Через несколько минут они миновали вращающуюся дверь отеля, и метрдотель проводил их к столику в Палмкорт. Ник помог Катарин снять шубку из черной норки, повесил ее на свободный стул и бросил поверх свой плащ.
— Слушай, мне надо сделать один звонок. Няне, — пояснил он — Я сказал ей, что отлучусь на часок, а потом приду, чтобы вывести мальчика на послеобеденную прогулку. У меня есть сын, ты зна…
— Да, знаю, — перебила его Катарин. — Эстел мне говорила. Но мне ужасно неловко, что я похитила тебя у него. Пойдем, пожалуйста, мы сможем выпить чая в другой раз.
— Нет, все в порядке. Садись и закажи мне водку с мартини. Обычно в это время я не пью, но, какого черта, почему бы и нет?
Он улыбнулся ей, и вся его строгость, замеченная раньше Катарин, мгновенно улетучилась с его лица.
— Хочешь бокал вина или шампанского? — спросил Ник, шаря по карманам в поисках десятицентовика для автомата.
— Нет, благодарю, ты же знаешь, что я никогда не питала особой любви к спиртному. Лучше я выпью чая.
— О'кэй, я через минуту вернусь, — весело сказал Ник, повернулся и пружинистым шагом поспешил к телефону. «Он выглядит сегодня намного лучше, чем в понедельник», — подумала Катарин и нахмурилась, стараясь определить, что в нем изменилось. Тут ей пришло в голову, что в Нике снова неожиданно появилась та веселость, которая так когда-то ей нравилась. Неужели она все-таки любит его? «Не смей думать о подобных вещах, — тут же предостерегла себя Катарин. — Не стоит будить старые чувства, старые желания. Слишком поздно!»
К столику подошел официант, и Катарин, сделав заказ, достала сигареты и закурила, поджидая Ника. Она взглянула на часы. Половина четвертого. У нее еще уйма времени до назначенной встречи с Майклом Лазарусом. Буквально через минуту появился Ник.
— Я пообещал ему вместо гуляния прочитать две сказки на ночь вместо одной. Думаю, это называется взяткой.
— О, Никки, мне, честное слово, кажется, что ты…
— Тише, миледи. А теперь выкладывай, что еще наговорила тебе Эстел по поводу моей личной жизни? Она обожает все преувеличивать и добавлять от себя колоритные детали для пущей занимательности. Очень впечатлительная особа, эта наша Эстел.
— Знаю, что Франки никогда не любила ее. Эстел, конечно, немного странная женщина, но она была все это время очень мне предана, Никки.
В словах Катарин ему послышался легкий упрек.
— Да, ты права, что защищаешь ее. С ней все в порядке, я просто пошутил.
Катарин улыбнулась, слегка пожав плечами.
— Так или иначе, но она немногое мне рассказала. Просто отметила, что ты живешь с некой венесуэльской красоткой и что у тебя есть сын от нее. О твоей общественной жизни, я имею в виду твои книги и сценарии, мне было известно и без нее.
Она бросила окурок в пепельницу и, перегнувшись через стол, подалась к нему, широко улыбаясь.
— Как зовут твоего маленького? Ох! — отпрянула назад Катарин и быстро проговорила: — Я пыталась связаться с Виктором-старшим по телефону, когда была в Бель-Эйр, но его дворецкий сказал, что он сейчас в Мексике.
Ник недоверчиво взглянул на нее, но его лицо осталось спокойным.
— Ты собираешься объясниться и с Виктором тоже?
— Мне кажется, что я обязана это сделать.
— Он приезжает на следующей неделе, Кэт.
— Тогда я ему и позвоню. Как ты считаешь, это будет правильным?
— Без сомнения. Отлично, вот твой чай и мой мартини.
Наступило недолгое молчание. Катарин налила в чашку чай, положила в нее дольку лимона и добавила сахар. Ник закурил и сидел, помешивая мартини. Наконец он поднял бокал.
— За тебя — до дна!
Катарин приподняла в ответ свою чашку с чаем.
