Да что же это такое! Кому неймется… Каждый этот самый тук отдавался в голове дикой болью так, что хотелось выть. Тук. Тук.
Яна открыла глаза. Больно. Закрыла. Протянула руку, пощупала рядом. Никого.
Хотелось позвать Сашку, но из горла вырвался какой-то устрашающий хрип. Боже, Яна, ты ли это? Со стоном она перевернулась на бок, диван издал тревожное шр-р-р, и вроде бы совсем тихонечко, но по ушам резануло, и снова — боль. А потом опять это — тук, тук.
Яна все-таки открыла глаза. Находилась она в гостевой комнате, на разложенном диване. Тяжелые шторы из габардина задернуты, но в тонкую щель проникает солнечный свет. Явно, что уже позднее утро. Тук. Тук.
Осмотревшись, она увидела, что двери в спальню прикрыты неплотно. Видимо, когда выходил Сашка, не закрыл до конца. Эта его вечно дурацкая привычка! Так может и не слышала бы она этого гадкого стука. Попыталась сесть, но комната поплыла, и она со стоном вновь рухнула на подушку. Вот это да! Вот это она вчера употребила чересчур! Надегустировалась от души. И ведь Наташка предупреждала, что хватит. Но ее как черт толкал — выпить еще и еще. Да сроду она не пила больше бокала. И, помнится, танцевали они, было так хорошо. И с Сашкой целовались, как ошалевшие…
Господи, как стыдно-то! Наташка с Игорем что подумают! И как все закончилось? Как сюда она попала, в комнату? В памяти одни обрывки картинок и непроглядный туман.
Ощупала себя — в ночнушке, явно Натахиной. Потому, как по размеру ощущается, словно чехол для танка. Ей бы не ляпнуть, а то обидится. Кажется, хмель еще не вышел, какой-то бред в голове…
Тук, тук, тук, тук. Вот, опять. Янка сползла с дивана, встав на корячки, проползла до тумбочки. На ней стоял спасительный стакан воды, и рядом возлежала желанная таблетка аспирина. Всё-таки хорошая Наташка подруга! Споить споила, но водички оставила. Чтоб сразу не сдохла. Ужас! Как тошнит!
Янка задышала глубоко, снова прикрыв глаза, а когда немного отпустило, решила встать и выйти в коридор. И, наверное, очень плохо сделать тому, кто делает это «тук-тук»… Что же за такое, это ведь дом, а не многоквартирник! Да даже соседи ее так не издеваются. Глухое «тук-тук» перешло в металлический лязг, а потом скрежет. Яна зажала руками уши и поспешила к двери, не обращая внимания ни на боль, ни на тошноту.
Распахнув створки, вылетела за дверь, но тут же остановилась, пораженная увиденным. Трехлетний Митюша сидел на полу, практически возле входа, и забивал в дно перевернутого металлического тазика гвоздь. Настоящий гвоздь, настоящим молотком. Тук, тук…
— Ты чего тут творишь? — без приветствия выдала ошарашенная Янка.
— Забиваю гоздь.
— Зачем?
— Забить надо. Вот сюда, — тычет пальчиком в уже наметившуюся дырень в дне таза.
— Зачем?
— Гупая? Надо, говою.
— А! А мама где?
— В саду. Бата комит.
— Кого?
— Ваньку говою, гупая?
Яна стояла в растерянности. Что делать? Спасать таз или бежать ябедничать Наташке? Она-то точно не знает ещё, что отчебучил ее сын…
— А почему ты тут сидишь, а не с ними? — передернула плечами, вспоминая недавнее тук-тук.
— Тебя здал. Мама сказала мозно.
— Что можно?
— Тихо посидеть, подоздать.
— И это по-твоему тихо?
Митька насупился:
— Так я не бегаю.
— Господи, сиди здесь, я сейчас умоюсь и пойдем к маме твоей. Только не стучи больше, пожалуйста.
— Пачиму?
— Просто не надо, поверь. Сиди тут!
— Сизю.
Янка опрометью проскочила до ванной комнаты. Включила свет и ахнула. Вся раковина была умазана зубной пастой, ровным слоем, а сверху на нее славным узорчиком приклеены листья какого-то дерева. Вишни, возможно.
Бред. Это что, снова Митька? А Наташка? Она что за ними совсем не смотрит? Это же опасно, тут в ванной столько бытовой химии! Неужели нельзя занять ребенка чем-то полезным? Сейчас столько занятий придумали для малышей! Столько обучающих каналов на ютубе! Ну хоть тот же английский для детей… Надо с ней поговорить. Она не знает, чем их занять, вот и страдает, сама вчера жаловалась.
