«Штаб по борьбе с антисемитизмом, организованный совместными усилиями Еврейского агентства, министерства иностранных дел и министерства главы правительства Израиля, ведет постоянный учет всех антисемитских акций, проводимых за пределами Израиля…»
«Принят в первом чтении законопроект депутатов от блока «Ихуд Леуми», согласно которому израильские суды будут иметь право судить иностранных граждан, подозреваемых и обвиняемых в отрицании Холокоста. Израиль также будет иметь право требовать от иностранных государств выдачи подозреваемых для суда над ними в Израиле…»
«…Конференция материальных требований «Эры Холокоста» призвала Австрию выплатить оставшиеся 210 миллионов жертвам Холокоста и их родственникам, подтвердившим свое право на компенсации…»
/22.07.2004/
(конец вводных)
----
Как предателей искать? Замполит, вот, свою формулу вывел: кого чаще телевизор показывает, тот и предатель… А подумать, так прав.
Москва — всему голова. Беда телу от головы. Особенно, когда она требует рубить себе пальцы, считая, что так будет лучше — что сегодня «наивыгоднейший валютный курс», когда пальцы эти оптом или в розницу можно продать зарубежному партнеру — главное момент не упустить! Вот отсюда ей, Москве, и неверие! Да и ряшку Москва поднаела изрядную, мысли ее посещают — вот бы от тела насовсем отделиться, хлопотно с ним, вот зажила бы она тогда — голова головой! А тело живет инстинктом, а не мозгом, оно живет мышечной памятью, остаточными рефлексами. Оно еще помнит, что голова была с другим наполнением…
В Москве недорода не бывает — все скупит на свое, на краденое.
— Был я в той Москве! — заявляет Миша — Беспредел. — Все какие–то на себя завернутые, на собственные мозговые рюшечки.
— Здешние человечнее, — говорит Сашка — Снайпер. — На порядок!
— На все сто! На какого не посмотри, хоть на самого забулдыгу — душа видна, не прячет.
— Трусости меньше.
— Мне вот интересно, если бы все разом кинулись?
— Ты о чем?
— О нас и не нас. Я про местных.
— Тогда мне вовсе не интересно. Если руками, если без стрельбы, повязали бы, как пучок редиски.
— Нас?
— Нас. Тут и думать нечего, тут как…
— И Молчуна?
— Молчуна бы нет. Молчун бы ушел, мы — нет. Мужики, если заведутся…
— Значит, как пучок редиски?
— Угу! Оставляя возможность плевать зубами, целя мучителям в правый — стрелковый глаз. Ты русского мужика плохо знаешь, если уж разойдутся…
— А мы кто? Мы разве не русские мужики?
— Мы — мужики обученные, а значит — испорченные. Наши действия проще предсказать. Вот, скажи, если бы это ФСБ их подзуживало, чтобы за их спиной собственную операцию по нашей нейтрализации провернуть? Разве не клюнули бы мы? Еще как клюнули!
— Вот потому у нас и договор. Мы на территории России следить не должны — наша задача не внутренний враг, а внешний. Хотя по сегодняшним временам тут кто угодно в этих хитросплетениях запутается!
(Говорят так, будто лишний раз самих себя уговаривают — не вмешиваться…)
— Боятся накрошим?
— А то мы мало накрошили? Нам бы только Леху сдержать.
Злой на язык Замполит на это уязвляет, бьет в больное:
— Ну, куда нам всем по сравнению с Мишей — Беспределом и Сашей — Снайпером! Хорошо им — кого бы не шлепнули — им с горки спускаться, ворочать, проверять не надо.
Должно быть, Лешка Афган вспомнил — «горку пакистанскую» — там Сашка с Мишей за всех дело сделали, либо Китайско — Вьетнамскую «двухнедельку» от 1979 года — ту короткую «неизвестную войну», которая морозцем прошлась по всей Азии, и существенно охолодила Европу сознанием, что у Союза подрастают такие ученики. А может, и не про это Лешка намекает, были и другие дела — но здесь едва–едва отстрелялись, и уж — «кум королю, сват министру» — настолько хорошо всех принимали. У каждого с того времени вьетнамский орденок — хотя предлагалось на «героя Вьетнама», со всеми их вьетнамскими льготами, как чашка риса и бесплатный проезд в местном транспорте, но в Союзе категорически возразили: решили, что получится «нескромно». Леха тему цепляет по причине собственной чувствительности к трупным запахам, не думая — каково тем китайцам пришлось, которым два месяца эти трупы пришлось выносить и даже изобретать какую–то новую химию, чтобы те совсем не расплылись, за что какой–то их ученый (по слухам) отхватил правительственную награду. Вполне может быть, что наградили, просчитав возможность применения рецепта в будущем — китайцы подобно евреям способны к планированию на сотни лет вперед, только в отличии от вторых не столь суетливы, не пытаются бежать впереди паровоза…
Саша делает вид, что не обижается, а Миша «делать виды» не умеет, обижается за обоих, зло щуря глаза, «ставит на вид» — словно он больше не он, полностью выйдя из привычного всем образа «добродушного и недалекого миши».
