— Муни, Муни, ко мне, мальчик! — позвала Элли. — Мы едем домой. Домой, Муни!
Яростный лай был ответом на ее зов. И тут она увидела своего грейхаунда в стойке возле большого, развесистого дерева.
— Муни, ко мне!
Но собака громко лаяла, не двигаясь с места. Если только Ханна решила подразнить пса, привязав его, а сама убежала… Элли подскочила к дереву. Муни, не переставая лаять, застыл в напряженной позе.
Девочка лежала на земле под качелями, у нее по щекам катились крупные слезы, смешанные с грязью.
— Рука очень болит, — жалобно пролепетала она, увидев Элли.
— Ханна! — раздался позади голос Зейна.
— Она здесь. Твоя дочь упала с качелей, — объяснила Элли, виновато отступая в сторону.
Стараясь не дотрагиваться до больной руки Ханны, он осторожно поднял малышку и крепко прижал к себе.
— Все в порядке, милая, папа с тобой. Что случилось?
— Я решила залезть наверх и посмотреть, как Элли будет учить Милую, но не удержалась и упала. — Она попыталась улыбнуться. — Я хорошая девочка, папа. Элли мне велела быть здесь, и я никуда не ушла.
Элли тяжело переживала случившееся. Это было смешанное чувство вины и самобичевания. Зейн, разумеется, не упрекал и не обвинял ее в том, что она оставила маленького ребенка одного на качелях, но от этого было не легче. Элли понимала, что именно она виновата в том, что произошло с девочкой.
Грили вошла в приемную эспенской больницы и, поискав глазами сестру, быстро подошла к ней.
— Как Ханна? — с беспокойством спросила она.
— Ничего хорошего. Перелом лучевой кости левой руки. К счастью, без смещения. Сейчас накладывают гипс. А ты что здесь делаешь?
— Когда ты сообщила маме, она тут же перезвонила мне по мобильному телефону. Я как раз ехала в Эспен, чтобы доставить скульптуру. Мне пришлось заехать к Зейну, забрать Муни и отвезти его домой. Я покормила его и Эмбер, но твой пес не пожелал остаться дома, поэтому я привезла его сюда.
Грили присела рядом с Элли.
— Мама сказала, что ты очень расстроена.
— И напрасно. Я же ничего себе не сломала. Но во всем виновата только я.
— Ты столкнула Ханну с качелей? — Грили сознательно задала этот вопрос. Ей невыносимо было видеть сестру в таком состоянии.
— Я прогнала ее — приказала идти на качели и оставаться там.
— Только не говори мне, что Зейн в чем-то обвиняет тебя.
— Он и словом не обмолвился, а должен был. Если бы я так резко не обошлась с ней, то…
— Для девочки было бы куда опаснее, если бы она залезла на ворота, пока ты работала с лошадью. Ты правильно поступила, отослав ее, — перебила Грили.
— Все равно мне не следовало с ней так строго разговаривать.
— Строго или твердо? Элли сжала руки.
— Таким тоном я обычно читаю нравоучения мальчишкам, дерущимся на игровой площадке.
— Взрослые иногда обязаны ставить детей на место. И не надо делать из мухи слона.
— Я не хотела навредить малышке.
Грили положила руку на дрожащие пальцы сестры.
— Конечно, не хотела.
— А почему ты так уверена в этом? — запальчиво спросила Элли. — Может, я подсознательно стремилась причинить ей боль, может быть, мечтала о том, чтобы она исчезла не только в тот момент, а вообще?
— Что с тобой, Элли? Не надо все так драматизировать.
— Я серьезно, Грили. С тех пор как мы встретились с Зейном, я постоянно думаю о его предательстве и о том, как я ненавижу его и ту женщину, на которой он женился.
— Да как же это связано с падением Ханны?
— А ты не понимаешь? — Элли устало прислонила голову к стене. — Зейн женился на Кимберли Тэйлор только потому, что она ждала ребенка. Ты и представить не можешь, как все мое существо негодовало и затаило злобу на эту девочку. Это необъяснимо, безумно, бесчеловечно, безобразно, но это так. Много раз я пыталась уговорить себя, что ребенок ни при чем, но… — Голос у нее предательски задрожал, а на глаза навернулись слезы. — Не могу не думать о том, что если бы она не была зачата и не родилась, то я…
— Мне и в голову не приходило, что ты можешь так думать, — медленно произнесла Грили. — Почему же ты все скрывала от меня?
— А что тут скажешь? — всхлипнула Элли. — Просто не хотела выглядеть еще большей дурой, чем была когда-то. Я так сильно любила Зейна! Что можно сказать о женщине, если она безнадежно любит мужчину, который принес ей только одни страдания? Конечно, во всем виноват только он, но в проигрыше почему-то осталась я. Знаю, что бесполезно так мучиться, но это сильнее меня. Прошлого уже не вернешь, но не думать об этом я не могу. Грили крепко сжала руку сестры.
— А теперь послушай меня, Элли Лэсситер: хватит изводить себя, все уже произошло. Постарайся понять это раз и навсегда. Предательство Зейна не должно больше волновать тебя. Как ты думаешь, мама ошиблась, выйдя замуж за Боу?
Элли посмотрела сестре в глаза.
— Да.
Грили состроила гримасу.
— Я тоже так думаю, но это плохой пример. И потом, мама всегда впускала отца, когда он возвращался, хотя знала наперед, что он изменял ей. Конечно, у вас с Зейном несколько другая ситуация.
Грили кое о чем промолчала. Добрая и мягкая мама никогда не испытывала чувства злобы или ненависти к ней только потому, что она была дочерью Боу и другой женщины.
Элли в отчаянии прикрыла глаза.
— Я бы очень хотела быть похожей на маму, но, к сожалению, я совсем другая. И сейчас могу думать только о том, как дочь Зейна перевернула мою жизнь. Она еще ребенок, но я ненавижу ее, Грили.
В тот момент, когда Элли увидела на земле плачущую Ханну, ей захотелось упасть перед девочкой на колени и молить о прощении. Мысль о том, как низко она пала, затаив злобу на ребенка, заставила ее содрогнуться.
— Мне трудно находиться рядом с ней, — сказала Элли с мукой в голосе. — Я не могу назвать ее по имени, говорить с ней, смотреть на нее.
— Тебе больше не придется это делать!
У Элли перехватило дыхание, а перед глазами поплыли круги. Зейн незаметно подошел к ним и слышал ее отчаянные слова. Его суровый и разгневанный взгляд ясно говорил, что он не нуждается ни в объяснениях, ни в извинениях.
— Спокойно, Зейн, не поступай опрометчиво, вмешалась Грили. — Все сейчас расстроены, но главное, что с твоей дочерью уже все в порядке. Разве не так? Где Ханна?
— Медсестра отвела ее в ванную комнату, а я хотел поговорить с Элли. Каким же я был дураком, полагая, что она беспокоится о девочке.
Зейн говорил резко и отрывисто, серые глаза гневно сверкали.
— А вот и мы. — Улыбающаяся медсестра вошла в приемную, держа Ханну за руку.
— Посмотри, Элли, доктор сделал мне гипс. — Губы девочки жалобно скривились. — У меня рука болит.
