грязном полу, я почувствовала, как умирает какая-то важная часть меня. Тогда я еще не знала, что скоро разбитая чашка и угрозы покажутся мне сущими пустяками, ведь мой муж только начал. А если он что-то начинал, то всегда доводил дело до конца.
Утро следующего дня прошло в молчании. Я не хотела даже видеть своего мужа, не то чтобы говорить с ним. Вечером, когда он явился с работы, я продолжала молчать. Он подошел ко мне вплотную и спросил:
— Что с лицом, Нина? Кто-то умер?
Я уставилась на него немигающим взглядом, который озвучивал все мое отношение к нему лучше тысячи слов.
— Оглохла? Я спросил, что с лицом?
В это время Валя снова зашелся в крике. Я молча развернулась и ушла в детскую. Взяв сына на руки, я начала напевать ему песенку и не заметила, как Сергей оказался в комнате. Он подошел ко мне со спины, и я, вздрогнув, обернулась. Лицо мужа было так близко к моему, что я могла разглядеть его морщинки и красные капилляры в разгневанных глазах. Он взял меня за локоть и сжал его с такой силой, что боль заставила меня прогнуться в коленях и я перестала чувствовать правую руку. Я с ужасом посмотрела на сына, которого еле-еле удерживала левой рукой.
— Положи сына, — процедил сквозь зубы муж. — Я сказал, положи его.
Я аккуратно положила ребенка в кроватку, и он тут же разразился истошным криком.
— Какого черта ты делаешь? — прошипела я, превозмогая боль. — Может, еще и ударишь меня? А что, это стало бы неплохим завершением вечера.
Сергей сжал мой локоть еще сильнее, а левой ладонью сдавил мои щеки и приблизил к своему лицу. Мне казалось, он сломает мне локоть и челюсть, я издала отчаянный писк.
— Я никогда тебя не бил и не собираюсь, но будь добра улыбаться своему мужу, когда он возвращается домой с работы. Я же для тебя стараюсь, Нина, а в ответ не вижу никакой благодарности. Мне начинает надоедать твоя вечно недовольная мина. Как будто я вечно тебе за что-то должен. Пора с этим заканчивать, слышишь меня?
— Отпусти. Мою. Руку. — От боли у меня на лбу начала появляться испарина.
— Сначала я хочу увидеть улыбку на твоей физиономии, Нина. Улыбнись своему мужу. Он вернулся домой и хочет видеть жену счастливой и участливой.
— Пошел к черту.
— Не будешь слушать, что я говорю, придется оплатить пластическую операцию, которая нарисует на этом постном лице перманентную радость. Ты будешь улыбаться даже во сне, любимая. — Сергей резко отпустил меня и вышел из детской.
Я осела на пол и начала отчаянно тереть свой правый локоть. Во рту появился привкус крови — похоже, я прикусила себе щеку. В комнату заглянул Влас. Мне пришлось резко встать и склониться над кроваткой младшего сына, чтобы старший не видел, какое ошалевшее у меня лицо.
— Ма, мы с Глебом есть хотим.
— Уже иду, дорогой, — пробормотала я, пытаясь подхватить грудничка левой рукой. — Сейчас, только возьму братика, а то он уже весь бордовый от крика.
Через пять минут мы все уже сидели за столом. Сергей с довольным лицом накладывал себе в тарелку салат, дети стучали ложками о тарелки и переговаривались. Я все еще держала Валю на руках, только так он мог сохранять относительное спокойствие.
— Нина, дорогая, ты сегодня прекрасно выглядишь, а ужин вообще выше всяких похвал, — вдруг сказал муж и выжидающе на меня посмотрел.
Моя права рука ныла от боли, я еле-еле держала ложку — она вся тряслась в ослабевшей кисти. Мне хотелось послать его подальше, но с нами были дети, поэтому я растянулась в болезненной улыбке:
— Спасибо. Дорогой.
Такое поведение Сергея продолжалось каждый раз, когда ему что-то не нравилось. Особенно часто он выходил из себя, когда не видел улыбку на моем лице. Я должна была постоянно светиться от счастья, иначе он просто подходил близко-близко, выкручивал мне запястья или с силой давил на болевые точки. Но больше всего ему нравилось хватать меня за лицо и сжимать его словно в тисках. Он говорил тихо, чтобы только я могла услышать, а его голос был наполнен ненавистью и превосходством. Из-за хронического недосыпа у меня попросту не было сил сопротивляться. Я совершенно ослабла и потеряла контроль. Все мое существование превратилось в нескончаемый танец паники и безысходности.
Сергей действительно не бил меня, но на моем теле каждый день появлялись все новые синяки и гематомы. Они не заживали, ведь муж любил давить именно на больные места. Постепенно мои руки окрасились в сине-фиолетовые цвета и начали ужасно саднить. Укачивать младенца, убирать и готовить стало невыносимо. Я помнила, что хотела развестись, но все мои внутренние ресурсы были исчерпаны. Казалось, мое тело просто перешло в режим самосохранения, отвергая любые попытки на прочую активность. Единственное, на что меня еще хватало — это младший сын. Но я не помню, как умудрялась о нем заботиться. Память будто стерли ластиком.
Со временем я перестала спать, даже если засыпал Валя. Часто я просто ложилась на коврик в его комнате и лежала там с широко открытыми глазами. Мне хотелось стянуть с себя кожу, ведь такое существование претило моему характеру. Мои нервы были натянуты до предела, до треска. Однако я забивалась все дальше и дальше в нору смирения, ведь только эта нора казалась мне спасением.
В один из дней я вдруг потеряла сознание от усталости и проспала в детской целых четыре часа подряд. Проснувшись, сразу прильнула к кроватке и увидела в ней мирно спящего сына. Каким-то чудом тот оказался цел и невредим. Эти часы отдыха будто вдохнули в меня новую жизнь, и я твердо решила: с меня хватит — буду действовать.
Едва заслышав, как в замке проворачивается ключ, я набрала в грудь воздуха и заняла выжидательную позицию в прихожей. Было ясно, как день: если я прямо сейчас не выясню, что происходит с моим мужем, то потом рискую и вовсе привыкнуть к положению вещей. Такой вариант меня категорически не устраивал. Я и так была ослаблена хроническим недосыпом и сил на активное сопротивление у меня почти не оставалось. Именно поэтому вопрос следовало решить здесь и сейчас, пока я еще хоть что-то могу.
— Где дети? — перешагнув порог квартиры, спросил Сергей.
Я скрестила руки на груди, как боевая жена в ее излюбленной стойке. Но на самом деле, этот жест был вызван
