— М-р Рейли, как вы думаете, какое впечатление вы оставите не только у комиссии, но и у американского народа, отказываясь отвечать практически на каждый вопрос, который задает вам консул?
— Конгрессмен, вам так же хорошо известно, как и мне, — сказал Стефан, — что по конституции я имею право отказаться отвечать на эти вопросы на указанном основании. И вам так же известно, что, ответив однажды на вопросы об отдельных личностях или группах, как бы ни были невинны эти ответы, я впоследствии лишаюсь права отвечать на вопросы, касающиеся их. Я крайне неохотно прибегаю к первой и пятой поправкам для того, чтобы уклониться от ответов, и я бы этого не сделал, если бы комиссия постаралась ограничиться сведениями о моих собственных взглядах и о моей деятельности.
— Я боюсь, сэр, — сказал конгрессмен Кейтли, — что комиссия не может заключать сделки со свидетелем по тому вопросу, о чем они должны спрашивать, а о чем нет.
— В таком случае, конгрессмен, я должен использовать права, данные мне конституцией.
— Я хотел бы задать вопрос свидетелю, — сказал другой конгрессмен, С.Р. Тайлер. — С вашей стороны было много уловок, чтобы спрятаться за провозглашенными конституцией правами, я хочу спросить вас начистоту, сэр, потому что американский народ имеет право знать правду. Являетесь ли вы или были ли когда членом коммунистической партии?
— Я не член коммунистической партии, — сказал Стефан, — и я хочу сказать, что я возражал против многих признанных целей Советского правительства, и любой, кто знаком с моими работами, должен знать, что это так. В то же время я хотел бы добавить, что существуют области, в которых провозглашенные намерения в отличие от реальной деятельности кое в чем совпадают с моими собственными взглядами. В конце концов, мы только что сражались в войне в союзе с Советами против нацизма.
Молодой консул раскраснелся, он был доволен собой: наконец-то они приперли Стефана к стенке — и провозгласил с чуть скрываемым торжеством:
— Я уверен, что комиссия благодарна вам за это объяснение, однако то, что вы говорили, не соответствует информации, которой располагает комиссия. Комиссия располагает информацией, что в 1938 году у вас был членский билет коммунистической партии за № 27331 и что вы были приписаны к клубу второй северо-западной секции коммунистической партии в Лос-Анджелесе. Есть ли у вас членский билет компартии, выданный вам в 1938 году?
Это утверждение вызвало вздохи и шум в зале, и председатель постучал молотком, заявив, что, если они будут шумом прерывать консула, он прикажет очистить зал. Казалось, что Стефан колебался довольно долго, прежде чем ответить. Затем он резко сказал, словно отсек:
— Я отказываюсь отвечать на основании тех же поправок. Это нарушает мои права и принуждает меня к самооговору.
Прежде чем слушания прервались и комиссия отправилась на ланч, Александр послал Стефану через адвокатов записку с предложением встретиться до возобновления слушателей. Он предложил для встречи квартиру друга, чтобы пресса не знала о ней. Когда они остались одни, Александр сказал:
— Стефан, вы должны открыться комиссии.
— Вы знаете, что это значит, Александр? Вы знаете, что будет потом, какие цели они преследуют? Они хотят показать, что я использовал свое влияние, чтобы заставить вас делать "подрывные" картины.
— Я считаю, что вы должны отвечать на их вопросы обо мне, я знаю, что вы чисты, и знаю, что вы пытались защитить других. Думаю, что наша игра — дать им столько информации в одной области, о которой они хотят знать, о ваших профессиональных отношениях со мной, чтобы у них не осталось времени или желания узнать о чем-либо еще. Не беспокойтесь, как на мне это отразится, это не причинит мне боли.
— Вы уверены в этом, Александр?
— Уверен.
Когда после ланча слушания возобновились, конгрессмен Свенригг сделал сообщение:
— Сегодня утром я получил записку с просьбой дать возможность свидетелю сделать разъясняющее заявление по его показаниям. Целью этого слушания является выяснение правды, мы хотим знать, насколько проникла компартия в киноиндустрию, и использовать любой путь, чтобы выяснить, насколько эта угроза распространилась. Считаю, что свидетелю надо дать три минуты для заявления. Но должен предупредить свидетеля, что ему не разрешат делать тенденциозные пропагандистские заявления; ограничьтесь только тем, что касается дела. Пожалуйста, м-р Рейли, и будьте, насколько возможно, кратки.
— Благодарю вас, конгрессмен, — сказал Стефан. — Я признателен за эту возможность. Я хотел бы сказать, во-первых, что мое нежелание отвечать на некоторые вопросы утром было вызвано исключительно нежеланием вовлекать людей, которые не способны защититься. Каковы бы ни были выводы комиссии или американского народа о моей деятельности, я не хочу, чтобы были вовлечены невинные люди просто потому, что я их знаю и что я был связан с ними деловыми отношениями.
— М-р Рейли, — прервал его конгрессмен Свенригг, — я предупреждал вас воздержаться от пропагандистских заявлений.
— Потерпите, конгрессмен, потерпите, — ответил Стефан в своей спокойной задумчивой манере, скорее как лектор, урезонивающий шумного студента. — Мне можно продолжать?
— Пожалуйста, ограничьтесь фактическими заявлениями.
— Я считаю, то, что происходит на этих слушаниях, можно охарактеризовать так: вы предоставляете людям выбор: либо быть информаторами, но опирающимися главным образом на сплетни и слухи, которые не могут быть представлены в суд, либо быть оскорбленными этой комиссией и попасть в тюрьму. Я считаю, что люди не должны стоять перед такой альтернативой, я не считаю, что американское правосудие, насколько я знаю…
— Вы произносите пропагандистскую речь! — крикнул конгрессмен Свенригг. — Я предупреждал вас… Я не позволю, чтобы эти слушания использовались как трибуна для пропаганды.
— Могу я продолжать, сэр? — твердо настаивал Стефан. — Конечно, конгрессмен меня перекричит, но я не буду пытаться перекричать вас, сэр. Вы можете взять слово, если хотите…
— Продолжайте, м-р Рейли. Факты, пожалуйста, факты.
— Благодарю вас, конгрессмен, вы не запугаете меня. Сэр, если мне не позволят сделать заявление, в таком случае я хочу, чтобы американский народ знал, что мне не позволили его сделать. Если конгрессмен воздержится от выкрикиваний, я продолжу. Что касается моих собственных политических связей, то они таковы: я был членом коммунистической партии с 1938-го по 1941 год, когда я вышел из партии…
В то время как шум и вздохи пробежали по залу и председатель стучал молотком, Стефан смотрел прямо на Александра. Александр тоже смотрел на него, но лицо его было непроницаемо. Когда был водворен порядок, Стефан продолжил:
