Поздно, поздно, Феодосьюшка, грешна уж ты…
– Что? – переспросил Юда, услышав, как тихонько охнула Феодосья.
Он совсем не то хотел сказать вожделенной своей Феодосье! «Какая сухота тебя томити, светлость моя? – мыслил изречь Юда. – Расскажи мне, и будем совоздыхати вместе. А как станешь ты мне сочетанная жена, успокою твое томление нежным дрочением, крепким целованием».
Вот что хотел изречь Юда. Но вместо этого сказал хмуро:
– Что?
И, дабы не сидеть в молчании, тут же еще пуще углубился в инженерные тонкости соляного промысла.
Феодосья смутилась. «Зачем слушаю аз баяние Юды, населяя его надеждами? Ведь он мое внимание к беседе принимает за воздыхание? Виделась аз с ним всего один раз, и то успел он промолвить, что погубила я его душу с первого взгляда. Не честнее ли признаться ему, что люблю другого? Но рассказ его о чертежах зело интересен. Что как и мне поведать ему о карте земной тверди? Господи, что как и мне бы стать розмыслей?! Разве только мужи могут быть инженерами? Отец Логгин рек, была в Греции женщина-розмысля, Гипатия из Александрии. Будь я Гипатией, шла бы с ватагой Истомы и чертила нам путь по звездам…»
– Есть ли у тебя принадлежности для чертежей? – вдруг спросила Феодосия.
– Готовальня арабская, – удивленно ответствовал Юда. – К чему тебе?
– Да так… – вздохнула Феодосия.
«Вот незадача, – подумала она. – То ли слушать про готовальню, усиливая возжелание Юдино, то ли сразу дать отлуп? А поможет ли мое откровение? Доложит он батюшке про мою сухоту по Истоме, и запрут меня в келью под заклеп? Ой, но как же интересно про науку книжную поговорить! А! Продолжу беседу. Когда еще с таким книжным розмыслей побеседую?»
– А что, Юда, могли бы тотемкие кузнецы выковать мне железную лестницу до самого Месяца?
– Почто до Месяца? – заподозрив подвох, спросил Юда.
Но Феодосия была серьезна.
– Очень уж хочется побродить сверху, на земную твердь поглядеть, поозирать окияны. Я однажды на кровлю нашего дома влезла, так эдакие оризонты увидела!..
– Месяц маленький, – снисходительно усмехнулся Юда. – Его вон ногтем прикрыть можно. Где там бродить? Да и пустой он. Ничего на ем нет, один желтый камень. Соли уж там точно нет! А коли так, нечего людям на Месяце и деять.
– А может, и не каменный Месяц? Может, и не пустой? Лес издалека тоже неживым кажется. А придешь – и белочки в ем, и зайцы, и волки, и медведь.
– Белочки… – любовно повторил Юда. И вдруг осмелел и ласково посулил: – Как поженимся, за такие-то мысли бить я тебя буду кажинный день. Бить да любить, любить да бить…
Феодосия смешалась и опустила голову, пряча глаза. Никак она не ожидала, что Юда вдруг заговорит о любви!
– Бить – бей, а любить кажинный день ни к чему.
Юда бросил взгляд на спящих женщин и протянул руку на стол, так что его и Феодосию разделила лишь миска моченых яблок.
– Ты не подумай, я не злострастный какой прелюбодей, – понизив голос, произнес Юда. – А только женитва без любовей не бывает.
– Жены стесняться – детей не видать, – пробормотала Матрена.
– Верно!.. Для детосаждения это надо. А как очадешь, беречь тебя буду, бить не стану! – клялся Юда. – Разве только изредка, для порядку.
«Господи, да зачем же Юда так вяще любит меня?.. – подумала Феодосия, и мысль эта ее встревожила. – Надобно сказать про Истому».
– Юда Ларионов, должна я тебе признаться…
По вздоху Феодосии Юда смекнул, что невесту он вовсе не очаровал, и не сохнет она по нему, розмысле. Но и в голову Юде не пришло, что Феодосия может томиться по скомороху! Лучше бы он дал ей договорить! Лучше бы узнали он и батюшка о событиях! Вырвали бы Истоме пуп, и делу конец! Но Юда не дал Феодосье слова молвить.
– Молчи, не изрекай… – ласково потребовал Юда.
Феодосия осеклась.
– Какую, говоришь, картину забавную ты рукодельничаешь? – быстро сменил тему Юда.
Феодосья помолчала. «Не дал слово молвить… Ну да на все воля Божья».
– Аз вышиваю карту земной и небесной тверди. Хочешь, принесу посмотреть?
– А может, в горницу твою пойдем?
– Нельзя. Ни к чему это, чтоб в девичью комнату заходил муж.
«Безгрешная моя!» – с голубостью подумал Юда и еще дальше протянул руку через стол, преодолев преграду моченых яблок.
Феодосия отдернула длань и быстро вскочила из-за стола:
– Сейчас принесу сие рукоделие.
Матрена приоткрыла на шум соловый глаз, оценила обстановку как благонравную и вновь засонмилась, будучи, однако, на карауле.
Феодосья бесшумно, как домовенок, пробежала по половикам домашними мягкими сапожками из бирюзовой кожи. Перескакивая через ступени, досягнула свою горенку. Достала из резного влагалища пяльца с шитьем и замерла, глядя в слюду оконца.
– Истомушка!.. Где ты?
В кровяной жиле у Феодосьи застучало, и в тот же миг затрепетала жила подпупная, и закипело лоно, словно полный рыбы невод. Ощущение было новым и странным.
– Что сие есть? – удивилась Феодосья.
– Похоть! – возмущенно ответствовал голос, похожий на глас отца Логгина.
Феодосья поводила глазами.
Днесь еще полна была Феодосья любовными надеждами. И вдруг! «Отец об женихе тебе сообщить желает». – «Об чьем женихе?» – «Не об моем же?»
Феодосья, глупая, в первую мысль решила даже, что батюшка прознал про скомороха и вымолвит сей час свое отцовское слово: посягнути любимой дочери Феодосье в брак с Истомой! Но тут же, вспомнив нрав отца, изринула эту версию как совершенно невероятную.
– Кто? – только и успела жалобно промолвить она матери.
– А тебе кто нужон? Черногузой дворянин? Иди-иди, отец сам все изречет, – ткнула Василиса в спину дочери. – Тятя своему чаду худого не присоветует.
Феодосья пустила слезу.
Василиса, истолковав плач боязнью дочери перед замужеством, смягчилась:
– Не ты первая, не ты последняя. Ничего страшного в том нету. Вон, спроси у невестки. Когда ты за прялку, так он – за елду! Худо ли?
Мария обиженно поджала губы.
– А вам, матушка, надо, чтоб чужие блудищи Путилу моего за муде водили? Такого мужа, как Путилушка, только оставь на миг, живо курвы обдерут кудри!
– Это истинно, – согласилась Василиса. И впихнула Феодосью в теплые покои, где вечерял отец.
– Мать рекши на той седьмице, что вошла ты в женскую пору, – не глядя на дочерь, изрек Извара. – Стало быть, пока девством твоим поганец какой не воспользовался, решил я посягнути тебя в замужество. За Юдашку Ларионова пойдешь.
Феодосья стояла подле стола, упершись взглядом в ухват, который уже начал двоиться и дрожать в горючей слезе.
«Что как сказать про Истому?» – подумала она и бессильно вздохнула.
Отец перехватил Феодосьин взгляд.
