переговоры. Но куда бы он ни полетел — Ирка точно знала, что его нет, а Вероника уже подписала документы и собирает вещи.
— Возможно, и хотела, — пожала плечами Вероника. — Наверное, у тебя и правда, не было причин меня ненавидеть или ревновать, ведь Вадим никогда не скрывал, что меня не любит.
Всё было совсем не так. У Ирки была масса причин любить эту девочку.
Вадим никогда не изменил бы ей с Иркой. Не потому, что Ирка никогда бы этого не допустила, а потому что он поклялся этого не делать. Каким бы он ни был, две вещи он умел бесспорно: держать слово и выполнять обещания. И эта клятва зубами дракона отделял его от Ирки.
Два оборонительных рубежа: зубы дракона и ров с крокодилами — его жена и её муж.
Две полосы препятствий. Два гаранта, что им больше никогда не быть вместе. Две крепостных стены, за которыми Ирка была надёжно спрятана. Но одна внезапно пала — и это не могло Ирку не расстроить.
Ирка стала в два раза уязвимее. Вадим в два раза доступнее, если угодно. Опаснее, если точнее.
— Ты не права, — смахнула Ирка снег с лавочки и села.
— Да, я предвзята, — села Вероника рядом, — но у меня есть причины. Ведь он решил разбиться из-за тебя.
— Ну начинается, — тяжело вздохнула Ирка.
Эти истории, когда мальчики из-за неё прыгали с моста, вешались, резали вены и творили всякую дичь, она слышала с детства. Она же ведьма. Она сводила с ума. Она привораживала.
— Все его коллеги, партнёры, знакомые, да все, кто его знал, даже полиция, посчитали, что это либо покушение, — настаивала Вероника. — На треке Вадим всегда брал одну и ту же машину и приезжал в один и тот же день. Либо несчастный случай. Скользкое покрытие, дождливый день, туман, — она тряхнула волосами, уложила их на грудь. — Но я точно знаю, что он сам.
— Что сам? — усмехнулась Ирка.
— Сам повернул в ограждение и выжал до упора газ.
— Это он тебе сказал? — смотрела Ирка на её льняные волосы, что засыпал снег.
— Нет, — покачала головой Вероника. — Но, когда мы познакомились, я в жизни не видела более одинокого человека. Его единственный друг — электронный помощник. И не одного живого существа, что любило бы его беззаветно и бескорыстно. Ни родных, ни друзей, ни цветка, ни кота. Не говоря уже о девушке. Они словно перестали для него существовать, настолько он был разрушен. Тобой.
Ирка молча покачала головой. От её слов было больно: они очень походили на правду.
— Все чего-то от него хотели, но никто ничего не давал, — продолжила Вероника. — Ничего из того, в чём он действительно нуждался. Ведь, по сути, нужен всего один человек рядом, чтобы всё обрело смысл. А когда его нет, ни деньги, ни все те великолепные вещи, что он создал, воистину гениальные, революционные — не радуют и не вдохновляют. Он целыми днями гонял по кругу «Если» и не столько дописывал и исправлял, сколько просто жил в своей игре, в вашей с ним несостоявшейся жизни, создавая бесконечные развилки, задавая вопросы, на которые нет ответов. Игра ему не помогала, а только больше запутывала, зарывала вглубь собственных переживаний, пока в итоге он не потерял смысл.
Вероника вздохнула и смахнула с волос снег.
Ирка почувствовала себя Анфисой.
Однажды, когда Вадим рассказывал про свою первую девушку, Ирка сказала, что Анфиса относилась к нему потребительски. Вместо того чтобы поддержать с Бауманкой, тянула Вадима в Питер. Вместо того чтобы реально оценить его талант и возможности, пыталась их обесценить. И вместо того, чтобы в него верить, предпочла тешить своё самолюбие и пользоваться.
Ирка могла, должна была стать той, кто пошлёт на хрен свою гордость, простит всё и посвятит ему жизнь. А не будет чёртовой Натальей Гончаровой, из-за ветрености которой погиб Пушкин.
Она могла, должна была стать той, кто оценит масштаб его гения, а не будет носиться со своими жалкими обидами.
С Гончаровой, конечно, всё было неоднозначно, Аврора бы сейчас с Иркой поспорила, что Наташа была не виновата, но Ирка знала, насколько виновата она. Перед ним, перед сыном, а возможно, и перед всем человечеством, особенно играющим в компьютерные игры.
Как мелко она мыслила. Как близоруко судила. Как недальновидно поступала.
Господи, как хорошо, что он не погиб!
— И ты думаешь, он решил, что так будет лучше: машину в стену? — засунула Ирка руки в рукава, её знобило.
— Вряд ли он прям «решил», — пожала плечами Вероника. — Просто в тот миг, наверное, это показалось ему выходом.
— Я где-то читала, — соврала Ирка. На самом деле ей рассказал об этом отец Вадима, — самое страшное для любого гения — социальная изоляция. Они страдают от неё всю жизнь, с самого детства. И часто заканчивают… плохо, — не смогла она произнести «самоубийством», — потому что их не понимают. Гений обречён на одиночество.
Наверное, пыталась себя оправдать Ирка. И, наверное, не нуждалась в оправданиях. Может, она не гений, но ведь и её чувства, и её жизнь важны. Может, и не нужна она была Вадиму другой — покорной, послушной, слабой. Как не нужна оказалась покладистая Вероника со всеми её ламинированными волосами, дорогими шубами и овечьей жертвенностью.
— Может быть, — вздохнула Вероника. — Ты не подумай, что я обижаюсь. Я в любом случае была просто костылём. Я рада, что теперь у него есть сын и есть ради чего жить. Но, хочешь обижайся, хочешь нет, я считаю, это ты виновата. И если бы он погиб — это было бы на твоей совести. Это полностью твоя вина.
— Моя?! — подскочила Ирка.
— Ты не просто разбила ему сердце, ты его сломала, — встала следом за ней Вероника. — И сейчас тянешь вниз.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ты знаешь, куда он возил свою первую девушку на свидание? — усмехнулась Вероника.
— Нору? Понятия не имею.
«И знать не хочу. Чёртова сука украла все его разработки, разбила ему сердце и потом ещё пыталась взломать систему безопасности и отсудить половину компании», — подумала Ирка.
— В Париж. — Видимо, ни черта не знала про Нору Вероника. — Они каждый месяц
