— Ты чего подслушиваешь у дверей? Не нужны мне шпионы в моем собственном доме! Пусть каждый сидит у себя. Ты, что, думаешь я здесь деньги держу?
Стэникэ сделал оскорбленный жест и выразительно посмотрел на Паскалопола.
— Вот видите, какой вы, дорогой дядюшка — ведь, откровенно вам сказать, я вас по простоте душевной чту как родного дядю. Я только что пришел, только-только, чтобы посмотреть, как вы себя чувствуете, ведь люди мы, а не звери. Вот видите, я не сержусь на вас, наоборот. Ваша живость — признак здоровья. Долой врачей-идиотов! Лучше вставайте с постели и пойдем прогуляемся, нужно поразмять кости, выпить стакан хорошего вина. Может, вы не хотите тратиться, у вас нет дома денег? Это бывает. При всей моей бедности я могу достать, услужу вам, ведь вы самый платежеспособный человек в мире.
При этих словах испуг, написанный на лице старика, почти совсем исчез.
— Когда мне понадобится, я у тебя попрошу, — заныл он. — Дома у меня нет денег, кроме тех, что были в коробке. Я попрошу у тебя, если не смогу выйти в город.
Не отвечая ему, Стэникэ повернулся к Паскалополу и сказал:
— Посмотрите, домнул, какая прекрасная осень, в иные годы в это время уже шел снег. Все меняется, даже климат!
Но помещик взмахнул на прощанье тростью и вышел.
Сидя в коляске, Паскалопол долго раздумывал, опершись подбородком на серебряный набалдашник трости, изображавший голову борзой собаки. Старик, как всегда, вел себя благородно и был полон добрых намерений, но проявлял хитроумие скупца, когда заходила речь о материальной стороне дела. Может случиться, что он умрет прежде, чем решит обеспечить Отилию. Он, Паскалопол, готов ради Отилии пойти на все, вплоть до самопожертвования, и в свою очередь пользуется хотя и не совсем осознанной, но верной ее любовью. Он бы хотел видеть ее своей женой или дочерью. Пусть даже ни тем, ни другим, он был согласен на любое положение, лишь бы иметь право находиться с ней рядом. Паскалополу пришла было в голову необычная мысль о фиктивном браке, при котором Отилия сохраняла бы полную свободу. Он смог бы по крайней мере пройтись хоть раз в неделю под руку с этой грациозной девушкой. Но разве можно сейчас, когда старик чуть не умер, окружать вниманием Отилию, ставя ее этим в неловкое положение, вызывая сплетни со стороны других? Если дядюшка Костаке ничего не оставит девушке, то он, Паскалопол, не сможет опекать и поддерживать ее, словно дочь, не сможет удовлетворять ее маленькие капризы, которым он до сих пор потворствовал на правах старинного друга дома, потому что Отилия будет воспринимать это как сострадание и пожелает жить на свои собственные средства. Просить ее выйти за него замуж было бы в этом случае неделикатно. Может быть, Отилия, привыкшая к роскоши, с отчаяния и согласилась бы в конце концов, но такой брак навсегда остался бы омраченным тенью принуждения. И он, Паскалопол, никогда бы не имел возможности понять, действительно любит его Отилия или лишь принимает его участие. Утешительной для него могла быть только дружба и любовь свободной девушки, имеющей собственное приданое. Тогда он мог бы в любое время пригласить ее в свой дом в гости, а у нее не было бы повода заподозрить его в принуждении или сострадании. Костаке во что бы то ни стало хотел оставить Отилии деньги. Триста тысяч лей — сумма значительная. Даже ста тысяч было бы достаточно, хотя бы для того, чтобы выйти замуж. Сто тысяч лей при пяти процентах дохода составят пять тысяч лей годовых, чего вполне хватило бы для такой девушки, как Отилия, которая может также давать уроки музыки. Но что, если старик будет все время откладывать передачу денег и как-нибудь ночью умрет? Ведь явится Аглае и найдет деньги. «Что за человек, что за человек этот Костаке!»
Паскалопол направился прямо домой, облачился в китайский халат, приказал принести бутылку «Виши». Выпив стакан воды, подсластив ее предварительно сиропом, он принялся расхаживать по комнатам, немного поиграл на флейте, исполнив с небольшими паузами менуэт D-dur-Di-vertimento Моцарта, потом обратился к своим счетным книгам, внимательно изучил их, опять стал ходить, заложив руки за спину, похлопывая ладонью о ладонь и тщательно обдумывая что-то, потом еще налил стакан «Виши». Наконец решительно подошел к бюро, на котором стояла пишущая машинка, и написал следующее письмо:
Бухарест, 9 октября 1910 года.
Местное.
