком станешь!
— Леща ему!
— Рви, Михайлыч, кушай — вот этот с икрой. Только молчи!
— Думать можно?..
Дум в голове, что дыр в решете — каждая своим сквозит. Тут кто–то вспоминает, что Извилина хоть свое «удиви» и выложил — тут зачтется и само его предложение на «удиви», но теперь ему, как это принято, за Молчуна, за напарника своего выговариваться, поскольку у того трех слов подряд не вытянешь, а в два путевый рассказ не уложишь.
Извилина не перечит, рассказывает:
— КГБ, что в общем–то не удивительно, порой занимался делами мутными. Одно из сплошь засекреченных подразделений при КГБ СССР носило название: «Отделение аномальных явлений и нетрадиционных технологий». Эти и подобные работы в России были прекращены в 1992–93 годах по прямому распоряжению Агентства Национальной Безопасности США. Приказ о прекращении работ был подписан Юрием Скоковым — тогдашним премьером «на раз».
