ночь, да и сам крышей поеду, думая всю ночь о том, что случилось.
— Снова будешь меня насиловать? — икает, волосы спутанные, сейчас она похожа на воробушка, язык заплетается.
— Завтра.
— Ты скотина, отпусти, нет, уходи, ненавижу тебя. Все равно сбегу от тебя.
— Конечно сбежишь, а лучше утром зарежешь, сам нож дам, покажу как, чтоб мучился долго. Надо между ребер попасть, на зоне пробовали, но не получилось.
— Дурак совсем?— смотрит как на идиота, губы искусанные, плечи торчат.
Прижимаю к себе, такая хрупкая, маленькая. И как я мог ее спутать там, на стоянке, с Маринкой? Совсем ничего нет похожего, они совершенно разные.
— Лежи смирно, а то руки свяжу.
— Сволочь, — утихает, уткнувшись в плечо.
— Так и живу.
— Ты меня убьешь? — голос пьяный, вопрос дурацкий.
— Нет, завтра в ЗАГС поедем, жениться буду. Где твой паспорт?
— Ты… ты… ненормальный?
Пытается приподняться, полотенце скользит с плеча, обнажая грудь, я снова сглатываю слюну, Влада тут же пытается прикрыться. Да, от пары глотков ее реально очень сильно развезло, но это к лучшему, крепче спать будет.
— Ты только сейчас это поняла? Хочешь еще водки?
— Да.
Сама берет бутылку, делает один глоток, морщит носик, отдает мне. Правильно, пусть напьется, а завтра уже ненавидит меня на всю.
— Спи давай.
Кстати, идея неплохая, поступить как джентльмен, обесчестил девушку, так будь добр, женись на ней. Надо подумать.
Обнимаю, прижимая к себе сильнее, словно убежит, закрываю глаза. Спустя несколько минут Влада расслабляется, слушаю ее тихое дыхание, глажу по все еще влажным волосам.
Нельзя ее отпускать, сейчас нельзя, зря это сказал.
Холодно.
Хочу повернуться, но при любом движении боль отдается во всем теле. На грудную клетку давит бетонная плита, пытаюсь открыть глаза, но веки словно налиты свинцом.
В сознании вспышки вчерашнего дня: душевая, полуобнаженный мужчина, его губы на сосках и груди, пальцы между ног, мое острое удовольствие, а потом сущий кошмар и ад.
Открываю глаза — белый потолок, хочется пить, во рту сухо. Понимаю, что вот сейчас сорвусь в истерику, уже наворачиваются слезы. Но головная боль не дает это сделать.
Я не одна.
Часто дышу, опускаю взгляд, на моей груди лежит мужская рука, раскрытая пасть змеи, она как живая, с черными точками глаз и двумя острыми зубами. На костяшках кровь, кожа содрана до мяса, хочу приподняться, но боюсь разбудить это чудовище, который взял меня силой, а потом напоил водкой.
Очень жаль, но память возвращается ко мне.
Теперь вместо страха накрыл гнев, хотела оттолкнуть, но тут мужчина громко простонал, откинулся на спину, закинув руку за голову. Я зажмурилась, нет, не стоит его сейчас будить, нужно просто очень тихо выбраться, найти ключ и убежать, пока он не проснулся и не стал вновь насиловать.
Медленно села, сдерживая свои стоны боли, кажется, что меня переехал каток и не один раз, зажала рот рукой, чтоб не закричать. Только сейчас поняла, почему было так холодно — я голая, за окном уже утро, на полу комнаты валяются вещи, пустая бутылка из-под водки.
Не знаю, как должна себя чувствовать жертва насилия, во мне сейчас смешалось все: страх, боль, ужас от произошедшего, и что это все может повториться, желание сбежать, сделать больно этому человеку, нет, даже убить его.
Тяну на себя большое полотенце, прикрываю грудь, внутри все дрожит, слышу удары собственного сердца. Пытаюсь опустить ноги на пол, но понимаю: цепь, к которой я прикована, сейчас придавлена телом этого монстра.
— Вот же черт, — ругаюсь сквозь зубы.
Вновь смотрю на мужчину, двигаюсь ближе. Он спит, но неспокойно, черные ресницы подрагивают, хмурит брови, слева тонкий шрам от виска до щеки, полные губы, черная отросшая щетина, выпирающий кадык. На шее пульсирует сонная артерия, грудь тяжело вздымается при каждом вздохе. Он даже во сне как одна сплошная скала из мышц, вен и жил. Все его тело в мелких и крупных шрамах, замечаю их под татуировками, которых тоже немало.
Кто и где с ним мог это сотворить?
Он снова шевелится, с бедра спускается одеяло, черная дорожка волос, возбужденный член, резко поднимаю голову и тут же натыкаюсь на его невероятно светлые глаза.
Паника, хочу отползти назад, но цепь не дает, закрываюсь руками, дергаю ногой, металл впивается в кожу.
— Эй, эй, эй, тихо, тихо.
Тянется, а меня накрывает паника, отбрасывая во вчерашний день.
— Я не трону, не трону, успокойся. Я не трону тебя, слышишь?
Мотаю головой, открываю рот, а звука нет. Я вижу лишь разинутую пасть змеи на его кисти, она тянется ко мне, готовая вот-вот схватить, ужалить, обвить своим телом, задушить.
— Черт, извини, крошка.
Он замахивается, инстинктивно зажмуриваюсь, он сейчас ударит, только это он и может — уничтожать, насиловать, причинять боль. Но дальше происходит то, чего я совсем не ожидаю. Захват шеи, горячие губы накрывают мои, он начинает целовать, настойчиво проникая в рот языком, грубо, властно, требовательно.
Я вновь голая, его кожа к моей, рука на груди, теряюсь, позволяя себя целовать, не хватает воздуха, голова идет кругом. Острая боль в виске отрезвляет.
— Ай, черт, совсем ненормальная?
Теперь он отстраняется, смотрит растерянно, трогает укушенную мной губу, а я слизываю кровь со своей.
— Это я ненормальная? Это я? Это ты меня изнасиловал, украл, а потом изнасиловал, ты чудовище, гадкое, мерзкое, отвратительное чудовище! Я ненавижу тебя! Ненавижу!
Плачу, хочу забиться в угол, закрывая лицо руками, но не дает, тянет на себя, сопротивляюсь. Отталкиваю, машу кулаками, бью его в грудь, в плечи, куда могу дотянуться. Он не останавливает, но через полминуты я выдыхаюсь, роняю голову на руки, закрываясь волосами.
— Послушай, черт, сам не понимаю, как так вышло. Как бес попутал, а ты еще девочкой оказалась, я думал…
— Что ты думал? Что все вокруг шлюхи, как та, что была с тобой ночью? Что, всех равняешь под себя? Что все можно купить, а если не купить, то взять силой?
— Влада, послушай.
— И не произноси мое имя! Никогда! — вновь кричу на него, смотрю уже в глаза, прикрывая грудь руками, мы стоим коленями на смятой кровати, голые, он все еще возбужден.
— Хорошо, никогда, обещаю, будешь просто «крошкой».
— Нет.
— Киска?
— Нет.
— У тебя очень красивая грудь.
— Прекрати!
—
