После того как полиция увезла тело Уильяма, Марисоль пыталась уговорить ее покинуть дом на некоторое время. Переехать в отель, куда-нибудь, лишь бы не оставаться в Седар Блаф. Она говорила, что продолжать сидеть в том доме, где застрелился Уильям, просто глупо. Марисоль была другом Зу, лучшим другом. Но несмотря на то, что все эти годы она была рядом, ей так и не удалось понять то чувство благодарности и любви, — да, можно было сказать и так, — которое Зу испытывала к Уильяму.
Если бы были живы ее родители, Зу уехала бы к ним. Но отец умер еще лет десять назад, а мать — вот уже два года…
Зу некуда было податься. Но это не имело значения, она все равно не могла покинуть Седар Блаф. Уильям построил этот дом специально для нее после рождения Скотта. Именно здесь она медленно, в течение многих лет, приходила в себя, поправлялась после сердечного удара, который случился с ней в родильном доме и частично парализовал ее на долгое время. В Седар Блаф она спряталась от репортеров и поклонников, от всего мира, держа в тайне то, что с ней стряслось. Именно здесь, чувствуя постоянную моральную поддержку Уильяма и Марисоль и с помощью целой бригады врачей, которым она доверяла, Зу вновь стала ходить, вновь заговорила. Именно в Седар Блаф ей открылись истинные жизненные ценности. Нет, Зу не могла покинуть этот дом. Ни теперь, ни когда-либо в принципе.
Она коснулась левой стороны лица. Уголок рта все еще немного кривился. О существовании этого шрама поклонники никогда не знали и не узнают. Пусть помнят ее такой, какой она была: сексапильной красавицей Зу, во внешности которой не было ни единого изъяна.
Зазвонил дверной звонок. В доме, кроме нее, никого не было. Зу убедила Марисоль забрать Скотта на один день во флигелек на пляже. Она не хотела, чтобы сын был дома, когда придет Фил Клиффорд.
Она побежала к двери по дощатому полу босыми ногами. Звонок повторился. Настойчивость этого человека действовала Зу на нервы. Сама мысль о нем уже являлась раздражающим фактором.
Она перешла из гостиной в холл и поправила на себе платье. Зу не привыкла принимать гостей и потому не знала, что сегодня надеть. В конце концов остановила свой выбор на этом черном платье, которое было очень свободным и скрывало ее располневшее за последние годы тело.
Открыв двустворчатые двери, Зу увидела стоявшего на пороге Фила Клиффорда. В нем было пять футов три дюйма роста, одет он был в рубашку с короткими рукавами и джинсы, в руках держал портфель от «Де Веччи» — вещь стильная и смотревшаяся явно нелепо в его руках. «Наверно, чей-нибудь подарок», — решила Зу.
— Фил, — сказала она, — заходи.
— Как дела, Зу-Зу? — отозвался он, входя.
Зу терпеть не могла, когда ее так называли. От этого детского прозвища веяло неуважительностью. Уильям никогда не позволял себе так обращаться к ней.
— Думаю, нам будет лучше всего поговорить в гостиной, — сказала она. Фил покорно последовал за ней. — В кабинете еще не… — Она запнулась, подыскивая нужное слово: — Еще не до конца убрались.
Ее слова повисли в воздухе, оставшись без ответа. Зу почти физически ощутила, что ему очень хотелось что-то сказать, но он так и не проронил ни слова. «Хорошо, — подумала она. — Надеюсь, что ему сейчас так же не по себе, как и мне. У него нет никакого права вторгаться в мое траурное бытие».
Она отвела его в просторную открытую комнату, стены которой были увешаны по настоянию Уильяма цветными рекламными постерами времен «звездной» поры Зу. По этим постерам можно было без труда проследить всю ее карьеру в хронологическом порядке. На афишах ранних фильмов указывалось название картины и помещалась фотография, на которой было изображено, как правило, два-три человека, в том числе и Зу. Чем дальше — тем больше внимания конкретно ей. На постерах, рекламировавших последние фильмы, было напечатано огромными буквами: «ЗУ! ЗУ! ЗУ!», и на фотографии, кроме нее самой, уже никого больше не было. Название фильма в этих случаях указывалось в самом низу. Седар Блаф стараниями Уильяма был во многом своего рода гробницей славы Зу. Не хватало одной важной вещи: просмотрового зала. Но Зу запретила ему даже думать об этом. После сердечного удара ей не хотелось видеть себя на экране гуляющей, танцующей, говорящей…
Опустившись в кресло, обитое шерстью альпаки, и бросив взгляд по сторонам, Зу решила переделать комнату, чтобы раз и навсегда забыть о прошлом, в которое все равно не было возврата.
Фил подошел к дивану и отшвырнул в сторону подушку, едва не опрокинув круглую, цвета баклажана, чашку, слепленную Марисоль. Это была любимая вещь Зу. Не извинившись, опустился на диван. Он, видимо, ждал, что Зу предложит ему что-нибудь выпить, но та молчала.
Тогда он раскрыл портфель и вытащил из него какие-то бумаги.
— Я все еще не могу в это поверить, — проговорил он, качая головой. — Невероятно! Чтобы Уильям и…
Избегая встречаться взглядом с Зу, он смотрел в пол. Она не могла понять, искренен ли он в своих переживаниях или это все наигранное. Жизнь в Голливуде накладывала на всех людей отпечаток театральности.
Фил погладил свои усики.
— Он не оставлял записки?
— Нет.
Фил кивнул:
— Удивительно.
— Да. Полицию это тоже озадачило.
Он пожал плечами:
— Впрочем, всякое бывает.
— Да, наверно…
Наступила пауза. Фил снова кивнул. Зу решила, что он нервничает. На самом деле нервничает. И куда только девалась его былая говорливость? Сейчас он, похоже, и двух слов связать не мог. И хотя между ними никогда не было вражды, Зу казалось, что Филу известно, что она его недолюбливает. Она терпела его присутствие, лишь когда это было необходимо. Возможно, он отвечал ей взаимностью. Но вместе с тем Фил Клиффорд многие годы оставался другом Уильяма. «Кто знает, — думала она, — может, он действительно переживает. Действительно скорбит».
— Хочешь чего-нибудь выпить? — тихо спросила она. — Чай со льдом, например? Лимонад? Боюсь, что из спиртного у нас ничего нет.
Он покачал головой:
— Нет, не надо. Спасибо, что предложила. — Прокашлявшись, он стал листать бумаги, которые стопкой лежали у него на коленях, словно вспомнив о причине своего визита. — Не хотелось беспокоить тебя так скоро, — добавил он.
Зу молчала.
— Но дело не терпит отлагательства. — Он уткнулся взглядом в бумаги, не смея поднять на нее глаза. — Не знаю, в какой степени ты в курсе финансовых дел Уильяма…
Она сложила руки на коленях.
— В сущности, я вообще не в курсе. — Зу не хотелось, чтобы Фил понял ее ответ так, что Уильям намеренно не посвящал ее в свои дела. — Он всегда считал, что мне и своих забот хватает.
