жму плечом и бросаю нож в раковину. - Ты замуж собираешься, свадьбу не отменила.
- Ломать судьбу из-за твоих домыслов? отказываться от счастья...
- А сколько пафоса.
Разворачиваюсь и несу нарезку в столовую. Она идет за мной, слышу, как зубы стукаются о бокал, на ходу пьет.
- Видишь ли, Ира, - Олеся ставит бокал на стол. - Мы с Никитой раньше встречались.
- В школе.
- И всю жизнь дружили, - она садится на стул, закидывает ногу на ногу. - Он жениться не собирался, говорил, что умрет холостяком. Как ты этого добилась, признавайся? - понижает она голос до шепота и грудью ложится на скатерть.
- Но ведь ты тоже выходишь замуж, - навстречу ей наклоняюсь над столом. - Ничего в этом хитрого нет - отвести мужчину в ЗАГС.
- Мы знакомы с первого класса, - заводит старую пластинку Олеся, она словно гордится этим. - И я всегда думала, что если Никита и женится - то на мне. Ведь я была рядом, годами, понимаешь?
- А я увела его у тебя из-под носа?
- Нет, - Олеся откидывается на спинку и качает ногой в воздухе. - Я рада, что так вышло. Никита - это прошлое, это крепкая дружба, не больше. Я встретила Илью, у нас с ним взрослые, осознанные отношения, мы оба состоявшиеся личности...
- Ты это к чему, - перебиваю ее и оглядываюсь, мужские голоса слышны в отдалении, и я даже компании Ильи была бы рада сейчас, грозные взгляды его невесты, будто она зубами в меня вцепиться готова и тет-а-тет с ней меня напрягают, кто мог подумать, что она так взбесится из-за гостиницы и путаны?
- К любви я, Ира, к любви, - Олеся делает несколько глотков вина. - Не нравится мне, когда на моего мужчину клевещут. Имей это ввиду. Поняла?
- Ты мне угрожаешь что ли? - поднимаю бровь. - Сдался мне твой мужчина, очнись, Олеся, у него же на лбу написано, что он бабник, он сволочь, если ты думаешь, что он правда, женится на тебе....
- Ира, - раздается позади глухой голос мужа. - Мне казалось, этот вопрос мы закрыли.
- И не говори, Никита, - улыбается ему Олеся. - Твоей жене что-то неймется, не может спокойно смотреть на чужое счастье.
- При нем только не начинай опять, - цедит муж и садится рядом с Олесей. - Хватит меня позорить.
Кидаю ложку в салат.
Плюхаюсь на стул.
Марчно смотрю на парочку передо мной, они сладкими голосами воркуют, а у меня чувство, что трещина в моей семье все шире становится, он всю неделю гасил свет и ложился спать, и сразу к стене отворачивался, обиделся, за мою несдержанность в ванной, это же Никита, его нельзя отталкивать, он слишком самовлюблен для этого, он не будет выпрашивать секса, он просто...
...найдет его на стороне.
Если еще не нашел.
А я сделать ничего не могу, как отношения наладить не знаю, нашей семье всего месяц, такая она еще хрупкая.
- Ник, обязательно дай мне контакты своего дизайнера, - в столовую заходит довольный Илья, он снял пиджак, остался в белой рубашке. - Даже если мужик за другую команду играет, таланта ему не занимать, дом отличный, - он усаживается за стол.
Рядом со мной.
- Кто готовил? - оглядывает расставленные блюда.
Его уверенный, ровный голос будто воздух разряжает, накалившуюся атмосферу, он так невозмутим, улыбчив, непринужден, что даже у Никиты лоб разглаживается, он расслабляется.
- Ира готовила, - муж берет салатницу и наваливает в тарелку горку овощей. - Ктсати. У меня тут знакомый вернулся из Италии, по работе гонял. И вот фермеры достали ему этот знаменитый сицилийский сыр, червивый, знаете?
- Червивый? - переспрашивает Олеся. Жует сыр.
- Да. Который с личинками сырной мухи. Червяки поедают сыр, и то что откладывают в него, этот вот сок...
- Никита! - Олеся шлепает его по руке. - Перестань, что за ужасы!
- Почему? - муж смеется. - Деликатес. Как и в Японии рыба фугу, например.
Вилкой давлю в тарелке салат. Аппетита нет, рядом сидит Илья, до меня аромат его парфюма долетает, и этот запах, как радиация, с воздухом в кровь.
Он пьет клюквенный сок.
Поддерживает ничего не значающую болтовню.
А я чувствую руку под столом. Касания пальцев по капрону, они ползут по ноге, выше, задирая платье, на бедро.
Давлюсь соком и гневом, гашу в себе желание подскочить на стуле, заорать на него, медленно поворачиваю голову.
Илья невозмутимо ест канапе. На меня внимания не обращает, внимательно слушает байки Никиты про червивый сыр. А его рука с кружевной резинки чулка перемещается на голую кожу, пальцы, словно раскаленные угли жгут меня, добираются до края трусиков и заполазют под белье.
У меня перед глазами красные круги плывут, он лапает меня, внаглую, так цинично, когда напротив мой муж сидит, и его невеста, он невозмутимо кивает, улыбается, а его ладонь оттягивает трусики, накрывает промежность.
В беспамятстве сжимаю приборы. Отклоняюсь назад, на спинку, опускаю вниз руку и...
С силой всаживаю вилку в его кисть.
ИЛЬЯ
-...и я не знаю, как я понял владелец уехал заграницу, и не в курсе, что тут детки творят, - сплетничает про соседей Никита и скребет вилкой по тарелке.
А я сжимаю зубы, вот-вот раскрошу, боль разбегается по телу, по нервным окончаниям бьет, спицами в виски ввинчивается, я словно из тела вышел, перестаю ощущать себя за столом, лишь чувствую, как левая рука становится мокрой и липкой.
Скашиваю глаза вниз.
Из кисти торчит вилка, мне это не кажется.
Ручейки крови капают Ире на чулки, пачкают стул.
- Что думаешь, Илюха? - через стол кивает мне Никита и беззаботно режет мясо.
- Ментов вызывай, - тянусь к бокалу. В два глотка опустошаю его и беру бутылку вина, наливаю еще. - Раз, другой, третий, приедут, вечеринку испортят. Если так напрягает.
- Я вот и не знаю, - Никита ведет ладонью по бритому черепу. - Стукачить не с руки, но заколебали, честное слово.
Мне надо встать, дойти до ванной, украсить их белый пушистый ковер тропинкой из крови, а я рукой пошевелить не могу, она так и лежит на ее бедре.
Кошусь на Иру.
Сидит, смотрит в тарелку, лицо белее мела.
- Вилка, ты серьезно, - наклоняюсь к ней, - почему не
