— А вы? — наконец-то начало доходить до Яны.
— А я ради семейного счастья, Яна, предала себя и свои интересы. Сначала в угоду родителям поступила на юридический, потом ради стабильного дохода работала и день, и ночь. Карьера, мать вашу. Вот они — результаты. Нам по 50. И мы несчастны. У меня нет большой семьи, о которой я всегда мечтала — нет детей, и уж тем более внуков. С детьми — как-то сначала было не до этого, а потом уже слишком поздно. — Ольга, обреченно вздохнув, продолжила:
— У меня есть супруг, который все же больше партнер. У меня есть собака, и есть старость, поджидающая за углом. Ах, да — еще мечты, которые я оставила в прошлом. Понимаешь ли ты меня, Яна?
Янина неуверенно кивнула, совсем запутавшись в своих размышлениях.
— За мечту свою бороться надо, Яночка. Вот я о чем. И делать то, что хочется. Потому что кому-то можно, а кому-то всегда не до этого. Совесть не позволяет. Про Евку Вишневскую слышала? Вот ведь ни капли ни в ней, ни в её раскрутом папашке таланта не было и нет. Ан нет, посмотри, что деньги делают. Фестиваль за фестивалем, и везде она — победительница! Скольких наших ребят подсидела, а в итоге сама что? Нашла какого-то банкира, быстренько залетела и всем сделала ручкой. А ты что, Яна? Сидишь, б**ть, в этой своей глухомани! Талант, самородок, каких поискать еще, но нет же, любовь у нее, видите ли…
Ольга в раздражении выкинула истлевший окурок, постучала мундштуком по бортику опоры и, взглянув пристально на Яну, решительно подвела черту:
— Так, через пятнадцать минут будут выступления новичков. Ты — пятая. Я тебя уже записала. Только попробуй куда-нибудь смойся, из-под земли достану, — она встряхнула копну своих волос, поправила лиф и стремительно покинула площадку балкона.
Из зала доносились первые несмелые аккорды. Кто-то пробовал инструмент, настраивался на выступление.
Яна, проводив хозяйку взглядом, сглотнула подступивший к горлу ком и выдохнула. А потом, вскинув голову, в полголоса обратилась к небу:
— В конце концов, я ведь ничего не теряю, правда?..
22
Сашка проглотил противную горечь последнего, оставшегося на донышке, теплого напитка. Бутылка из-под пива ударилась о стекло журнального столика так, что чуть не разбила его. Ну еще только этого не хватало! Какого черта он отпустил ее одну? Какого черта она туда поехала? Так, хватит. Иначе, какой-то замкнутый круг получается.
Сам тоже хорош, повел себя как ребенок! Что стоило ее отвезти и дождаться на месте? Если бы Яна знала, что он сидит в машине, где-то рядом, то не стала бы там задерживаться. Позвонить? Она навряд ли ответит. На таких приемах обычно все ставят свой телефон на беззвучный. И не сорвешься сейчас. Дурак, сам выпил, за руль в таком состоянии он точно не сядет.
Черт, черт, черт! Чего так в груди тянет? Это противное ощущение предстоящей беды, прочно поселившееся в последние недели в его душе, уже не просто беспокоило, а пугало. Ну как он так, сглупил!
Трель телефонного звонка разнеслась по квартире противным хриплым пиликаньем, словно какой-то мистический звонок из прошлого… Стационарный телефон, за ненадобностью, стоял в углу книжной полки. Сашка и забыл уже, что он у них есть. Сердце гулко застучало… Вот оно…
Сглотнув подступивший к горлу ком, он протянул к трубке руку.
— Алло, я слушаю.
— Здрасьте! Алло! Сашка? Сашка, это ты? — незнакомый мужской голос пытался докричаться сквозь фонящий шум.
Сашка дрожащей рукой пошевелил провод аппарата, дождался, когда треск прекратится и, прочистив горло, твердо ответил:
— Да, это я! С кем говорю?
— Сашка, друг! Это я, Андрюха Смольняков!
— Андрюха? Друг! Господи, откуда ты?
— Ха, помнишь ещё, товарищ старший сержант, своего непутевого друга!
— Ты откуда? Ты где? Я тебя искал, но безуспешно!
