– Почему это?
– Женская половина срочно сядет на диету и будет приходить сюда не за тортами, а на вас посмотреть.
Все пальцы моей левой отцепила и победно хмыкнула. Чуть-чуть я ослабил хватку, но только затем, чтобы перехватить девушку поудобнее.
– Я настолько неотразим? – зарываюсь носом ей в волосы.
– Врать не буду. Вы привлекательный, – встряхивает головой, словно муху назойливую отгоняет.
– Но? Продолжайте. Вас что-то смущает? Я не в вашем вкусе?
– Можно и так сказать.
Склоняюсь еще ниже, чтобы сказать ей на ушко то, что давным давно должен был:
– Это потому что вы меня совсем не знаете. Думаю нам нужно познакомиться ближе. Как насчет поужинать вместе? Это совсем не страшно.
Екатерина изворачивается в моих руках и внимательно смотрит в мое лицо. Хочет что–то спросить, даже открывает прелестный ротик, как ее прерывают два голоса, произносящие одновременно:
– Мама?
– Катя!
10. Глеб. Чудо чудное, диво дивное
– Мама?
– Катя? – одновременно звучат два разных голоса – детский и взрослый женский.
– Яна!
Катя отскакивает от меня как ошпаренная, сбросив мои руки с талии. В глазах испуг и растерянность еще большая, чем когда она увидела нашу троицу. Будто ей пятнадцать и ее застукали родители за поцелуями с мальчиком.
Посреди торгового зала стоит пожилая женщина с высокой прической из посеребренных волос, с неброским макияжем, в длинном сером платье. В одной руке сумка с перекинутой через ручку кофтой. За другую руку ее держит маленькая девочка с распущенными русыми волосами, в брючном костюмчике цвета нежной травы, сандалях со стразами. За спиной рюкзачок. И если девочка – уменьшенная копия Катерины, только светлее, то с женщиной ничего общего во внешности не вижу.
Обе изумленно смотрят на нашу постановку, но больше в их глазах вопросов к Екатерине.
– А что это вы тут делаете? – строго спрашивает пожилая женщина, осматриваясь.
– Рекламу снимаем, – разводит руками Катерина. – Маргарита Павловна, вы как здесь? Почему?
Не мать, не бабушка по женской линии. Свекровь или няня? Няня таким тоном с матерью подопечной говорить не будет, остается свекровь?
Катя все еще растеряно улыбается, но на глазах преображается – берет себя в руки и снова становится директором.
Переводит взгляд на меня и шепчет едва уловимо, с мольбой в голосе:
– Пожалуйста, не соглашайтесь ни на что!
Не понимаю о чем она говорит, но переспрашивать поздно. Катя обходит стол с другой стороны от меня и идет навстречу женщине.
– Яночка попросилась сюда, говорит, вдруг маме помощь нужна, пойдем проверим, – Маргарита Павловна говорит Кате, а сама, чуть сощурив глаза, внимательно смотрит на меня. Оценивает.
– А табличка "Технический перерыв" вас не смутила? – улыбается Катя, махнув на входную дверь.
– Где? Да мы и не читали.
Сканирование меня прервалось, Маргарита Павловна увела Катю в сторону, заняла разговором.
Обращаю внимание на маленькую девочку. Вот, значит, какого очаровательного ребенка ждала той зимой Катя.
Девочка отцепилась от руки бабушки и прошлась туда–сюда мимо меня. На Киру с подозрением посмотрела, на Леху. Снова на меня изучающе уставилась. И взгляд такой словно я леденец на палочке, о котором она мечтала всю свою жизнь. Или чудо чудное перед ней явилось, диво дивное.
– Привет, – подмигиваю ей.
Малышка приближается.
– Я Глеб, – присаживаюсь перед девчушкой на корточки, протягиваю руку ладонью вверх.
– А я Яна, – смело шлепает пятерней сверху. – Привет!
А глаза у нее голубые–голубые. Светлее, чем у Кати, разрез больше, но все равно сходство колоссальное.
– Это твоя старшая сестра? – киваю на Катю.
– Это моя мама, – забавно хихикает девочка, оглядываясь на мать.
– Да ладно? Шутишь? – изображаю удивление.
– Неа, – машет головенкой, отчего светлые волосы подпрыгивают вслед за взмахами на плечиках.
