По пути встречаю Сережу, который колдует над мангалом с сигаретой во рту и банкой пива в руке. Он не пьян, но навеселе. Хочет меня проводить, но я напоминаю про палатки и вещи, с которыми он тотчас обещает разобраться. А стоя под холодными струями летнего душа, отматываю время на четыре года назад, чтобы снова убедиться, как череда дурацких случайностей привела к тому, что мы имеем.
Я ведь была влюблена в Жарова задолго до того, как официально познакомилась с ним и дядь Вовой за ужином, где наши родители объявили о том, что подали заявление в ЗАГС. А когда поняла, что буду жить с Яриком под одной крышей, подумала, жизнь заиграет новыми красками. На деле же оказалось, что цвета меня ждут нерадужные.
Жаров не хотел иметь со мной ничего общего. Он демонстративно игнорировал мое существование не только в школе, но и дома. Задевал за ужином, вредничал. Я честно не понимала, почему так сильно не нравлюсь ему, но чувства от этого не угасали. Наоборот, я решила, что сумею любить за нас двоих, сумею подкупить добротой, сумею растопить ледяное сердце. Но у весны оказались свои планы.
Помню, учебный год близился к концу, я заканчивала десятый класс. В мае было много свободного времени, потому что все внимание учителей сосредоточилось на девятом и одиннадцатом. Я пригласила к себе одноклассниц, Машку и Сабрину. Они не были моими хорошими подругами, но мы жили рядом и иногда собирались посмотреть какое-нибудь сопливое кино да порыдать с мороженым. Обычно я звала их, пока Ярик был на тренировках, так как девчонки сходили по нему с ума. Как и вся школа, но это уже известно.
Помню, Сабрина рассказывала про очередного парня, с которым познакомилась в интернете. Делилась интимными подробностями под наш общий с Машкой смех, когда домой заявился Ярик – у него игру отменили, и, к моему личному несчастью, он решил размяться во дворе.
Девчонки вздыхали и хихикали все пятьдесят пять минут, что Жаров потел под окнами им на радость. А потом он отправился в душ и… Сабрина прокралась к нему в комнату. Она сфотографировала Ярика в тот момент, когда он менял полотенце на боксеры, сказала «для коллекции». Я еще тогда хотела настоять, чтобы удалила, мы даже повздорили, но убедить ее не смогла. Была слишком мягкотелой и испугалась потерять расположение – тем, кто попадал в немилость к Сабрине, приходилось несладко.
Она обещала, что никто не увидит фотографию, но в понедельник вся школа любовалась упругой задницей моего сводного брата. Который, естественно, решил, что во всем виновата я. Не дал мне объясниться, а я не постаралась до него достучаться, потому что перепугалась не на шутку.
– Ты и твоя мамаша портите мне жизнь! – бросил он в лицо, больно прижав к стене в раздевалке. – Мало тебе, да? Ты еще ответишь за это.
Откуда же мне было знать, что все зайдет так далеко? Если бы я не струсила и поговорила с ним… если бы только сумела объяснить, может…
Не может. Никакого толка беседы с Жаровым не приносят, не убедилась еще?
Фыркаю под нос, проматываю в голове его наглые заявления, что звучали ранним утром. Натягиваю футболку почти на мокрое тело, так как дурацкое полотенце не впитывает влагу, и выхожу из кабинки с лифчиком в руках.
– А говорила, соски не проколоты, – Жаров смотрит на мою грудь. Точнее, на проступающие из-под тонкой ткани колечки, о которых не знает никто.
Какого черта? Только подумаю, он тут как тут! Поднимает примирительно руки, пока я поправляю майку.
– Тише, птичка, я просто в душ пришел.
Вот! Опять! Я только решила прикончить его взглядом, а он уже все понял.
Уступаю дорогу и спешу подальше от него, пытаюсь выровнять дыхание. Нам придется видеться. Мне, черт возьми, нужно взять себя в руки!
Но как?
Возвращаюсь я прямо в гущу событий. Сережа встречает меня смешным поклоном и провожает к нашим «двуместным апартаментам», как говорит он. Отбирает и прячет рюкзак в палатку, закрывает ее на молнию и какие-то липучки.
– Есть будешь? Шашлык еще не готов, но… – Он указывает на пакеты у костра.
– Знаменитая острая шаурма? Нет, мой желудок спасибо не скажет. Лучше подожду.
