говорить научился?
— Дома. Недалеко от нас татарский улус есть. В гости ходим. Да и люди мурзы все время у нас торчат. То ясак отнимают, то торгуют. Гарей, купец из Казани, на нашем дворе больше года жил.
— Иные сказывают —вы татар не любиге. А ты говоришь: в гости ходим. Как это понимать?
— Они такие же бедные, как и мы. Они от мурзы не меньше горя терпят. Нам с ними делить нечего.
— Мурза мне сказывал — твой отец русского лазутчика скрывал, а когда за ним джигиты пришли, ты ему убежать помог.
— Значит, убежал все-таки! — радостно воскликнул Тугейка.
— Убежал,— царица рассмеялась.— Тебе он другом был?
— Был,— Тугейка вздохнул. — Он хороший человек. Не лазутчик он.
— Вы с отцом, я вижу, казанцев не любите. А русского прятали. Почему?
— Это надо у отца спрашивать.
— Ну а ты почему? — настаивала царица.
— Потому, что я не у русских в плену, а в Казани.
— Хочешь, я тебе волю дам?
— Я думаю, незадаром?
— Служить себе заставлю. Сотником будешь, другом моим будешь.
— Волю дашь — домой уйду.
— Иди. Хоть завтра. С отцом поговори. Скажи ему, что царица Нурсалтан меня на службу зовет, другом хочет сделать. Она, скажи, в Казань из Москвы пришла, противников у нее много, а друзей совсем мало». И если отец позволит — обратно приезжай.
— А если не приеду?
— Значит, душа ко мне не лежит. Таких мне не надо.
На другой день получил Туга коня, грамотку охранную и поскакал в Нуженал. Отмахал двести верст и к вечеру был дома.
После неожиданной и радостной встречи началась беседа. Где был, что делал, как из плена вырвался?
Рассказал Тугейка все, ничего не утаил и слова царицы передал гоже. Отец собрал всех сыновей, и стали они советоваться. Тугейка по молодости лет слов царицы не понял и только здесь на семейном совете многое уразумел. Отец и братья говорили: «Если молодая царица инородца другом назвать желает — значит, ей и наша дружба нужна. Царица знает, что наш род не Казани, а Москве радеет и все же Тугейку в свою охрану берет — значит, царица втайне тоже Москве радеет. Недаром ее в Казани не любят. Однако сила ее, видно, немала, если она приказала мурзе Мингалею нас за Рунку не карать. Уж зима на дворе, а никто из Казани к нам не приехал. Может быть, и мурза на ее стороне, если Тугейку ей отдал, джигитов своих отдал. И выходит, что через тебя, Тугейка, мы можем большую выгоду иметь. И перед Москвой, и перед Казанью».
И поехал Туга обратно в Казань служить царице Нурсалтан.
Глава вторая
В КРЫМУ ДАЛЬНЕМ
В старые веки, прежние,
Не в нынешние времена, последние. Как жил на Руси Суровец-молодец, Суровец-богатырь, он суроженин. Богатого гостя заморенин сын.
Былина о Чу риле Пленковчче.
НИКИТА ЧУРИЛОВ
Поздний вечер укрыл город своим темным крылом. В крепости Санта-Кристо слышатся глухой рокот барабана да протяжные звуки рожка — это бодрствует стража.
Спят сурожане.
Свернувшись на сухой граве, разбросанной под навесом, отдыхает от дневных трудов утомленный виноградарь. Храпит торговец в своей спаленке рядом с лавкой. Разметав на пуховых подушках пышные руки, спит жёнка русского купца.
Блаженно почивают стражи городских законов— синдики. Спокойно спит в крепостной цитадели хозяин Сурожа — консул, комендант крепости и казначей Христофоро ди Негро.
На берегу моря, там, где раскинулась русская слобода, тишина и безветрие. Еле слышно плещет вода в борта судов. Обвисли паруса, окна домов темны. Только в хоромах сурожского купца Никиты Чурилова через плотно закрытый ставень пробивается полоска света.
Сегодня хозяин приготовился к большому ночному тоуду. На столе лежат несколько книг.
33
Одна из них, обложенная черевчатым бархатом с серебряными застежками, раскрыта. Никита, макая серое гусиное перо в чернила, вписывает в книгу слово за словом.
Много дней ведет хозяин дома книгу, которую назвал: «Житие у Русского моря». Вот он положил перо, задумался. Перевернул листы, решил перечитать, что написано.
Углубился купец в чтение. Темно-русые волосы с проседью закрывают почти половину широкого лба. Борода обложила всю нижнюю часть лица и спустилась на грудь. Взгляд из-под нависших бровей проницательный, нос и губы крупные, во всем облике чувствуются спокойное достоинство, неторопливость и большой ум.
