жёлтой жижей, а потом колола уколы. Больно было, нога немела. И так хотелось, чтобы хоть кто-то пожалел.
Но мама говорила, что я мужчина и нечего сопли распускать.
Мне подумалось, что София такого бы не допустила. Уколы бы, конечно, кололи, если потребовалось, но парнишка бы не остался один.
Я же видел, как она над ним всю ночь сидела. Лоб щупала, целовала. Как тряслись её руки, когда выскакивала ночью из детской с градусников в руках на свет в кухню, чтобы цифры увидеть.
Повезло пацану.
Мне тоже не спалось, но это дело обычное. Часов около четырёх я решил просмотреть проект договора с поставщиком смазочных для оборудования. Ноутбук остался в кухонной зоне, туда я и решил спуститься.
Дверь в детскую была приоткрыта. Сам не знаю почему, но почувствовал потребность заглянуть. Хотелось знать, как ребёнок.
Мальчишка спал, столкнув одеяло в ноги, а рядом с ним на полу, положив голову на руки на край кровати, спала его мать. Длинные, сейчас спутанные, светлые волосы рассыпались по спине и прикрыли половину лица. Тонкие плечи вздрагивали во время дыхания, выдавая тревожный сон.
Я застыл, глядя на них. Что-то странное защекотало за рёбрами. Расплывчатое и непонятное. Тёплое, мягкое, но вместе с тем тревожащее.
Подумалось, что ей, наверное, неудобно. И утром спина ныть будет. Тем более в конкурсе напрыгалась. Аккуратно, стараясь не разбудить ни её, ни мальчика, поднял на руки и отнёс в её комнату. Опустил на постель и прикрыл одеялом.
И почему-то всплыли воспоминания о той ночи.
У нас был корпоратив. Я как раз рассорился с Аней. Точнее, сообщил ей, что между нами всё кончено, потому как я не намерен оплачивать её перелёты к бывшему. Все праздновали годовщину основания фирмы, а у меня кошки на душе скребли. Это была седьмая годовщина смерти отца — человека, который считал меня пустым местом. Ещё и буквально перед торжеством я узнал об отказе японских производителей от сотрудничества.
Злился. Накрыло. Выпил.
А тут девчонка — моя временная секретарша. Серая скромная мышка, незаметная и тихая. Как мне тогда казалось.
И вдруг у неё оказалась очень тёплая и милая улыбка. А я индевел внутри, замерзал от злости и традиционной раз в год жалости к себе, вспоминавший последнюю фразу отца перед смертью: «Всему кранты. Ты, Ярик, — пустое место. Неспособен даже ларёк на рынке открыть и на плаву удержать».
Она оказалась девственницей. Я запомнил. Молчаливой такой, без претензий. Но вкусной. Это я тоже запомнил. Как и родимое пятнышко-сердечко на левой груди.
Я поймал себя на том, что вчера в комнате, когда отнёс её, завис и смотрел. Рука аж зачесалась — так захотелось отодвинуть футболку с плеча и увидеть это чудное родимое пятно.
Но, конечно же, ничего такого я делать не стал. Лишь отметил для себя, что за эти пять лет девушка изменилась. Сочнее стала, ярче.
Вышел, спустился в кухню, выпил воды и странное наваждение немного спало. Это всё бессонница, наверное, снова придётся прибегать к медикаментам.
— Ярослав Юрьевич, я подобрала педиатра, — сообщает Алиса по связи. — Высшая категория, кандидат медицинских наук в области пульмонологии и аллергологии. Есть ещё три варианта, но там ниже квалификация. Вы сами или мне вызвать?
— Давай ты. Первую.
— Хорошо.
Алиса отключается, а я снова пытаюсь вникнуть в работу. Концентрация хромает, даже кофе не даёт нужного эффекта. Я смотрю на телефон, решая, позвонить мне Софии, чтобы справиться о здоровье ребёнка, или нет.
С одной стороны, ничего ужасного с ним случиться не может. Тем более, я направил хорошего врача. А если вдруг ситуация осложнится, то существуют экстренные скорые и клиники с высококвалифицированным персоналом.
С другой же стороны… Мне почему-то просто хочется узнать, всё ли с ним в порядке.
И я вдруг принимаю непрогнозируемое решение съездить и самому убедиться, что с мальцом всё нормально. Я ведь отец. Моё желание логически объяснимо.
— Алиса, предупреди Бризинского, что мне понадобилось срочно уехать. Пусть свяжется с наладчиками вместо меня.
И пока я набрасываю пиджак и проверяю, забрал ли телефон, секретарша выходит на связь.
— Ярослав Юрьевич, а Артёма Васильевича нет.
— А где он? — удивляюсь.
— Его секретарь сообщила, что отъехал. Сказал, что нужно утвердить в МВД новые договора с ЧОПом.
— Ясно. Как вернётся, скажи, чтобы связался со мной.
— Будет сделано, Ярослав Юрьевич.
Спустившись, я сажусь в машину и еду домой. Непривычно делать это в середине дня. Но так ведь многие делают — на обед, к примеру, едут домой. Вот как мой зам по подрядам: у него жена и трое маленьких детей. И он каждый день в обед спешит к ним.
Мне это казалось какой-то непонятной блажью, но, кажется, я пересмотрю своё отношение.
Загруженность дороги раздражает. На паре светофоров, где приходится простоять дольше всего, я прям ощущаю досаду и злость, чего обычно не случается. И даже иду на хитрость, свернув во дворы, чтобы объехать пробку.
Но хитрым оказываюсь не только я, и тут тоже приходится постоять. И как раз возле небольшой кофейни.
«Порадуйте своего ребёнка меренгой в виде любимых героев» — гласит небольшой баннер на стекле. И там же изображения каких-то сладостей на палочках в виде персонажей мультфильмов. И среди них в форме динозавра.
Роман вроде бы увлечён ими. И, наверное, ему во время болезни могло бы поднять настроение что-то сладкое. Дети ведь любят сладкое?
Я паркуюсь и захожу в кофейню.
— Мне нужна такая штука как на вывеске. С динозавром.
— Меренга? — улыбается девушка в форменном фартуке. — С тирексом или с диплодоком?
— Давайте обе.
Она вручает мне две длинные деревянные палочки, а на концах что-то типа большого куска зелёного зефира в форме динозавра.
— Это ребёночку. А мамочке? У нас есть в виде сердечек, цветов, просто разноцветные, — включает маркетинговую воронку продавец. — Клубничный, абрикосовый, ежевичный вкус. Есть в шоколаде и в белой глазури.
— Спасибо, не нужно.
Может, женщины тоже любят сладкое, конечно. Но если София захочет, то пойдёт в магазин и купит, что ей там понравится.
Я возвращаюсь в машину и еду домой. У подъезда едва не забываю про этих динозавров на палочке. Поднимаюсь на лифте и открываю дверь ключом.
Первое, что бросается во внимание и режет слух, так это тихий женский смех. Он звучит не так, как когда София смеётся, общаясь с ребёнком. Глуше, бархатнее. А потом я замечаю у двери мужские туфли. Ну и хозяина в кухонной зоне за столом, которому они принадлежат.
Артём. Бразинский.
Какого вообще чёрта
