Просыпаюсь и вижу перед собой широкую грудь Тимура. Вспыхиваю до кончиков ногтей — это ночью все казалось мрачным и темным, а сейчас свет пробивается сквозь шторы, и я не представляю, как посмотрю Тиму в глаза.
Мы так и проспали всю ночь в обнимку. Тимур во сне ворочается, и я отчетливо ощущаю твердость, которой он вжимается в меня. Пробую потихоньку высвободиться, отодвигаюсь от Тима, и тут он открывает глаза.
Мы смотрим друг на друга и молчим. Он подается вперед бедрами, я отползаю, и он опрокидывает меня на спину, сам нависая сверху. Запястья вжаты в матрац. Его глаза совсем близко, сейчас они абсолютно темные и похожи на штормовой океан.
Тимур смотрит на меня, будто хочет прожечь насквозь, и я не придумываю ничего лучше, чем сказать:
— Доброе утро, Тим…
Он со стоном впивается мне в рот, и я поспешно отвечаю. Знаю, что не должна, что снова падаю в ту же яму, но не могу отказаться от этого мужчины. Я просто позволю себя поцеловать, я так нуждаюсь в его силе, так приятно чувствовать на себе его тяжесть.
Тимур целует меня долго, протяжно, изнуряюще. Его руки скользят по моему телу, и оно будто просыпается. Я чувствую ласки каждой клеточкой, каждым нервом.
Из глубины поднимаются сладкие волны, пронизывают тело, сводят низ живота, заставляют поджимать пальцы на ногах. И я тоже потихоньку начинаю ласкать Тимура. Глажу его волосы, щеки, затылок. Он разрывает поцелуй и упирается в плечо лбом.
— Не могу больше, Ника, — слышу прерывистый шепот, — я же не железный. Если нет, оттолкни, я уйду. Но сам не могу оторваться, хочу тебя.
Обнимаю его за шею и смотрю в потемневшие глаза.
— Не могу, Тим, — шепчу, — я тоже не могу. Только…
— Что? — он смотрит не понимающе, и я говорю в самое ухо.
— Я боюсь.
Тимур наклоняется, очень нежно захватывает губами губы и шепчет:
— Я сам боюсь. Больно тебе сделать боюсь.
Нас сносит все больше. Поцелуи становятся все глубже и неистовей, а потом Тим отрывается от меня и ползет вниз, прокладывая губами влажные дорожки.
Так остро, так горячо. Я выгибаюсь дугой, цепляясь за простыни, прошу то остановиться, то не останавливаться. В его руках я будто податливая плавящаяся масса, и он делает со мной все, что хочет. И я взрываюсь, разлетаюсь на осколки, цепляясь руками в густые волосы.
Тимур снова возвращается ко мне, жадно целует, а потом обхватывает руками лицо и начинает медленно заполнять меня собой.
Мы оба дышим громко и надсадно, его губа закушена, а я свои постоянно облизываю. На лбу Тима выступают капельки пота, собираю их ладонью. Цепляюсь в мускулистые плечи, и он тут же останавливается, напряженно вглядываясь в мое лицо.
— Ника, больно?
Качаю головой, он упирается до основания и накрывает мои губы своими.
— Девочка моя, сладкая, — шепчет, целуя так, будто не может напиться. — Как же мне тебя не хватало…
Он начинает двигаться так нежно и бережно, словно я сделана из тончайшего стекла и в любой момент могу рассыпаться на осколки. Я постепенно расслабляюсь, боли нет, наоборот, появляется давно забытое томление. Закручивается спиралью, нарастает внизу живота, я начинаю двигаться вместе с Тимуром.
Он как в бреду покрывает меня поцелуями, впивается в рот, кусает подбородок и стонет в губы.
— Хорошо, Ника, как же мне хорошо с тобой, сладкая моя…
Меня первой уносит на финишную прямую, Тимур успевает выйти и вжимается в живот, сдавливая меня в стальных объятиях. Беру его лицо в ладони, целую глаза, он находит мои губы и…
Из детской доносится плач, и мы как по команде вскидываем головы.
— Успели! — выдыхает Тимур и улыбается мне в губы. — Иди в душ, я ее переодену.
Встает, вытирается полотенцем, подбирает с пола штаны и идет в детскую.
— Кто там уже скандалит с самого утра? — слышу его ласковое. — Полинка проснулась? Моя девочка маленькая! Иди к папе, будем памперс менять.