Яна огляделась. Сверху, на стиральной машинке лежала стопка чистых полотенец и банных халатов. Наташка всегда, когда ждала гостей, выкладывала их сюда, чтобы могли пользоваться. Яна быстро приняла контрастный душ. Стало намного легче. Зубы бы почистить. Но щетка в дорожной сумке в косметичке.
Хотя нет, вот она, ее косметичка. Лежит рядом с полотенцами. Видимо, Сашка уже сам достал. Так, вот щетка. А паста где? Брала же. Точно брала…
Догадка неуверенно выползла откуда-то из-за закоулков сознания. Яна посмотрела вниз. Так и есть — под раковиной пустой тюбик из-под ее дорогой зубной пасты, заказанной через европейский сайт. Она ее месяц ждала. Не успела даже пару раз почистить… Словно сама — маленький ребенок, она чуть не захлебнулась от накатившей вдруг обиды. Как так-то?
Дрожащими руками потянулась к пустой упаковке, не осталось ни капли, все выжал, досуха. Вот же… Решительно открыла настенный шкафчик. Придётся воспользоваться Наташкиной пастой.
Под дверью, только теперь уже рядом с ванной комнатой, снова раздалось характерное тук-тук.
Раздраженная до предела, Янка быстро закончила со всеми водными процедурами, накинула на себя жёсткий вафельный халат и стремительно распахнула дверь, чуть не стукнув ею Митьку. Но тот, испугавшись, успел отскочить и чудом избежал удара.
Митька, прожигая Янку своими глазками — вишнями, возмутился не по-детски:
— Ты чего это, блин, делёшься?
— Прости, — гнев из-за чувства вины сразу сошёл на нет. — Не ушибся?
— Нет.
— А ты почему опять стучишь? Я же сказала…
— Ты говолила сидеть там, — он важно ткнул пальцем в сторону спальни. — А там мне кучно.
Яна вздохнула. Ну что же, Яна. Плохой из тебя руководитель. Не обьяснила ребёнку толком, что можно, а что нельзя, вот и получай.
— А пасту кто размазал мою?
Митька сразу надулся. Он молча опустил голову и ушел в отказную.
— Понятно. Ответчик не готов к наказанию.
Слезы градинами полились по пухлым щечкам, Митька криво раззявил свой ротик и раздался визгливый оглушающий рев.
Яна растерялась еще больше.
— Что случилось-то? Ты чего ревешь?
— А-а-а-а, — продолжал малец, зыркнув на нее исподлобья, развернулся и убежал.
Ну как же так… Что же это… Она ведь ничего не сделала… В растрепанных чувствах Яна поплелась в комнату. Сумка с вещами разворошена так, что все помялось. Ну, конечно, Сашка… Неужели нельзя взять только то, что нужно, не переворачивая все вверх дном! Достала белые шорты, майку, чистое белье. Уже было решила переодеться и скинуть халат, как услышала скрип двери. Оглянулась — снова Митька.
— Наревелся?
— Да.
— Мить, мне нужно переодеться. Выйди, пожалуйста.
— Мне там одному стлашно.
— Где там?
— В коидоле.
— А до этого не боялся?
— Нет. Я делал БАМ-БАМ, и все тюдовися убегали. А сичас стлашно.
— Ну, иди тогда к маме!
Терпение этим утром явно не твоя добродетель, Яна.
— Мама занята, Ваньку колмит.
— Ясно. Заходи. И отвернись к окну. Отвернись, я тебе говорю.
— Затем? Я маму тозе видел. Голую.
— Так, Митя, либо ты отвернешься, либо я тебя выгоню.
— Ну не больно и хотелось вабсето, — обиделся малявка, но из комнаты не вышел, демонстративно отвернувшись к окну.
Яна наспех надела белье, футболку. Шорты были абсолютно новые. Не успела даже этикетку снять, а вернее забыла. Покрутилась, но, не увидев ничего из режущего, заправила ярлычок в задний карман — на кухне можно будет ножом срезать.
— Пойдем, покажешь, где твоя мама обитает, — Яна примирительно протянула мальчику руку. Тот, довольно улыбнувшись, схватил ее за пальцы и потянул за собой.
16
У Кожевниковых имелась мещанская привычка — летом обедать в саду. Под старой раскидистой яблоней стоял старинный огромный деревянный стол, покрытый простой беленькой клеенкой. Вместо стульев — маленькие самодельные табуреточки. Там и нашли они с Митькой Наталью.
