— Можешь сказать Люси, — стараясь, чтобы голос ее звучал как можно заботливее, произнесла Нина, — что и с этим я тоже ей помогу. Когда-нибудь она рассчитается со мной.
Барни коснулся кончиками пальцев щеки Нины, затем — ее губ. В глазах его Нина прочла облегчение. Нине приятно было помочь Барни и Люси, но еще она делала это ради Стеллы. Если Стеллу удастся хотя бы временно уберечь от этого всего, будет уже хорошо.
— И если Люси негде остановиться в Лондоне — до и после аборта, — мы всегда можем попросить Патрика приютить ее.
— Спасибо тебе, — благодарно прошептал Барни.
— Не за что, — пробормотала Нина. Ответом был горячий поцелуй Барни, и Нина почувствовала, как в ней вновь просыпается желание.
Шел дождь. Тяжелые струи дождя лились с неба, разбиваясь о воздух и превращаясь в тонкие ледяные нити, падающие на тротуар. Ханна и Майкл, промокшие до нитки, с прилипшей к телу одеждой, бежали рука об руку. Они бежали до тех пор, пока Ханна не почувствовала, что задыхается и не начала спотыкаться — каблуки ее были стоптаны.
— Я не могу больше бежать!
— Уже недалеко, — успокоил ее Майкл, пытаясь перекричать дождь.
На улицах было полно такси, но ни одному из них даже не пришло в голову воспользоваться машиной. Майкл так и тащил Ханну за собой через текущие под ноги ручьи дождевой воды, пока, завернув за угол, они не увидели наконец свой отель. Портье немедленно выбежал им навстречу с бесполезным уже зонтом, они проскочили сквозь вращающиеся двери в зеркальный вестибюль отеля.
— Спасены, — объявил Майкл. Он был сильно возбужден их пробежкой под разверзшимися небесами. Он взял мокрую руку Ханны и повел ее к лифту. Они поехали вверх в сопровождении множества своих отражений в зеркальных стенах лифта. Идя по коридору к номеру, они оставляли за собой мокрые следы.
— Дай мне вытереть тебя, — сказал Майкл, выходя из ванной с целым ворохом полотенец в руках. Расстегнув одежду Ханны, Майкл медленно раздел ее и, опустившись на колени, стал снимать с нее туфли. Он накинул на Ханну полотенце и стал нежно промокать ее лицо, глядя, как черная тушь для ресниц стекает по ее щекам. Дождь барабанил за окном, отделяя их от всего белого света в этом гостиничном номере с его потертой мебелью и пустыми шкафами. Майкл подумал о том, что все это очень волнующе, возбуждающе и одновременно грустно, но, когда он попробовал справиться либо с грустью, либо с возбуждением, в результате от него ускользнуло и то, и другое. Теперь ему неловко было стоять в мокрой одежде перед обнаженной, завернутой в полотенце Ханной.
— Мне холодно, — сказала Ханна.
— Прими горячую ванну и забирайся в постель, — посоветовал Майкл. — Я закажу нам чаю.
Было пять часов. Они уже провели вместе одну ночь перед серым глазом телевизора, стоящего в ногах кровати. Майкл так неистово пытался слиться с Ханной, что его настойчивость заставила ее наконец спросить, полушутя:
— Что вы пытаетесь доказать, мистер Уикхем? Это не соревнование!
— Я просто хочу тебя, — ответил Майкл, — и ничего не могу с собой поделать. А ты разве хочешь, что бы все было по-другому?
Но дело было в том, что, сколько не сжимал Майкл в своих объятиях это роскошное тело, он все равно не мог слиться с Ханной воедино, и эта невозможность приводила его в отчаяние. Ханна по-прежнему оставалась собой, была все такой же желанной, но между ними чувствовалось какое-то пространство и отчужденность. Майкл поймал себя на том, что думает о Марсель и детях и их образы встают между ним и Ханной, и нет никакой возможности избавиться от их образов, от их лиц.
Сегодня Майкл сопровождал Ханну в салоны известных модельеров. Он сидел в стороне на неудобных креслах для посетителей, пока манекенщицы демонстрировали Ханне последние модели. Ему нравилась эта необычная, деловая сторона ее жизни, но Ханна на попытки заговорить об этом только пожимала плечами.
— Я просто выбираю то, что мне нравится, то, что будет хорошо продаваться. На самом деле, нет даже особой необходимости мотаться по всем этим салонам. Я просто все это делаю, чтобы обеспечить себе алиби на эти два дня.
Объяснение польстило Майклу, но не уменьшило дистанции между ним и Ханной. Они позавтракали в ресторане, который Майкл выбрал по «Справочнику хорошей кухни», потом, стараясь не показать друг другу своего разочарования, пошли в Национальную Галерею, побродили с туристами по залам, а затем вышли под дождь.
Пробежка под проливным дождем прибавила Майклу бодрости и энергии, и отчужденность между ним и Ханной как будто бы смыло этим ливнем. Когда она вышла к нему после горячей ванной, вся розовая и сияющая, Майкла охватило желание уже без вчерашней примеси меланхолии. Официант в белом халате принес чайный поднос с серебряным чайником и тонким китайским фарфором, но, как только он вышел, стало ясно, что чай так и остынет на столике, возле кровати. Майкл встал на колени рядом с лежащей на кровати Ханной и припал к ее полуоткрытым губам.
Этой ночью Майкл чувствовал себя так же, как в первый раз в магазине у Ханны — очистившимся, опустошенным, готовым к обновлению.
Затем, посмотрев на Ханну, откинувшуюся на подушки, Майкл с изумлением увидел, что она плачет.
— Что такое? Ханна? Что я такого сделал?
Сначала Ханна ничего не отвечала, только трясла головой, и из ее закрытых глаз катились крупные слезы.
— Ты должна сказать мне, — настаивал Майкл. — Ведь если я не знаю, о чем идет речь, как могу я что-то исправить? — Но он был, казалось, бессилен убедить Ханну, и это слегка раздражало.
— Все в порядке, — повторяла Ханна. — Это не имеет к тебе никакого отношения. Нет, действительно. Просто я почувствовала себя вдруг такой одинокой.
— Одинокой? В тот момент, когда я рядом с тобой? — Майкл улыбнулся, прижавшись губами к щеке Ханны, пытаясь утешить ее. Но к нему тут же вернулось ощущение той дистанции, которая их разделяла, к тому же было ясно, что и Ханна чувствует то же самое. Глядя на волосы Ханны, Майкл заметил, что корни были намного темнее самих прядей цвета меда. Неожиданно открывшаяся уязвимость Ханны действовала на него угнетающе.
Ханна поплакала еще несколько минут, прижавшись мокрой щекой к его плечу. Затем она подняла голову и потянулась за бумажными носовыми платками, лежащими на тумбочке.
— Извини, — сказала она.
— Не говори глупостей. Но мне, конечно же, не нравится, когда ты плачешь.
Это была правдой. Майклу нравилась мужественная, жизнерадостная Ханна, своеобразный антипод его собственной трусости и малодушию, ему нравилось то эротическое чудо, которое он открыл для себя под сводами восточного шатра в «Ля Кутюр». Но его нисколько не волновала та слезливая, тяжело вздыхающая женщина, которая лежала сейчас рядом с ним.