Хотя запахи в воздухе витают такие вкусные, что живот громко урчит. Есть соблазн рискнуть, но помню, как плохо мне было в прошлый раз от этих специй, а я вроде бы обещала себе обходить грабли. Стараюсь, по крайней мере.
Сережа предлагает выпить, но я предпочитаю баночку колы. Затем приглашает подсесть к ребятам, которые играют в «Правду или действие». Собственно, как раз когда один из парней выбирает «действие» и показывает всем член.
– И вам здрасьте, – произношу удивленно, и ребята заливаются смехом.
– Не впечатлил девчонку, – шутит кто-то мне незнакомый.
Тут уже и Сережа возмущенно требует спрятать «пушку», пока он ее не оторвал. Но мой взгляд цепляется в толпе за Ярика, которому предлагают ту же шаурму. Я могла бы предупредить Жарова, если бы не блондинка, что заглядывает ему в рот. Он широко улыбается ей, вот пусть она его и спасает.
Ехидно усмехаюсь под нос, наблюдая, с каким удовольствием кусает бутерброд. Надеюсь, он спалит его желудок.
– Ой, да ладно! У кого секса не было в шестнадцать! Вот ты во сколько трахаться начал?
– Не помню точно. Наверное, лет в семнадцать, и это мне еще повезло, – отвечает Сережа. – Я дрыщом был, на меня, пока качаться не стал, внимания не обращали.
Стараюсь не вникать в дурацкие обсуждения потери девственности, хотя там уже разгораются жаркие споры.
– Вы парни, у вас чем раньше, тем круче. А девчонок так сразу в шлюхи записывают!
– Ну, когда с тринадцати лет умеют и практикуют…
– Да не об этом я!
– Ой, а что такого? Ну я, например, потеряла девственность в детском лагере в четырнадцать. Это было ужасно, но я сама так решила!
Галдеж стоит, мне не по себе. Не люблю подобные темы, еще и желудок выкручивает от голода.
– А ты когда? Вот ты, с губами красивыми?
Я даже не сразу соображаю, что в центре внимания оказываюсь. Почему? Ненавижу свои губы «сердечком», как мама говорит. Все вечно спрашивают, что я туда закачиваю, вкалываю. Да я, блин, инъекций до смерти боюсь!
– Я-я… тоже, – смотрю на Сережу и скорее добавляю: – В семнадцать.
Смущенно прячу глаза, запиваю ложь колой.
– Это она еще монашка!
– Может, хватит разглагольствовать тут о моральных устоях, а? Люб, давай! Правда или действие?
Выдыхаю, лишь когда тема окончательно забывается. Немного расслабляюсь, даже позволяю Сереже обнять меня со спины, хоть мне и некомфортно. Довольно долго пытаюсь не смотреть на Ярика, но, когда все же сдаюсь, вижу, как девчонка, только вещающая про свои несчастные четырнадцать, что-то мурлычет ему на ухо.
Наши взгляды пересекаются, его рука ложится ей на бедро, меня душит ревность. Отворачиваюсь, потому что злюсь. На себя злюсь! Я сказала Жарову не трогать меня, теперь он трогает другую, а я чувствую, как сердце пылает. Непоследовательная, зацикленная, глупая! Я подбираю себе еще с десяток нелестных определений, пока сражаюсь с желанием оттаскать блондинку, открыто клеящуюся к Ярику, за выкрашенные волосы. Кусаю губы и совсем не слушаю Сережу, лишь бездумно киваю, когда зовет по имени.
Все смеются, шутят, болтают, будто сто лет знакомы. Обсуждают, как в следующем году соберутся у одного из парней на загородной даче, как вместе махнут в Испанию, когда денег подкопят, или встретятся в Санкт-Петербурге и будут гулять белые ночи напролет. Я знаю, что это ложь, пустые разговоры подвыпивших людей, но все равно поражаюсь.
Я в очередной раз поражаюсь тому, как легко окружающие заводят знакомства, находят общий язык. У меня все иначе. Обычно я, как и сейчас, чувствую себя не в своей тарелке. Правда, если кому-то все-таки удается пробраться под заряженной током сеткой с надписью «не входи – убьет» вокруг моей личной зоны комфорта, я вгрызаюсь в человека зубами и прыгаю в омут дружбы с головой.