Маленькая блондинка подходит еще ближе и громким шепотом повторяет вопрос своей бабушки или няни, или кем еще может приходиться та пожилая женщина, с которой о чем–то шепчется Катя, кидая на нас с Яной озабоченные взгляды:
– А вы что тут делаете?
– Рекламу снимаем для журнала, – также шепотом отвечаю.
– Рекламу? Как для магазина одежды?
Не сразу понимаю, о каком магазине идет речь, а когда до меня доходит, я приятно удивлен – девочка меня узнала.
– Да, как для магазина. Только теперь вместо магазина будет кондитерская твоей мамы.
– И на дороге рекламу тоже повесите?
– На дороге? – вздергиваю брови. Не понимаю.
– Ага. Там висит, – девчушка машет ручкой в сторону окна. – Вот такая твоя огромная фотография, – разводит руки широко в стороны, – больше чем эта, – указывает пальчиком на стену с баннером.
Вот значит как? Смотрю выразительно на Вертинскую – ее проделки. А я даже не в курсе, что моя физиономия в центре города красуется.
– Насчет дороги не знаю, это надо у той тети уточнить, – киваю на Киру, что нашептывает что–то Лехе, а тот, как я понимаю, втихаря нас с Яной фотографирует. – Она с твоей мамой о рекламе договаривалась.
– М–м. И что, вы тут с чаем фотографируетесь? – Яна обходит вокруг стола, заглядывает в кружки.
– Ну да.
– Это никому неинтересно. Надо стряпать, – уверенно.
– Я не умею, – честно признаюсь. Мясо приготовить могу, рыбу тоже, а вот с выпечкой с детства не задалось. Даже простейшие вафли то пригорали, то просто были несъедобные.
– Зато я умею. И мама. Мы будем стряпать, а ты смотри и повторяй за нами.
Об этом мне Катя шептала? Не нужно соглашаться стряпать?
Оглядываюсь на хозяйку, надеясь получить ответ. Она как раз провожает Маргариту Павловну, не смотрит в нашу сторону.
– Слушайте, а это интересно! – подключается подслушивающая нас Кира. – Давайте попробуем!
– Что вы решили пробовать? – подошла в нам Екатерина.
– Мы для рекламы будем стряпать! – звонко отвечает за всех девчушка. – С любовью! Ты же сама говорила, что так вкуснее!
Я с интересом жду, что на это скажет хозяйка Карамельки. Кира взглядом умоляет Катерину поддержать идею дочери. Леха, мужик без эмоций, и тот на взводе. Из-за стойки высунулись любопытные кудряшки Дины. Все ждут ответа.
Катя чувствует, что последнее, причем положительное, слово за ней. Спустя долгую паузу, наполненную ожиданием от нашей компании и маленькой девочки, она отдает распоряжение своей помощнице:
– Дина, давай готовить стол на мастер–класс.
Йес! Все облегчено выдыхают и улыбаются. Все, кроме Катерины. Наверняка она уже мысленно репетирует нравоучительную речь для дочери.
Со стола убирают посуду и все остальное, меняют скатерть на клеенку и вот уже перед нами чаши со всякими разноцветными штучками, мукой, тестом.
– Ма–ам?
С одного слова Катя понимает, что нужно дочери. Волосы девочки она закалывает в гульку, надевает ей поварской колпак и завязывает фирменный фартук меньшего размера чем у себя. Очевидно, Яна часто помогает тут, раз у нее своя униформа.
– И Глебу тоже надо!
– Дяде Глебу, – поправляет Катерина.
– Можно без дяди, – вмешиваюсь, за что получаю лучезарную улыбку от девчушки и укоризненный взгляд от ее мамы.
Мне выдают фартук. Он чистый, аж скрипит. Тихо радуюсь, что не всучили колпак или косынку. Надеваю, засучиваю рукава рубашки до локтей. Сквозь прикрытые ресницы вижу, как заинтересовано, я бы сказал голодно, посматривает на меня Екатерина. Даже нижнюю губу в какой–то момент прикусила. Поспешно отвернулась, заметив, что я наблюдаю за ней.
Не только я хочу снять с тебя это шикарное бордовое платье, да, Катя? Ты тоже не прочь раздеть меня?
Прячу улыбку.
– Ну–с, с чего начнем? – потираю руки, окидывая взглядом кардинально изменившийся стол.
– С крема! – восклицает Яна, взбираясь на низкий стульчик. Тоже, как я понимаю, приготовленный специально для нее.