— Синее всегда тебе шло, — сказал Ник, придирчиво оглядывая ее.
— Тебе тоже, — ответила она, указывая на его бледно-голубую рубашку от Тернбулла и Асера, более темный голубой галстук и темно-синий кашемировый блейзер. — Мы с тобой предпочитаем, как ты знаешь, синее, чтобы подчеркнуть цвет наших глаз, — развеселилась Катарин. — Не могу забыть, как пару лет назад на одной вечеринке в Лондоне я случайно подслушала разговор между двумя гостьями. Одна из них говорила про меня: «Вы знаете, она всегда носит сапфиры, потому что они идут к ее глазам, но все ее драгоценности — поддельные». А вторая старая ведьма ей отвечает: «Неужели, моя дорогая, как это удивительно! А глаза у нее — тоже искусственные?» — Катарин удачно спародировала преувеличенно «английский» выговор. — Это рассмешило меня на весь оставшийся вечер.
— В твоей красоте никогда не было ничего искусственного, моя доро… — произнес Ник и осекся на полуслове.
Катарин отвернулась, а потом, снова оборачиваясь к Нику, спросила:
— Можно задать тебе один вопрос, Ник?
— Меняю один твой на два моих.
— Принято. Многие годы меня занимало, почему ты никогда ничего не рассказывал про Виктора и Франческу?
— Все очень просто. Франки заставила меня дать слово никому и ничего не говорить об этом, включая тебя.
— Понятно.
— Тогда — мой первый вопрос. Чем ты занималась все это время, пока жила в Лондоне? Ты не снялась ни в одной картине.
Без колебаний Катарин отвечала:
— Приводила свой рассудок в порядок. Почти девять лет я находилась под жестким психиатрическим наблюдением и лечилась от шизофрении. Доктор Эдвард Мосс, которого ставят вровень с Р. Д. Лайингом, больше года назад заявил, что я полностью излечилась, и я этим очень горжусь.
Ник сидел молча, до глубины души потрясенный мыслью о тех испытаниях, через которые ей пришлось пройти.
— Наверное, это было чертовски мучительно, но я рад, Кэт, что ты всерьез занялась своим здоровьем, — наконец сказал он, а потом, подумав немного, добавил: — Мне еще не приходилось видеть тебя такой спокойной и безмятежной.
— Да, теперь я чувствую себя хорошо. Но у тебя, кажется, был второй вопрос?
Ник отхлебнул глоток мартини, чтобы выиграть время. Ему очень хотелось спросить ее об отношениях с Лазарусом, но он не набрался храбрости и поэтому сказал:
— Ты говорила, что Райан порвал с отцом. А как у тебя с ним? Были у вас с отцом какие-либо контакты за эти годы?
Катарин отрицательно покачала головой, и глаза ее сразу помрачнели.
— Нет. Приехав в Штаты, я позвонила ему в Чикаго, думала поехать навестить его. — Она криво усмехнулась. — Мой отец не пожелал меня видеть, и я тогда решила, что пусть все остается, как было. Внезапно мне пришло в голову, что, вероятно, я зря тратила время и силы на отца и Райана. Когда человек сталкивается с такими испытаниями, через которые выпало пройти мне, причем — в одиночестве, у него вырабатывается совсем новый взгляд на жизнь. Но Райан был всегда очень дорог мне, и поэтому я не вытерпела и написала ему в конце концов письмо. Он сразу ответил и согласился встретиться со мной в любое время, как только я соберусь приехать в Нью-Йорк. — Она отпила немного чая и продолжила: — Когда наконец мы встретились и Райан сказал мне, что порвал с отцом, я чуть было не расхохоталась. Когда-то раньше я жаждала мести, мечтала, как я рассчитаюсь с отцом за все то зло, что он причинил нам с Райаном, и вот вдруг оказалось… — Она сцепила руки, переплетая пальцы. — …Что больше в этом нет нужды. Райан сам сделал то, чего я добивалась от него с детских лет. Он стал самостоятельным мужчиной, сильным, независимым и неподкупным.
