свою вину, знаешь, что сама виновата во всех конфликтах. Как я это понял? В ответ на мои слова ты либо рыдаешь, либо вяло оправдываешься. Шах и мат, Нина.
Тут я уже не могла сдержаться. От этой вопиющей несправедливости я окончательно вышла из себя, у меня началась истерика.
— Я рыдаю, потому что у меня нет сил на сопротивление!! — вскричала я, роняя горячие слезы на мраморную плитку с подогревом. Они разбивались о ее поверхность с глухим треском. — Дай мне немного выспаться, и я покажу тебе, что реально о тебе думаю! Дай мне выспаться, и я сразу же подам на развод! Я не хочу так жить, я схожу с ума от твоего отношения!
— У тебя истерика, Нина, — поморщился Сергей. — Ты похожа на сумасшедшую. Я вообще не понимаю, чего ты от меня хочешь.
Мои мысли путались, я уже не могла здраво рассуждать. Сердце так билось о грудную клетку, что я едва не теряла сознание.
— Найми мне помощницу, которая будет приходить хотя бы на пару часов, чтобы я могла поспать. Пожалуйста. Умоляю тебя. — Я облокотилась о столешницу, пытаясь прийти в себя. Скоро время ужина, а потом нужно укладывать старших и всю ночь бдеть за младшим. Мне были нужны эти последние крохи энергии, которые у меня остались. — Сережа, пожалуйста. Иначе я не доживу до конца года.
— Я миллион раз говорил тебе, что не потерплю посторонних в своем доме и уж тем более не позволю какой-то левой тетке прикасаться к моим детям. Это даже не обсуждается.
У меня сильно закружилась голова. Я начала хрипеть:
— Ты мог бы расставить везде камеры, чтобы следить за действиями няни. Пойди мне навстречу, очень тебя прошу.
— В моем доме не будет посторонних. Никогда. Можешь оставить свою блажь при себе. И еще: как считаешь, почему Валентин так плохо спит и постоянно капризничает? Я тебе скажу. Все потому, что его мать транслирует ему истеричное поведение и вечное недовольство. Так что начни с себя, дети здесь не при чем. В твоей усталости виновата только ты одна.
Я осела на пол и тяжело задышала. Муж брезгливо на меня взирал.
— Из тебя никудышная актриса, Нин. Изображаешь припадок, думаешь, что это поможет тебе добиться своего? Заканчивай этот цирк, не позорься.
Мир перед моими глазами закружился, а потом все стало темно.
Я очнулась в том же положении, лежа на кухонном полу. Сергей тыкал в меня носком ноги.
— Ты заигралась, милая. Поднимайся с пола — время ужинать.
Но я не могла подняться. Меня дико тошнило, стены вращались, перед глазами бешено роились мушки.
— Мне… мне нехорошо, — выдавила я.
Сергей постоял с минуту, а затем снял тапок, поставил свою голую ступню прямо мне на лицо и с силой прижал к полу. Затем он стал водить ногой влево и вправо, словно раскачивая мою голову.
— А теперь? Теперь тебе хорошо, истеричная мразь? Раз тебе так нравится этот цирк, то поиграем по твоим правилам. Только у тебя своя роль, а у меня своя.
— Что ты делаешь… зачем…
— Пытаюсь привести тебя в чувство своими ногами, которые весь день провели в кожаной обуви. Ты же сама не хотела по-хорошему. Решила устроить представление. Так вот получи. — Он продолжал трясти мою голову пропахшей потом ступней. — Что, не нравится? Тогда заканчивай и поднимайся на ноги. Ну же!
— Пап, что ты делаешь? — раздался голос Власа. — Почему мама лежит на полу? Ей плохо?
Я хотела подняться, чтобы не пугать сына, но мне было так плохо, что я даже не могла ничего сказать. Я только плакала и мычала, пока муж возил ногой по моему лицу.
— Нет, сынок, ей хорошо. Мы так играем. Мама сама попросила.
— Зачем ты трогаешь ее ногами?
— Я же говорю: она сама так захотела. Это такой массаж.
— Пап, она же плачет. По-моему, ей плохо.
— Разве папа когда-нибудь тебе врал? И разве мама стала бы лежать на полу, если бы не хотела?
— Пап, это все странно… мне ее жалко.
— Мама! — на кухне появился Глеб. — Папа, зачем ты бьешь маму?
— Я ее не бью. Мы играем в массаж, сынок.
— А я тогда тоже хочу играть.
— Тогда ставь ножку маме на щеку и сделай ей массаж, как я.
Последнее, что я помню, хохот трехлетнего Глеба и его нога, опускающаяся мне на лицо. Я снова потеряла сознание.
Очнулась я от резкого запаха нашатырного спирта. Надо мною нависало лицо женщины в очках.
— Мамочка, очнулись? — участливо поинтересовалась она. — Не тошнит?
— Я… все нормально. Вроде бы.
— Помните, как упали в обморок?
Перед глазами сразу возникла сцена на кухне. Я все помнила, но говорить об этом врачу совершенно не хотелось.
— У меня закружилась голова, перед глазами стали летать мошки, а потом я начала падать.
— Вас нужно больше спать. По этому поводу я уже договорилась с вашим мужем. Сказала ему, что, если он не планирует в ближайшее время хоронить жену, то стоит начать ей помогать. Давайте-ка мы вас посадим… ага, хорошо, вот так вот. Сейчас не тошнит?
— Нет, только голова немного кружится.
— Это остаточное явление, не волнуйтесь. Сейчас я вас осмотрю, померим давление, а потом ляжете спать. Вам нужен отдых, так и знайте.
Женщина в очках была одета в белый халат, а рядом с ней стоял двухметровый мужчина в голубом медицинском костюме и с красным ящиком в руках.
— Валера, — обратилась она к своему напарнику, — доставай тонометр, а мы пока проверим глазки.
Повеяло сквозняком, и за моей спиной раздался голос мужа:
— Ну что там, доктор? Она в порядке?
— В порядке она будет, когда начнет нормально спать. А сейчас она просто жива, и ее жизни ничто не угрожает. Сейчас я завершу осмотр и все вам расскажу.
— Понял, не буду мешать.
Когда Сергей вышел из комнаты, меня начал колотить озноб. Я боялась своего мужа и того, что он может сделать со мной после ухода врачей.
Врач внимательно смотрела на меня из-под очков, немного сползающих на кончик ее носа, и меряла мне давление. Создавалось такое ощущение, что она читает мои мысли. Затем она вынула стетоскоп из ушей, поправила очки, расслабила тугую манжету тонометра и резюмировала:
— Давление неплохое, глаза незамутненные, в целом, ваше состояние гораздо лучше, чем я предполагала. Организм еще молодой и сильный. — Она повернулась на своего напарника и сказала: — Валер, ты пока спускайся, я скоро подойду.
Тот молча кивнул и вышел из комнаты, прикрыв