— Да дома я теперь. Освободился только. Получилось так, Саш. Человека сбил по пьяни, моя вина. Но это при встрече. Поговорим. Сам понимаешь, из квартиры тетка меня сразу выписала, телефона там не было. Я вот, как мы в последний раз у тебя сидели, когда такси вызывал, запомнил твой домашний номер, вот и звоню. Боялся, что ты уехал куда…
— Да куда я уеду? Ты где сейчас? В Троицком?
— Да, тут дело такое. Тетка умерла, я сорвался с работы, с самого Сургута летел, хоронить кроме меня некому. Вот, дружище, теть Клаву позавчера проводили в последний путь. Неделю мне дали на отдых, а пятнадцатого улетаю снова на работу. Не потому звоню, Саш. У меня новость для тебя. Не знаю, хорошая или плохая. Наверное, хорошая.
— Новость? Андрюха, да ты сам весь, как новость, я так переживал, где ты.
— Саш, подожди. Капец, как сказать-то. Короче, Саня, у тебя есть сын.
— Чего? — неприятное чувство резануло болью. — Андрюх ты обкурился что ли. Или пьяный? У меня нет детей, и, наверное, не может быть. Мы с Янкой семь лет как… И никак…
— Все у тебя как, Саня. Сын, говорю, есть у тебя. Точно. Памятью теть Клавы клянусь. Она мне письмо оставила. Из него узнал. Погоди, дослушай. Я правда, не пьяный. Это от Веры…
Сашка, задержав дыхание, пытался понять о чем речь, но мысль ускользала, еще больше раздражая. Да такими вещами не шутят. Но друга выслушать надо.
— Ну, говори! Не тяни.
— Помнишь, когда с армейки возвращались, у меня останавливались. Верка, моя троюродная сестра, приходила. Помнишь?
— Ну и?
— Что ну и… Я что ли с ней на сеновале кувыркался? Забеременела она тогда и никому не сказала… Я сам не знал, правда. Она, чтобы никто не увидел, что нагуляла, в городе скрылась, а пару лет назад вернулась в деревню. И теть Клаве призналась.
— Андрей, это не шутка?
— Да какие шутки, брат! Я видел его! Копия ты! Но это… Саш, тут такое дело. Верка умирает, вернее не знаю, сколько ей еще осталось. Рак у нее. Надо приехать тебе, поговорить с ней самому. Здесь много чего решить надо. Ты прости меня, брат, что с такими новостями. Прости, я сам не знал. Приезжай.
Сашка молчал, задыхаясь от нахлынувших чувств. В трубке послышалось кашляние и снова, не дождавшись ответа, заговорил Андрюха:
— Саш, надо приехать! Адрес знаешь. Все там же. Троицкое, улица Весенняя 2. Давай, жду. Приедешь?
— Приеду…
Гудки в трубке, словно пунктирная линия, окончательно разделили время на до и после. Сашка, не сдержавшись, схватил телефон и зашвырнул его в стену! Красный пластмасс разлетелся по комнате крупными осколками. Гудки смолкли. Но в ушах набатом продолжали раздаваться: голос друга, его такие невероятные слова, бешеный стук сердца — до синевы в глазах, до тошноты. Сука!
У него есть жена!
И ребенок…
23
Музыка, доносящаяся из специально обустроенного огромного концертного зала, расположенного в отдельной части дома, говорила о том, что показательные выступления уже начались. Яна все еще стояла и, облокотившись на перила балкона, смотрела вниз, наслаждаясь вечерней прохладой.
Мысли — навязчивые, цепкие — никак не желали оставлять её. Стоит ли идти на выступление?
Конечно, за рояль она сейчас, вот так сразу, не сядет. Но если мама заранее все спланировала, то она, наверняка, привезла ее скрипку. Немного настроить, и Яна уверена, что та заиграет, словно и не лежала все эти годы в закрытом футляре. Но что это даст? Возможность устроиться на другую работу? Выступать? А как же семья, дом?..
И что ее держит теперь в доме? Разве кто-то запер? Разве кто-то сказал, нельзя выходить? Господи, как же надоели ей самой вбитые с детства правила!
До сих пор она чувствовала на себе эти рамки, как и в гимназии, где дисциплина была, словно в военном училище.
Янина до боли сжала кулаки. Так хотелось со всей силы треснуть по бетонной опоре, чтобы, наверное, до крови. Гнев душил.
Сашка все-таки прав. Ведь она, Яна, человек. Не робот, не игрушка. И все, что она сейчас понимала, так это то, что ее лишили детства. Простого, беззаботного, счастливого. И все в угоду музыке и славе.