В Аграрный банк
Прошу вас абсолютно конфиденциально открыть в вашем банке счет на имя Отилии Мэркулеску, переведя на этот счет с дебета моего счета 100 000 лей. Депозит этой суммы, надеюсь, будет обеспечен теми же 5%, как и мой депозит. Оставляю за собой право известить вас о сроке, когда вы сможете выплатить проценты или разрешить изъятие капитала владелице основной суммы, которую до того времени прошу ни о чем не ставить в известность. Происхождение кредита остается строго секретным. Буду иметь честь сделать лично некоторые пояснения.
С особым уважением
Леонида Паскалопол.
Леонида вынул листок из машинки, поставил подпись от руки, запечатал конверт, надписал адрес и отложил конверт в сторону. Потом взял другой лист, вставил в машинку и напечатал:
Бухарест, 9 октября 1910 года.
Местное.
В Аграрный банк
Настоящим уполномачиваю вас в срок, о котором вам будет сообщено мною лично или моим доверенным лицом, уведомить домнишоару Отилию Мэркулеску о наличии в вашем банке кредита в 100 000 леи и выплатить ей проценты или выдать вклад, полной владелицей которого она является, поскольку вклад сделан из сумм, доверенных мне, но по праву принадлежащих ей.
С особым уважением
Леонида Паскалопол.
Паскалопол запечатал и второй конверт, позвонил лакею, отдал ему первое письмо, чтобы тот отнес его в банк, и приказал вызвать к следующему дню адвоката. Потом взял флейту, уселся по-турецки на софу под лампадой и усердно начал выводить менуэт Моцарта.
Дня через два помещик отправился к старику с просьбой отпустить Отилию погулять с ним по шоссе, чтобы немного развлечь ее после стольких волнений. Скорее в шутку, чем всерьез, Паскалопол спросил дядю Костаке:
— Ну а когда же ты позовешь меня, чтобы передать приданое Отилии?
— Позову, позову, — проговорил Костаке, опустив глаза и свертывая сигарету.
— Послушай, Костаке, — пошутил Паскалопол, — ты боишься выпустить деньги из рук. Разве ты не слышал, что люди, которые еще при жизни делают себе гроб или заранее копают могилу, дольше не умирают? Избавь себя от этой заботы и живи, как молодой!
— Отдам, отдам, — бормотал старик. — Что ее — то ее.
— Это, конечно, так, — произнес Паскалопол, имея в виду счет в банке. А довольный Костаке улыбался, считая, что речь идет о пакете, лежавшем под тюфяком.
Сидя в коляске, помещик взял руку Отилии в свои ладони и заговорил полушутливо, полусерьезно:
— Я должен сообщить тебе кое-что весьма секретное с условием, что ты пообещаешь никому ничего не говорить. Костаке порядочный человек, как я и ожидал, и он намерен с моей помощью положить в банк для тебя более чем достаточную сумму. Все эти дома, эти развалины, тебе не нужны. Таким образом, ты будешь избавлена от столкновений с кукоаной Аглае, а не зная о существовании денег, никто не сможет ни в чем тебя упрекнуть. Он собирается это сделать, но ты знаешь, как тяжел на подъем Костаке, хотя у него и добрая душа. Все же я заполучил хороший аванс, и еще раз прошу тебя ничего не говорить ему, вообще никому не говорить, иначе ты все испортишь. Я получил от него сто тысяч лей, и мне поручено положить их в банк на твое имя. Сейчас ты не можешь воспользоваться ими, потому что, если люди узнают, что у тебя есть деньги, начнутся всякие пересуды. Костаке станут внушать, чтобы он тебе ничего больше не давал. Но ты сможешь воспользоваться этими деньгами, когда лишишься всякой другой помощи. Итак, теперь ты девушка независимая, с приданым, которым нельзя пренебрегать. Чего только не купишь на сто тысяч лей! Целое именье. Теперь я могу ухаживать за тобою на правах жениха, — галантно прибавил Паскалопол, целуя ей ладонь и тыльную сторону руки. — Теперь ты представляешь завидную партию. Если ты не хочешь принимать меня как претендента на твою руку, то я навсегда останусь добрым другом, который по-прежнему будет потворствовать всем твоим капризам и с которым ты будешь вести себя непринужденно. Ты можешь быть моей воспитанницей, мы можем блуждать с тобой по белу свету, как уже и прежде делали. Ты не будешь передо мной в долгу, потому что у тебя самой столько денег, сколько необходимо, чтобы прожить такой грациозной особе, как ты. Ты довольна?
— Бедный папа, — растроганно проговорила Отилия. — Я знала, что он прекрасный человек! Мне не нужно ни бана, но, я рада, что он думает обо мне. Сегодня вечером я ему сыграю на рояле!
