о случившемся. Может быть я когда-нибудь осмелюсь и расскажу ей. Когда-нибудь не сейчас, когда морально буду готова.
— Месячные? — я буквально выкрикиваю это слово, подрываюсь с места и хожу по комнате, как умалишенная, больно покусывая пальцы, — какое сегодня число? — Злата подрывается с места, забыв о своей боли, — какой сегодня месяц?
— Успокойся, что случилось? — Злата сажает меня уже громко рыдающую на свою кровать.
— Какое сегодня число?
— Шестое октября.
— О всевышний!
***
В глазах темнеет, мне становится дурно. Мое тело закипает, я чувствую как по венам бежит кровь, приливая к лицу.
Дышать становится трудно и тяжело, не хватает воздуха. Земля уходит из под ног, теперь я на себе испробовала это выражение. Перед глазами все плывет, и я бы упала, если бы Злата не усадила меня на кровать.
О всевышний!
Ты не допустишь этого!
Я молю… пожалуйста.
Это невозможно! Просто невозможно!
Ты не можешь так поступить со мной, не можешь? Правда?
Это какая шутка, судьба не может быть так жестока ко мне! Нет!
— Асият, — Злата трясет меня за руку, словно оживляя, — ты застыла, не моргаешь, будто не дышишь, Асият, скажи что-нибудь.
— У тебя кровь течет по ногам..
— Черт возьми! Как ни во время!
— Иди, сходи в душ… — я смотрю на нее и мечтаю, чтобы сейчас у меня было так же.
— Я никуда не пойду! — она достает влажные салфетки, не стесняясь меня, приводит себя в порядок.
— Злата… у меня месячные должны были пойти в середине сентября, понимаешь..
— Ни черта не понимаю, только вижу, что ты стала белой, как стена.
— Моя жизнь сломана, и если я… если… — губы дрожат, слезы застыли, я дрожу, как осенний лист на дереве.
— Ну подумаешь, не пошли! Такое бывает, когда меняешь привычный образ жизни, а у тебя он кардинально поменялся, понимаешь! Чего переживать не пойму! — она садится на корточки передо мной, берет в свои руки мои, начинает натирать, — ты ледяная.
— Мне лучше умереть, чем оказаться беременной.
— Беременной? — у нее округляются глаза, — постой, постой! — Злата встает с корточек, — ты что? Ты… не девственица? — я мотаю головой, начинаю хуже трястись, будто меня поймали на месте преступления, — успокойся, пожалуйста, не хватало еще, чтобы ты сознание потеряла!
Я неосознанно подношу ладонь к животу, глажу и прошу прощения у ребенка, если он конечно, там есть. Слезы градом катятся по щекам, я громко рыдаю, в голос, как когда-то в детстве, от обиды!
Ложу руки на живот, словно защищаю малыша.
— Он же ни в чем не виноват, правда? — спрашиваю у Златы дрожащим голосом.
— Нужно убедится, что малыш там есть, — говорит ничуть не менее взволнованная Злата.
— Я не знаю, что будет, если мои родные узнают. Папа… он… — Злата подносит руки к моим губам, заставляя замолчать, — он меня… они от меня откажутся, — Злата мотает головой, а я киваю и еще громче реву.
— Боже, — она в панике ходит по маленькой комнате туда сюда, — я знаю ваши законы и обычаи, немного конечно, но и мне от этого страшно.
— Я не могу объяснить, описать тебе все то, что я чувствую.
— А отец, отец ребенка, — она останавливается передо мной, — он где? Может признает ребенка, женится и нечего будет бояться! — я мотаю головой, — Боже мне так страшно за тебя! За ребенка, что нам делать? — Злата в панике начинает одеваться, — вставай, — говорит умным лицом, будто знает выход из ситуации.
— Куда собралась?
— На держи, сначала выпей воды, успокойся.
— У тебя обильное кровотечение, куда собралась? — она достает две прокладки, крепит на трусы, ничуть не стесняясь меня и говорит:
— Быстрей давай, одевайся! — наматывает на меня шарф, — вставай ну.
— Мне холодно, очень, я никуда не хочу!
— Я никуда не пойду без тебя, и учти, — она наказывает меня указательным пальцем, — с этого дня я буду за тобой тенью ходить!
— Зачем? — я уже надеваю сапоги, не без помощи Златы, которая видит во мне не меньше, чем старую больную, немощную женщину.
— Чтобы не возникало глупых мыслей, выходи давай.
Через час я стою с тестом в руке. С двумя полосками. Остальные пять, так же с двумя полосками, лежат на столе.
Злата бледнеет и леденеет, губы дрожат, она ни слово не может сказать, но стоит рядом.
Я же… стою словно не на своих ногах, не чувствую опоры. Под ногами все плывет, я держусь за спинку кровати, чтобы не упасть. Чувствую себя так, словно пребываю в другой жизни. Не в своей, в моей такого быть не может. Это какая-то злая шутка. Кипящая волна, медленно поднимается по спине, даря невыносимое чувство вины.
— У меня будет ребенок?
Злата кивает, держит меня под локоть.
— Я беременна?
Она кивает, и я вижу как с ее глаз медленно стекают слезы. Губы подрагивают, она хочет что-то сказать, не может.
— В моем животе малыш?
— Да. совсем крохотный…
— От этого мерзавца? Я ношу его ребенка?
— Он ни в чем не виноват! Слышишь?
Я падаю на колени, сгибаясь пополам, душу рвет на части. Голоса нет, лишь тяжелые вздохи, и рев.
— Что я буду делать?
— Не ты, а мы, — говорит Злата, поглаживая волосы, пока я реву.
Что такое боль, которую я испытала после насилия?
НИЧТО.
По сравнению с той, что испытываю сейчас я.
Пусть земля треснет и я провалюсь, о всевышний!
Сделай доброе дело, я хочу провалится от стыда и позора.
Я хватаюсь за живот и шепчу:
Прости малыш, прости свою несчастную мать!
— Я не смогу жить…
— Мы будем растить ребёнка, — говорит Злата, — вместе!
В нашей аптечке теперь нету валерианы.
Злата глотала горстями, когда я рассказывала про Мурада, и ту злосчастную ночь.
Мне стало легче, намного, когда я наконец осмелилась и поделилась с подругой.
Но в то же время и намного тяжелее, потому что та ночь оставила свой плод в моей жизни.
Я не думала, что так рано стану мамой. Я об этом в принципе не думала, а после той ночи, была уверена, что замуж никогда не выйду. А по-другому мне не стать мамой. Думала посвящу себя работе, это и есть мое предназначение.
Но… Жизнь сама решила, за меня. Как говорит Злата:
— У Бога свои планы!
В этом есть правда, но мне от этого не легче.
Нет, об аборте мыслей не возникало, ни секунды.
Это мой ребенок, моя кровь и он увидит свет.
Пусть никогда не произнесет слово папа, никогда не почувствует любовь отца, я подарю ему мир!
