если кто-то тебя обидит в этой элитной школе, ты не молчи! Врежь им или посылай на три веселых. Я знаю, моя девочка, ты не способна на ругательства, но сильна духом. И если ты не дашь сдачи, я дам за тебя. Ты же знаешь, я чокнутая! – Краснова засмеялась, и я вместе с ней. Она была моей единственной поддержкой, но почему-то не могла заменить Витю.
Я продолжала вспоминать его, порой, только воспоминания не давали моему миру рухнуть окончательно.
– Лучше бы ты книги так читала, как рвешься в бой.
– Зануда, – фыркнула Наташа и убрала руку с моего плеча. Мы попрощались, обменявшись любезными фразочками, и я запрыгнула в старенький автобус. Пока ехала, думала о папиных угрозах. Если хочет перевести меня в другую школу, я не против. Если хочет драться с Витей, пусть попробует. Уж теперь-то переживать смысла нет, мы больше не дети, да и Шестаков вымахал ого. Выше моего отца, шире и, скорее всего, сильней.
У ворот школы я остановилась, нерешительно вздохнув. Сжала лямки старенького рюкзака, поправила круглые очки на переносице и откинула косу на спину. Мимо меня прошли несколько девчонок, очень красивых и ярких, в коротких юбках и модных блузках. Я опустила голову, скользнув по своему наряду. Собственно, плевать, в какой одежде ходить, может, так оно и лучше, может, Шестаков меня вообще не узнает. Прошло восемь лет, считай. Мы ни разу не пересекались. Ну, вернее, я его видела, но он-то нет.
Ладно. Что будет, то и будет.
Уже планировала войти во двор, как меня обогнала компания парней, но буквально в проходе они остановились и повернулись в сторону дороги. Я тоже остановилась, переводя взгляд на большую черную машину, из которой появилась сначала одна тоненькая ножка в черной лодочке, затем другая.
Это же она.
Точно! С ней целовался Витя тогда, два года назад. Алена, кажется, так звали девушку. Ее пшеничные волосы развивались на ветру, а кожаный сарафанчик, едва скрывающий бедра, подчеркивал идеальную фигурку. Алена походила на куклу барби, созданную для обложек глянцевых журналов или подиума.
Парни расступились, словно были ее личной охраной. Один даже наступил мне на ногу, оглянулся, мазнул взглядом, полным презрения, и не посчитал нужным извиниться. Я закатила глаза, качая головой. У кого-то мозги, видимо, между ног или они начинают плавиться от лучей, исходящих от красивых девушек.
– Привет, Ален.
– Привет, Аленка!
– Смирнова!
К нам подбежали еще несколько девочек, но теперь уже обычных, вернее, на фоне этой принцессы они, действительно, казались обычными. Они чмокнули друг дружку в щечки, обменялись улыбками и опять наступили мне на ногу. Кошмар! Моя нога невидимая что ли?..
– Как дела, как Шест?
– Все супер! Мы с Витечкой снова вместе! – залилась соловьем Алена. А я, наоборот, стиснула зубы. Витечка. Шест. Вместе. Ирония судьбы, не иначе. Что я здесь делаю? Мало мне физических страданий, теперь еще душевные прибавятся?
Не выдержав больше, нагло скользнула мимо ребят, случайно задев плечом Смирнову. Она показательно пискнула, припечатав меня недобрым взглядом.
– Извини, – сказала тихо я и пошла скорей внутрь. Надо еще найти кабинет, классного руководителя и как-то пережить классный час.
Школа оказалась не просто большой, огромной! Здание буквой «П» в три этажа, где в каждом крыле учились разного возраста дети. Выпускникам отдали правое крыло, весь третий этаж, а первоклашки бегали на первом, в центре. Я прошла мимо столовой, откуда доносился запах свежей выпечки и кофе, затем остановилась у дверей с вывеской «бассейн», хотела заглянуть, но не решилась.
Учительская была на втором, а директор сидел на третьем. Мне пришлось потратить почти пятнадцать минут, чтобы разобраться, в каком классе я проведу целый учебный год. Ну и ощутить на себе косые взгляды одноклассников, которым мой внешний вид явно не пришелся по вкусу.
Хорошо еще, что классный руководитель, Наталья Егоровна, проявила воспитание и не стала разглядывать мою одежду.
– Простите, где мне можно сесть? – спросила я, оглядывая светлый класс и парты, что до сих пор пустовали.
– Давай вот тут, за первую парту, я все равно планировала менять рассадку, – сказала она.
– Хорошо, спасибо. – Я улыбнулась и подошла к столу, долго не думая, выбрала место рядом с окном. Если сосед сидел там, просто поменяемся. Пока все равно никого нет. Вытащила из рюкзака тетрадку с ручкой и принялась ждать, когда начнется классный час. Смотрела, как кабинет медленно заполняется людьми, поглядывала на дверь в ожидании появления Вити. Вот уже почти все места заняты, и дверь закрылась, Наталья Егоровна уселась за свой стол, перебирая бумажки, а Шестакова все не было. Я уже решила, он в другом классе или вообще узнал обо мне и перевелся. Хотя, пожалуй, это глупо.
– Ребята, давайте потише, – максимально любезно обратилась учитель к дружному народу. Однако они, кажется, переполненные эмоциями, никак не могли перестать разговаривать.
– У нас вообще-то пополнение в классе, – напомнила о моем присутствии Наталья Егоровна. И мне сразу захотелось засунуть голову в песок, никогда не любила быть в центре внимания.
А потом входная дверь открылась, и с шумом в кабинет вошел сначала один парень, почти под два метра ростом, а за ним следом Шестаков. В тот момент, когда Витя улыбнулся, сердце в груди подпрыгнуло, а щеки залил румянец. Мне хотелось рассмотреть каждый сантиметр лица мальчишки, который был влюблен в меня в детстве, и которого любила по сей день я. Однако отчего-то смутилась, коснулась рукой шеи и отвернулась к окну, в надежде остаться невидимкой.
– Добрый день, господин, Шестаков, – сказала классный руководитель. – Салют не подготовили, так что придется включаться в уроки. Раевский, тебя тоже касается.
– Тут все вокруг говорят, что вы на областные поедете в этом году? – вмешался незнакомый голос.
– Да, детка! – крикнул радостно Витя. Я краем глаза глянула в сторону Шестакова, который, словно яркая звездочка, переливался в сером кабинете. – Мы поедем на областные. Кто самый крутой? «Вороны». Кто всех порвет? «Вороны»!
Я тихо прыснула, вспоминая, что Витя всегда был заводилой. И сейчас он зажигал каждого в классе, ребята не сводили с него взглядов. Полная противоположность меня: угрюмой, мрачной и невидимой. Моя жизнь – это коробка, которой накрывают свечку, чтобы та погасла.
– Успокойтесь! Шестаков, Раевский! Сколько можно! Быстро по местам.
– Слушаемся и повинуемся! – воскликнул тот, что был Раевским. И они с
