– Хоуп стрит? – седовласый мужчина, глядя в приложение, уточняет адрес.
– Да…
– Хорошо. Дороги свободны, думаю, будем на месте минут через двадцать.
– Спасибо.
Достаю наушники и бумажные салфетки. Нужно успокоиться и привести себя в порядок. За прошедшие несколько часов я успела прокрутить наш с Картером разговор, по меньшей мере, раз десять. И с каждым последующим закипала от досады всё больше.
Подумать только! Впервые за год он написал мне. Сам! И такая нелепица вышла с этим Кайлом! Чтоб ему пусто было... всё испортил! Так хотелось поговорить с Лероем подольше… Послушать его голос. Спросить, как у него дела. Мы ведь не чужие друг другу люди. Пусть и расстались, но мне по-прежнему важно знать, что у него всё хорошо.
Домой приезжаю к трём часам ночи. Поездку по городу пережила с трудом. Смотреть в окно оказалось не по силам. Слишком тяжело.
Выбираюсь из такси и благодарю водителя. На улице льёт дождь, и я спешу скорее добраться до входной двери. Тихо отпираю её своим ключом и вхожу, не желая долго оставаться на пороге. Слишком велик риск того, что меня заинтересует дом соседей. Дом, в котором меня точно не пожелают видеть…
Оставляю рюкзак у стены и на носочках крадусь в гостиную. Там горит одинокая лампа и мерно бубнит телевизор. На диване, укутавшись в тонкое одеяло, спит отец. Подхожу ближе, забираю с кофейного столика пульт. Выключаю нашу старую плазму и возвращаю его на место. Папа тревожно вздрагивает, но не просыпается, и я решаю его не будить. Стараясь не шуметь, тихо поднимаюсь по ступенькам на второй этаж.
Дверь в спальню родителей приоткрыта, и в комнате, несмотря на ранние часы, тоже горит свет. Слышу какие-то звуки. Осторожно заглядываю и, обнаружив, что мама не спит, тороплюсь войти.
Элис сидит на кровати. Медленно раскачивается взад-вперёд и при этом тихонько стонет. Сказать по правде, эта картина пугает меня до чёртиков.
– Мам… – зову её, да вот только она никак не реагирует. Голова опущена, колени прижаты к груди. – Мама…
Сглотнув ком, вставший в горле, направляюсь к ней и присаживаюсь на постель.
Как же сильно она похудела… На голове косынка, но даже так замечаю, что от прежней густоты волос осталось лишь воспоминание. Выпали… Типичное последствие химиотерапии.
Дотрагиваюсь до её руки. Холодная, почти ледяная. Кожа непривычно сухая и шершавая. Тонкие пальцы вздрагивают от моего прикосновения, и я снова пытаюсь обратить на себя её внимание.
– Мамочка, слышишь меня? – скидываю кеды, подбираюсь к ней ближе и обнимаю второй рукой.
Почти прозрачная, одни косточки… Мне больно видеть и чувствовать её такой.
– Мам, это я, – шепчу, глотая горячие слёзы.
В какой-то момент она дёргается и поднимает голову. Словно приходит в себя.
– Мелроуз, – шепчет пересохшими губами и не сразу фокусирует растерянный взгляд на мне.
– Это я, да, – сильнее сжимаю её пальцы.
– Ты… – хмурится. Осматривается. Будто не понимает, где находится.
– Я здесь, приехала к тебе, – рассматриваю утомлённое болезнью лицо, и моё сердце рвётся в клочья.
Всегда яркая, цветущая, молодая. Сейчас она лишь отдалённо напоминает ту Элис Онил, которую я помню. Желтизна кожи, мешки под глазами, чрезмерная худоба…
– Зачем ты здесь? – протягивает ладонь и проводит ею по моим волосам.
Замираю… Такой несвойственный для неё жест.
– К тебе приехала, – повторяю я ещё раз. – Соревнования закончились, и тренер Бернс отпустил меня на время домой.
Да, я обманываю. Уехала, не предупредив его лично. Не дозвонилась, поэтому просто оставила сообщение в мессенджере. Так делать не принято, но мне всё равно.
– Как твои дела, дочка?
– Всё в порядке, мама. А как… ты? Говорила, что тебе лучше. Выходит, обманывала? – качаю головой и только сейчас понимаю, почему в последнее время она так категорично отказывалась от звонков по видеосвязи.
– Меня интересуют твои успехи, – игнорирует мой вопрос.