Внутри разливается теплое, щемящее чувство — я люблю их обоих, и Тимура, и нашу дочку. В ванной смотрю на свое отражение — растрепанная, зацелованная и счастливая. И даже стоя под душем не перестаю улыбаться.
* * *
Я не входил, вползал. Никогда так не боялся причинить боль, потому что слишком хорошо помнил собственное бессилие и свои обещания. Сто раз уже проклял себя — разве нельзя просто жить вместе и растить ребенка? Но когда почувствовал под собой ее тело, как с ума сошел.
В конце концов, я обещал не трахаться, а то, что между нами — это совсем другое. Ни с кем больше, никогда я такого не чувствовал. И знаю уже, что не будет ни с кем, только с ней, с Никой.
Потому и накрыло, когда она сказала, что ей замуж за меня нельзя. Я что, совсем ущербный? И она меня просто терпит из страха, что я Польку заберу?
Так херово стало, передать не могу. Будто в дерьмо с головой окунули. Особенно когда вспомнил, как прогонял ее, а она упорно возвращалась. Ночевать у ворот была готова, лишь бы дочку увидеть.
И главное, я теперь понимаю, что просто боялся. Снова попасть в зависимость, снова растекаться безвольной лужей, когда вижу ее, когда трогаю, когда тону в черных, огромных глазищах.
И попался, сходу попался, стоило заглянуть в распахнутые глаза и увидеть желание. Даже не пытался остановиться, только сдерживал себя как мог.
Сейчас сижу за рулем, вспоминаю как мы оба сгорали, и улыбаться хочется. Врет моя девочка, сладкая моя, родная. Врет. Не только из-за Польки она со мной.
Ну и пусть, не нужны мне ни признания, ни объяснения, пускай живет у меня в спальне, дочку кормит и меня любит. Остальное я сам. Все для них сделаю, ничего не пожалею. Может, тогда она обещание свое выполнит и сына мне родит?
Не сейчас, конечно, когда Полька подрастет. Сейчас предохраняться надо, я сам не выживу, если ещё один мелкий в доме появится. Но года через три, пусть через пять… Как мне в роддоме сказали, крута горка, да забывчива?
Снова улыбаюсь как дурак, когда представляю мелкого. Полинка на Нику похожа, а пацан по закону жанра в меня пойдет.
Сам не заметил, как ее женой называть стал. Теперь часто в мыслях так называю, и мне нравится, очень нравится. Так почему не сделать ее женой по-настоящему?
Представляю, как делаю предложение, и сразу в холодный пот бросает. Сажусь ровнее, ладони об джинсы вытираю, и сердце колотиться начинает. А что, если откажет? Я бы на ее месте точно послал на три буквы, а то и подальше. Нахера такой муж?
Жениться я на ней все равно не смогу, пока новые документы не готовы. Не хочу, чтобы они с Полькой Талеровы были, раз уж я решил стать Большаковым. Но предложение пока сделать можно, кольцо купить, на колени встать. Это как раз не проблема.
Да я ползти на коленях готов, лишь бы не послала. И тут по новой холодным потом обливаюсь — я ведь ей за Польку ничего не подарил. Долг простил, зашибись…
Срываюсь с места и еду в лучший ювелирный салон. Для моих девочек все только самое лучшее. Прошу подобрать помолвочное колечко, размер определяю на глаз — у Ники тоненькие пальчики, как и она сама.
А вот с подарком за дочку выходит затык. Мне ничего не подходит — ни гарнитуры, ни колье, ни браслеты. Все кажется мелковатым, дешевым, не стоящим того, какой она мне подарок сделала. И я прямо вижу, как Ника вежливо благодарит, берет футляр с подарком и в стол с пеленками сует.
Нафиг ей сдались все эти бриллианты, я это знаю точно. Поэтому расплачиваюсь за колечко и ухожу. Ее не обрадует ни новая шмотка, ни золото, ни машина. Нужно что-то такое, чтобы было как она, тогда она оценит.
Кладу согнутые в локтях руки на руль и утыкаюсь лбом. На что она похожа? Что она для меня? Сравнение приходит само собой, и я даже глава закрываю, когда до меня доходит.
Остров. Она для меня как остров. Куда меня прибило на раздолбанной лодке, и где я снова жить начал. Пускай она даже помогла раздолбать эту лодку, плевать. Зато теперь у меня есть, куда возвращаться, если меня снова поломает о скалы.
