— Рецидив, хочешь ты сказать, — мягко перебила его Катарин, приподняв одну из своих темных, безупречно очерченных бровей. — Так вот, значит, на что ты рассчитываешь.
— Нет, конечно же, нет.
Катарин с почти благодушным видом откинулась на диване, заложив ногу за ногу, и обхватила колено руками. Не моргнув глазом, она выдержала его холодный взгляд.
— Я собираюсь кое-что рассказать тебе, Майкл, и когда я закончу, то очень надеюсь на то, что ты больше не станешь прятать от меня Ванессу. Но если ты все же станешь упорствовать, то у меня не останется, боюсь, иного выхода, как начать против тебя судебный процесс, обратиться за защитой к закону о правах родителей на общение с детьми. Я понимаю, что в течение довольно длительного времени тебе на законных основаниях удастся держать мои руки связанными. Однако выиграю я процесс или проиграю его, большого значения не имеет. Как только все документы окажутся в суде, они, и это тебе прекрасно известно, станут достоянием гласности, будут доступны всем желающим, а прессе — в первую очередь.
Медленная улыбка появилась на лице Катарин, когда он сделал паузу, чтобы закурить.
— Ну и что? — коротко бросил он.
Улыбка Катарин стала угрожающей.
— Думаю, что мне не составит особого труда устроить грандиозный скандал, если я созову пресс-конференцию. Благодаря своему загадочному исчезновению с глаз широкой публики, я обрела за эти годы еще большую популярность. Так всегда бывает, не так ли? Достаточно вспомнить Джеймса Дина, Мэрилин Монро, не говоря уже о Грете Гарбо. Моя недоступность, стремление к полной изоляции превратили меня в живую легенду. Мои фильмы постоянно идут по телевидению, а здесь, в Нью-Йорке, готовятся устроить в Карнеги-холл «неделю классических фильмов Катарин Темпест».
— Переходи к сути дела, — неприветливо буркнул Майкл.
— Представь себе, какое впечатление произведет на всех этих симпатичных репортеров мой рассказ о том, как я тоскую по своему единственному ребенку, к которому ты меня не допускаешь. Это может…
— Не смеши меня. Я выиграл право опеки над Ванессой не где-нибудь, а в суде. Я сделал только то, что на моем месте сделал бы любой отец. Я думал тогда только о ребенке. Ты была не в состоянии не только воспитывать, но даже навещать ее. Неужели ты не понимаешь, что тебе придется рассказать о себе все, объяснить, где ты пропадала все эти годы? Ты будешь вынуждена поведать прессе о своем умственном расстройстве.
— О да, я это прекрасно понимаю, — заявила Катарин без тени смущения. — Я также рассчитываю доверить им то, что тебе сейчас предстоит услышать. Когда я кончу свой рассказ, твоя репутация будет безнадежно погублена, а широкая публика станет питать к тебе отвращение и будет презирать тебя. Мне хотелось бы посмотреть, как все это отразится на курсе акций «Глобал-Центурион».
— Угрозами ты тут ничего не добьешься! — сердито воскликнул Лазарус. — Я принял тебя самым любезным образом, а ты злоупотребляешь…
— Можно мне рассказать тебе то, что я собиралась?
Майкл твердо сжал губы.
— Пожалуйста, если хочешь.
— Да, я хочу.
Двадцать пять минут спустя Майкл Лазарус поднялся с места, подошел к письменному столу и приказал секретарю соединить его с его апартаментами, после чего положил трубку, ошеломленно глядя на Катарин. В розовом свете ламп его лицо казалось серого цвета, а тело — будто съежилось. Эта красивая, хрупкая женщина, сидевшая на диване в его кабинете, настолько потрясла его своим рассказом, что он не сразу поднял трубку, когда зазвонил телефон.
— Хэлло, Брукс. Где мисс Ванесса? Пожалуйста, позовите ее, я хочу с ней поговорить. Благодарю вас. — Он прикрыл микрофон ладонью и прошипел: — Если только это… Привет, Ванесса. Нет, сегодня я не работаю допоздна и буду обедать дома. Я звоню потому, что у меня для тебя есть замечательный сюрприз. Ты помнишь, на той неделе я тебе говорил, что получил весточку от маминого доктора, который сообщил, что мама чувствует себя намного лучше?
Кивая головой, он выслушал ответ дочери.
— Так вот, любовь моя, ей стало настолько лучше, что она смогла приехать в Нью-Йорк и сейчас сидит у меня в офисе. Она собирается заехать повидаться с тобой.
Улыбаясь, он послушал еще немного.
— Нет, сейчас. Немедленно. Симпсон сию минуту доставит ее к тебе.
Последовала еще одна пауза.
— Да, хорошо. Увидимся за обедом.
Майкл положил трубку и, не снимая руки с телефона, обратился к Катарин:
— Она желает поменять платье. Мы обязаны дать ей несколько минут.
— Разумеется, Майкл, — улыбнулась Катарин.
— Но если это одна из твоих штучек…
Взмахом руки она остановила его. Выражение ее лица как нельзя лучше выражало возмущение.
— Неужели ты можешь всерьез думать, что я способна… — Она недоговорила.
— Нет-нет, извини меня за мои слова. Прошу прощения.
Катарин так изумили его извинения, что она растерянно заморгала. Майкл Лазарус никогда и ни перед кем не извинялся. Но она пришла в еще большее замешательство, когда он подошел к дивану, сел с нею рядом и, взяв ее за руку, произнес:
— На самом деле я очень сожалею о многом из того, что произошло между нами, Катарин.
Через секунду Катарин мягко высвободила руку.
— Надеюсь, ты понимаешь сам, и мне нет нужды повторять, что все сказанное должно остаться строго между нами. В конце концов мы же не желаем никого огорчать, причинять другим лишние страдания, особенно детям.
— Ванесса! Она не должна ничего узнать, ни в коем случае.
— Я не собираюсь посвящать ее. — Катарин встала. — Теперь пора идти повидаться с нею.
У дверей трехэтажных апартаментов Лазаруса на Пятой авеню Катарин встретил дворецкий — англичанин Брукс, который уже двадцать лет командовал штатом прислуги в доме Майкла.
— Приветствую вас, мадам. Очень приятно снова видеть вас, — произнес Брукс, принимая у нее шубу.
— Я тоже рада вас видеть, Брукс.
— Спасибо, мадам. Мисс Ванесса ждет вас в гостиной. Желаете, чтобы я проводил вас, миссис Лазарус?
— Нет, благодарю вас, Брукс. Думаю, что я сумею найти туда дорогу сама.
— Хорошо, миссис Лазарус. Не желаете чего-либо прохладительного?
Катарин отрицательно покачала головой.
— Нет, спасибо, Брукс, не сейчас.
Дворецкий поклонился, и Катарин медленно прошла через прихожую. Впервые после своего приезда в Нью-Йорк она разволновалась. Ноги ее дрожали, сердце тревожно билось в груди. Катарин уже почти подошла к громадным двойным дверям гостиной, когда одна из их створок приоткрылась и навстречу ей выпорхнула миниатюрная девочка. Ее огромные зеленые глаза широко распахнулись, пухлые губки округлились в виде правильной буквы «О», но она не произнесла ни звука. Катарин ускорила шаг и улыбнулась.
