Алисия достала сигарету из своей сумочки и прикурила от крошечной золотой зажигалки, инкрустированной изумрудами. Я никогда раньше не видел, чтобы она курила в присутствии Корнелиуса. Корнелиус был астматиком.
— О, папа…
Вики бросилась ему в объятия и уткнулась в его грудь. Оркестр Глена Миллера продолжал играть «Серенаду солнечной долины».
— Папочка, прости меня, я не хотела тебя обидеть, о, папа, я тоже тебя люблю…
Алисия подошла к зеркалу и принялась изучать одну из своих бриллиантовых сережек. Она встретилась в зеркале с моим взглядом, но моментально отвела глаза. Пригладив свои темные волосы, она поправила обручальное кольцо с бриллиантом.
— Милая моя, мы все уладим, я клянусь тебе. Только скажи, чего ты хочешь, и я все устрою…
— Корнелиус.
Он повернулся к жене:
— Что?
— Ничего… Может быть, если Вики чувствует себя лучше, мы сейчас же поедем домой? Я думаю, мы злоупотребляем гостеприимством Сэма.
— Папа, — сказала Вики, не обращая внимания на свою мачеху, — я хочу ненадолго поехать в Европу.
— Все, что ты хочешь, дорогая. Европа? Я сам тебя туда отвезу, как только немного освобожусь.
— Нет, нет, я вовсе не это имела в виду! Дорогой папочка, я знаю, как ты ненавидишь Европу, и я не собиралась тащить тебя туда. Я хочу поехать с дядей Сэмом.
Корнелиус и Алисия повернулись, чтобы посмотреть на меня. Я прочистил горло и издал извиняющийся смешок, но прежде чем я смог откреститься от этого предложения, Алисия резко произнесла:
— Не будь смешной, дорогая. Сэм — занятой человек. У него нет времени сопровождать тебя по Европе. Если твой папа думает, что он может разрешить тебе еще одну поездку в Европу, я попрошу тетю Эмили сопровождать тебя. Если Сэм позволит мне воспользоваться его телефоном, я прямо сейчас позвоню в Веллетрию. Корнелиус, может, вы с Вики подождете в машине, пока я позвоню?
— Конечно, — Корнелиус послушно повернулся к дочери и взял ее руки в свои. — Пошли, солнце мое, мы все уладим, я обещаю.
Вики через плечо посмотрела на меня, и, когда я улыбнулся ей ободряюще, она улыбнулась в ответ.
— Спасибо, что выслушал, дядя Сэм, — сказала она, прежде чем позволила увести себя из комнаты. Последние ее слова, которые я услышал перед тем, как захлопнулась дверь, были: «Папочка, пожалуйста, позволь мне ходить в колледж и изучать философию!»
В молчании, которое последовало за их уходом, Алисия и я устало смотрели друг на друга.
— Боже мой, — сказала она, — дай мне выпить, пожалуйста, Сэм! Лучше всего херес, но двойной.
Я пробормотал что-то сочувственное и отправился за «Тио Пепе».
— Я убеждена, что ей не следует ехать в Европу, но раз уж Корнелиус обещал ей солнце, луну и звезды с неба, мне ничего не останется, как согласиться с этой мыслью. Лично я категорически против, чтобы она куда-либо уезжала из дому. Она должна научиться прочно стоять на ногах и сама справляться со своими ошибками, а иначе она всегда будет неразумной маленькой девочкой.
Я налил херес в бокал:
— Лед?
— Пожалуйста. Я не доверяю этой европейской причуде пить все тепловатым. Кстати о Европе, почему она снова рвется туда? И почему она продолжает настаивать на своей нелепой идее заняться философией? Она ведь знает, что Корнелиус считает это безумием, — почему бы ей не выбрать специальность, которая ему бы понравилась? И все равно, я не вижу смысла в том, чтобы девушка училась в колледже, особенно такая, как Вики, которая действительно предназначена стать женой и матерью. Мне это представляется напрасной тратой времени.
Я уклончиво сказал:
— Может быть, какой-нибудь пансион в Европе больше бы подошел?
Алисия вздрогнула, как будто не могла перенести мысль о Европе или о пансионе.
— Возможно, — только и смогла она промолвить, — но, по крайней мере, это может быть лишь временным решением проблемы будущего Вики. — Держа бокал в руке, она подошла к телефону. — Лучше я позвоню Эмили. Извини, что я звоню по твоему телефону, Сэм, но мне надо поговорить с ней так, чтобы Корнелиус не подслушал по одной из отводных трубок… Алло? Телефонистка? Я хочу говорить с Веллетрией, Огайо, лично с миссис Салливен. Благодарю. — Она сказала номер телефона, а затем села и принялась с удовольствием потягивать херес, подобно кошке, пробующей сметану из чужой миски. Ее миндалевидные зеленые глаза подчеркивали сходство с кошкой. Хотя ей было тридцать девять лет, ее безупречно гладкая бледная кожа придавала ей моложавый вид, а ее стройная фигура вызывала в памяти фотографии на страницах, посвященных моде, в «Нью-Йорк таймс».
— Конечно, — сказала она, в ожидании разговора. — Корнелиус баловал дочь с того момента, как она появилась на свет. До десяти лет о ней заботилась мать, но она была настоящим позором — она даже разрешала Вики красить губы в восемь лет! Непристойно! Бедная девочка. Во всяком случае, я пыталась стать для нее хорошей матерью, Бог знает, чего мне это стоило, но… Алло? Эмили? Это Алисия. Эмили, не могла бы ты как можно скорее приехать в Нью-Йорк? Мне неприятно, что это выглядит, как будто я сваливаю с себя ответственность, но я на самом деле не справлюсь, да и Корнелиус уже не контролирует ситуацию… Дай Бог тебе здоровья, Эмили, большое спасибо, когда ты смогла бы… Эмили, я просто не могу выразить, как я ценю это — постой, можно я позвоню тебе, чтобы уточнить детали? В данный момент я звоню от Сэма, и… нет, ее здесь нет, но когда я приеду домой и позвоню тебе, ты, конечно же, сможешь с ней поговорить. Хорошо… спасибо, дорогая… Пока.
Она повесила трубку.
— Тебе тоже спасибо, Сэм. Мне неприятно тебя вмешивать в наши отвратительные неурядицы и злоключения. Налей мне еще бокал шерри. Мне необходимо минутку посидеть, прежде чем я спущусь к машине. Я чувствую себя полностью опустошенной.
Я взял ее стакан и направился к бару. Хотя я и хотел ей помочь, мне становилось не по себе. Все эти восемнадцать лет, что Корнелиус женат на своей второй жене, Алисия и я сохраняли вежливо-холодные дружеские отношения, и я подозревал, что как только к ней вернется ее обычное хладнокровие, она пожалеет, что была так откровенна со мной. Наши официальные отношения не означали, что мы испытывали неприязнь друг к другу, напротив, я восхищался ее внешностью и стилем и уважал ее неоспоримую верность Корнелиусу, особенно потому, что в обществе, в котором вращались Ван Зейлы, верность была редкостью. Однако сдержанность Алисии вызывала у меня неловкость. Ее холодности мне было достаточно, чтобы исключить какие бы то ни было мысли о более теплой дружбе. Даже если бы она не имела никакого отношения к Корнелиусу, мне никогда не пришло бы в голову с ней переспать.
