женятся, Лесь, почему нет? Ты передумала?
Она молчит. Косится на Иру, гремящую посудой.
- Нет пока.
- Воркуете? - в столовую заглядывает Никита. - Илюха, на счет букмекеров, на пять сек. Срочно.
Шагаю к нему и оглядываюсь на Олесю, она женщина и она чувствует, свадьба мне не нужна.
Но мне уже ничего в этой жизни не нужно, есть Ира и желание открутить ей башку, с этой мыслью просыпаюсь, ей дышу, возможно ли облегчение, я не знаю, захочу ли другую, потом, спустя годы - точно нет.
Но я не соврал.
Давай поженимся, почему бы и не да - таким мое предложение было неделю назад, и сейчас понимаю, женюсь, и буду жить, как это делают все, спокойно, без огромной любви, но и без этих чертовых качелей, расшатывающих психку.
Это правильно.
Опираюсь на косяк, смотрю на Олесю.
Нужно обнять ее, сказать, что она вместо воздуха мне, и она поверит, нам нравится обманываться. Но я не хочу, и жду, вот сейчас она нахмурится, заявит что вызывает такси, в мою квартиру вернется и вещи соберет, и мой план развалится, и я буду вариться в собственной памяти, как в котле в аду.
Но Олеся поправляет рубашку. Идет на кухню и бодро голосит:
- Ириша, ну как там глинтвейн, готовишь?
Улыбаюсь и выхожу в коридор.
Я тоже кое-что сегодня готовлю.
Два года назад, июнь
ИРА
Захожу домой и хлопаю дверью.
Я не хотела, просто сквозняк.
Из кухни тут же выглядывает мама, вытирает руки полотенцем, на лице надежда, ожидание, она глазами спрашивает, и я качаю головой.
- Отчислили, - убитым голосом выкладываю новость.
- Боже мой, - она ахает, словно ничего не предвещало, словно не выносила мне мозг все последние месяцы на предмет учебы. - Ира, как же так?
Спиной прислоняюсь к стене и молчу.
Как-то так.
- Может, еще можно как-то поправить, - она нервно расхаживает по коридору, - ну заплатить что-ли, я не знаю, у меня есть, я откладывала, Ира, надо что-то делать...
Стою и глотаю слезы, жалею ее и себя тоже, бедные мои родители, они так на меня надеялись, они мне лишь хорошего хотят, а я - сплошное разочарование, одна во всем виновата, не могла учиться и пары пропускала, есть не могла, спать.
Все из-за него.
Тру глаза и иду в свою комнату,
- Ты восстановишься, Ира, - мама заходит вслед за мной. - Ничего, с сентября, на этот же курс, соберешь документы, справки, что там надо, не будет бюждетных мест - поступишь на платное, будем платить, Ира, выучишься...
Лицом утыкаюсь в подушку.
В кармане звонит телефон.
Лежу и слушаю музыку, она, проиграв, начинает по новой, один и тот же припев о любви, кто-то упорно считает гудки, и набирает опять.
Вытираю лицо об наволочку, достаю телефон.
И застываю, смотрю на смотрю на четыре буквы, из которых складывается его имя, это словно галлюцинация, когда он на тридцать дней пропадал, казалось, что хуже не будет. Но вот он четыре месяца не звонил, не отвечал на мои сообщения, жил в другом городе, он с марта меня игнорировал.
А я сходила с ума, к телефону бросалась, как к гребаному снадобью, способному снять эту боль.
Ведь у меня ничего больше не было, лишь ночь в кинотеатре, поцелуи до беспамятства, его руки на моих бедрах, движения во мне, его ладонь, закрывающая мой рот, заглушающая мои стоны.
А следующим вечером звонок, что он улетел по работе, и его не будет до лета, и его слова: ты только жди меня, Ириша, хочу к тебе, безумно скучаю.
Ежедневные безумства" закончились в феврале.
Он просто перестал отвечать на сообщения, брать трубку.
А я жить перестала. Тоже просто.
Телефон замолкает. И высвечивается его сообщение:
"Я у тебя во дворе".
Сползаю с кровати, смахиваю слезы, иду мимо мамы, как робот, программу себе задала. Ее голос звучит на фоне, не разбираю слов. Влезаю в кеды, открываю дверь.
И она ловит меня за руку.
- Ира! - кричит мне в лицо. - Это он звонил? Он?!
- Он! - выкрикиваю в ответ.
- Не пойдешь, - она с ожесточением ведет головой из стороны в сторону, крепко держит мою руку, до боли давит, заставляя прийти в себя. - Ира, ты никуда не пойдешь.
- Я просто спрошу, - как под гипнозом говорю и вырываюсь, не понимаю, что она меня держит, стряхиваю путы, мешающие мне, - я узнаю, почему он так со мной...и все, только спрошу.
- Ира, нет я сказала! - кричит она и тянет меня в квартиру. - Я сейчас сама пойду, я папе позвоню!
Во мне нечеловеческая сила, делаю рывок и по инерции пролетаю до лестницы, хватаюсь за перила, по ступенькам несусь вниз.
Выпадаю из подъезда, вижу его красную машину у бордюра в привычном месте, на том же месте, где она стояла всегда, там я садилась к нему, он меня забирал.
Делаю шаг с крыльца.
- Привет, - звучит позади его голос.
Оглядываюсь.
Он курит, выпускает дым уголком рта, отлипает от информационной доски и подходит ближе.
- Я угадаю, - вижу спадающую на лоб русую челку, зеленые глаза и горло сжимает, скручивает, меня тошнит от него, от себя, от этих проклятых чувств. - Ты соскучился.
- Да.
- Давно приехал?
- Только что.
- Не звонил и не писал потому, что работал.
- Нет.
- А почему?
Он стряхивает под ноги пепел. С треском затягивается, и щеки вваливаются, держит яд внутри, долго, и, изогнув губы, тонкой струйкой выпускает дым в сторону.
- С партнерами праздновали двадцать третье февраля. Я выпил лишнего.
Он замолкает, но я понимаю, грудь иголками колет.
У него там была девушка.
Когда я здесь его ждала.
- А звонить-то почему перестал, Илья? - не узнаю своего голоса, это не я, а девяносталетняя старуха, так срипуче, так безжизненно.
- Это всего один раз случилось, Ира, - он выбрасывает сигарету. - Не помню ничего почти. Напился. И проснулся не дома. Я признаться хотел. Не знал как.
- И перестал звонить.
- Не хотел врать.
Подошвой стучу по крыльцу, разглядываю свои туфли, пондимаю голову.
- А меня сегодня отчислили.
Стоим на крыльце, во дворе шумят дети, мимо проезжают машины.
Смотрим друг на друга.
Понимаю, что он - черный колодец без дна, я туда провалилась,