– Успехи... Так ли это сейчас важно? – перехватываю её руку и прижимаю к своей щеке.
– Важно, Мелроуз. Очень важно! – смотрит на меня строго.
Вот она вернулась наша Элис. Элис – «железное сердце».
– На чемпионате Америки в многоборье я стала второй, а в командном зачёте мы с девочками победили.
Кивает, чуть заметно поджав губы. Могу предположить, что сейчас прозвучит комментарий вроде: «снова в шаге от победы» или «как всегда вторая». Но Элис молчит.
– А учёба?
– Пока всё успеваю. Оценки хорошие.
– Когда следующий чемпионат?
– Летом. Но перед этим соревнования в Сан-Франциско. Зимой…
– Ты ни на что там не отвлекаешься? – прищуривается, сканируя меня внимательным взглядом. – Большой город, столько соблазнов. Помнишь, что ты мне обещала? Учёба и спорт на первом месте.
– Помню. Давай не будем об этом. Меня больше волнует твоё здоровье. Мам, тебе хуже, да?
– Ерунда. Просто нужен очередной курс химиотерапии, – она опускает ноги на пол и расправляет на себе ночную рубашку. – Или лучевая…
Ерунда? К сожалению, её состояние говорит об обратном.
– Химия? Снова? – скрыть волнение в голосе удаётся из вон рук плохо.
– Да. Надо бы позвонить моему лечащему врачу. На днях я не застала её в больнице…
Тянется к бутылке, но я, вскочив с постели, опережаю её. Наливаю в стакан воды.
– Дай, – указывает на красную упаковку. – Две.
Тумбочка вся заставлена лекарствами. Их слишком много… Слишком. Глаза разбегаются.
Беру с тумбочки то, что она попросила и выдавливаю из блистера две таблетки.
– Раз уж ты здесь, Мелроуз, сделай мне укол. Хочу наконец поспать. Этот чёртов рак лишил меня даже этого.
– Хорошо…
– Шприцы в ящике, – подсказывает она.
Называет препарат. Делает пару глотков, отставляет стакан и спустя минуту медленно укладывается на живот, пока я обрабатываю руки спиртовым раствором. Отпиливаю наконечник ампулы и набираю содержимое.
– Вдруг сделаю больно, мам?
– Больнее, чем сейчас, мне будет вряд ли, – тихо отвечает она. И эти слова заставляют мою грудную клетку сжаться до такой степени, что становится трудно дышать.
Поставить укол несложно, но пальцы предательски дрожат… а из глаз по-прежнему текут слёзы. И откуда столько взялось?
– Готово. Не больно? – не могу не спросить я.
– Нет, Мелроуз, я даже ничего не поняла. Открой окно. Душно, – устало просит она.
Стаскиваю эластичные перчатки, выбрасываю их в урну и подхожу к окну. Приоткрываю его и невольно бросаю взгляд на дом, который стоит напротив. Дом Картера Лероя.
Сердце пропускает удар. Потому что, клянусь, замечаю, как в окне первого этажа вспыхивает маленький огонёк. Должно быть, кончик сигареты.
Неужели он здесь? Всё ещё не уехал?
От одной только мысли, что я могла бы… хотя бы увидеть его, в душе просыпается самая настоящая буря.
– Иди спать, Мелроуз, ты ведь с дороги, – доносится до меня голос матери.
Отхожу от окна, пытаясь унять невесть откуда взявшееся волнение. Щёлкаю выключателем ночника и осторожно забираюсь в кровать. Укладываюсь рядышком, прямо как в детстве. Утыкаюсь носом в одеяло и крепко обнимаю маму.
На сердце необъяснимый страх и тревога. Она так страдает, так мучается!
Ей больно...
Больно и мне.
*********
Просыпаюсь от того, что мама снова не спит. Всё та же сидячая поза. Тихие стоны. На часах восемь утра, в дверях стоит обеспокоенный отец.
– Уснул, – виновато бормочет он. – Дочка… как я рад тебя видеть!
Я привстаю и протягиваю к нему руки. Как же давно я не обнимала своих родителей! Не имела возможности почувствовать их тепло…
– Когда ты прилетела, милая? – папа целует меня в лоб и, стиснув своими ручищами до хруста, раскачивает из стороны в сторону.
– В три часа ночи, пап.
– Ты сама добиралась? – ужасается он.
– На такси, – прижимаюсь щекой к колючей щетине и закрываю глаза.
– Так поздно и одна! Хоть бы позвонила, я бы тебя встретил! – ругает меня, качая головой.