— Что, Лексеич, осознал меру ответственности за свое дело? Это ведь не только гибель людей — мы ее в какой–то мере компенсируем собственной гибелью. Совестью компенсируем, душой погубленной, а не блядской циферью. Через себя пропускаем — во вред это стране, к которой привязан, пошло ли оно на пользу…
Георгий обрезает разговор, командует — «разойтись», не буквально разумеется, а в речах, которым тоже надо знать меру…
У Извилины страсть к аллегориям — случается, ловят на эту приманку.
— Серега, а можешь про нас и Россию чтобы наглядно, да на примере, хотя бы, вон той лягушки?
Сергею секунды не требуется. Точки опоры есть — да две сразу, есть от чего отталкиваться. Аллегория — инструмент художника–философа. Игра в контрасты. Ими можно смягчить или еще более усилить сказанное.
— Чтобы сварить лягушку в мелкой посуде, градус температуры повышают постепенно — она разомлевает и перестает соображать — что собственно происходит. Это и делается, если на Россию посмотреть, поскольку брось нас разом в кипяток — выпрыгнем. А так, вроде бы нам собственное уничтожение в кайф.
— Хреновая какая–то аллегория. Самолюбию хреновая.
— Не нравится? Хорошо, учитывая уникальные богатства России, будем считать, что мы та лягушка, которая в молоке. И тут некоторые считают, что ту самую процедуру надо проделывать со связанной лягушкой. Однако, и связанная, совершая судорожные телодвижения, может сбить содержимое в масло и опять–таки, найдя точки опоры, выбраться.
— Ну ты Серега… Тебе бы… Ну, точно, с Лехой да в депутаты! — в который раз упрекают Извилину за неправильную карьеру.
— С автоматом не пустят…
Марк Твен был не прав в своем утверждении, что «всякую блоху можно выучить депутатской должности». Блоху нет смысла учить тому, что умеет депутат — она умеет это делать по факту рождения.
Председатель КГБ Крючков 17 июня 1991 года на закрытом заседании Верховного Совета СССР (того самого, что в 1993 будет расстрелян танками по приказу Ельцина), пытался доказать депутатам, говоря исключительно прямо: — если не будут приняты немедленные чрезвычайные меры, страна прекратит свое существование, называя «перестроечные реформы» заговором ЦРУ США, проводимом через собственную «агентуру влияния» (еврейскую диаспору)…
12 декабря Верховный Совет РСФСР ратифицировал Беловежские соглашения (незаконно, ибо не имел на то полномочий). 185 проголосовали «за» и лишь 6 человек против, среди которых был и сегодняшний президент Белоруссии — Лукашенко. Развал СССР стал одновременно и разрушением исторической территории Российской державы. После Беловежского соглашения за пределами «Российской Федерации» оказались 25 миллионов русских, ставших иностранцами на родной земле…
Под всякой бездной, в которую падаешь, и казалось бы достигаешь самого ее дна, предела, всегда можно найти новую бездну.
Личное «падение Извилины»: открывать себе информационные «колодцы», за каждым попадая в новый. У Извилины страшный дар — память. Потому ли он бережется, пытается присыпать ее всяким незатейливым информационным мусором? Но стоит мысли от чего–то оттолкнуться, как следом вытягивается вся цепочка. Все предметы взаимосвязаны. И расстрел русских офицеров, еще не рассматривающих новую власть в качестве своего врага, а следом расстрел их семей, взятых в заложники — это имеет связь с шельмованием армии и во времена новейшие, это как бы продолжение. Все имеет собственную связь.
На следующий день после убийства евреем Канегисером еврея Урицкого (начальника питерского ЧК), в качестве «возмездия», были расстреляны 500 русских офицеров, и новой властью официально объявлен «красный террор». Фактически с этого–то и началась гражданская война…
«Еврей шашечкой махать не будет», зато отличается красноречием и способен выдумать множество лозунгов, чтобы шашечками махали другие, зато он прекрасно управляется наганом в подвалах Чека, зато способен выдумать заградительные отряды и вспомнить, что когда–то существовали «проскрипции»: расстрел каждого десятого при недостаточном героизме.