Тихо шелестят страницы. На первой из них написано:
«Благословись, с именем Господа Бога нашего на устах, берусь я за сей труд. Времена пошли тяжелые и беспокойные, и я по велению совести и сердца моего удумал рассказать потомкам нашим о житии людей русских на берегах моря великого. Народу русского в Суроже ли, в Кафе1 ли и в иных местах достаточно, но на Руси о них мало что знают.
Ибо дела письменные идут на языке латинском и только о них писаны. Книги священные пишутся на языке греческом иже в них и дела церковные говорят только о православных людях, в коих чтут грек, армян и русских вместе, а отдельно наших не поминают. И оттого не только в дальних землях, а и у нас в Москве о фрягах знают больше, чем о нас, русских. И оттого мне обидно стало и сел я под старость лет писать о нашем житие у моря Русского.
Господи благослови, с изначала о граде Суроже почну.
Старики рассказывали, будто торговые гости на Руси пребывают здесь с незапамятных времен. И основали они бок о бок с градом Сугдеей русскую слободу и назвали ее Сурож, отчего среди нас и город этим именем прозывается. Говорят, произошло это имя от села Сурожик, что под Москвой. Будто многие гости торговые переехали сюда из того сельца и продавали здесь полотно льняное. Во времена древние лен называли сурожем, сеяли его всегда после ржи, потому и су-рожь. Ведь и доныне холстина льняная, неотбеленная суровьем прозывается.
Из «Жития Стефана Сурожского» узнал я, что полтыщи лет назад к Сурожу пришел новгородский князь Бравлин со дружиною, десять дней бился с греками и овладел Сурожем. Тогда русская рать овладела также Корсунем, Корчевом и другими городами. Летописец рассказывает далее о добром деле русского князя, который по просьбе сурожских священников отпустил на свободу всех пленников, что были взяты в бою от Корсуни до Корчева.
О граде нашем помянул неведомый песенник в «Слове о полку
Игореве», вместе с Корсунью и Тмутараканью. Когда город взяли кыпчаки — кочевые племена, деды наши и прадеды торговли в Суроже не оставили. Они привозили сюда с Волги буртасские меха, а из северных краев шкуры соболя, бобра, которые ценятся в Суроже очень дорого. Ежели верить греческому синаксарю, на полях которого безвестный летописец отмечал главнейшие события Суро- жа, то татары окончательно овладели городом 26 декабря 1239 года».
Никита заложил страницу шелковой тесемкой, прислушался. Кто-то тихонечко стучался в дверь. Недовольно сказал — «войди», закрыл книгу. В дверях стояла Кирилловна.
— Егорку Мечина нечистый принес.
— Сейчас выйду,—сказал жене Никита и с сожалением подумал: «Вот соседа бог дал — не глядя на Устав по ночам шляется».
Русская слобода жила дружно, со всеми соседями. Чурилов пребывал в согласии, только одного Егора Мечина недолюбливал. «Переметная сума он»,— частенько говаривал Никита про Мечина. И верно. Все сурожане русские обычаи блюли строго, иноземщину перенимали только ту, что для дела в пользу да для жизни. Веры православной держались твердо, честь и гордость русскую не роняли. А этот, будто попугай, перенимает, что надо и что не надо. Извивается перед каждым латинянином, словно перед князем. Хоромы, отцом рубленые, развалил и построил на фряжский манер, а носит — срамота смотреть,— нительные чулки повыше колен да короткие штаны, дабы от фрягов не отличаться. Латиняне ходят друг к другу, сидят, цедят вино через соломинки, пустословят. И он завел эту стать — как удумает, так и лезет то к одному, то к другому. Вот и сейчас болесть его принесла.
Никита глянул на Егора, аж плюнул. Бороду всю как есть, негодяй, оскоблил!
— Уж коли себя позоришь, то людей хоть бы пощадил! — укоризненно произнес Никита.— Срам какой, оголил скулы да грех этот ко мне в дом тащишь.
— Эх, Никитушка-а!—протяжно заговорил Мечин.— Забыл ты русскую пословицу: попал в волчье стадо, лай-не-лай, а хвостом виляй.
— И верно, што в волчью. Тебе ли с фрягов пример брать, рус- скому-то человеку?
— А фряги, поди, тоже люди.
— Подумай, што говоришь. Хуже волков они.
— Не скажи, Никитушка. Они, пожалуй, поученей нас с тобой будут во многом. Их к нам на Русь малую толику завезти — поучили бы нас торговать, строить, людей лечить. Была бы польза.
