который с каждой секундой становился все горячее.
Он провел губами по моей ключице и прикусил мягкую плоть над корсажем. Соски напряглись от близости и тепла его рта. Я теряла рассудок в этом коридоре; внезапно готовая сделать все, чтобы он стянул с меня платье, обнажил мою грудь и прижался ртом.
Мои руки обхватили его со всех сторон: лицо, волосы, теперь скользнули под жилет, прикасаясь к животу, который был таким же тугим, как и выглядел.
— Прикоснись ко мне, — умоляла я.
Его руки не двигались над моей головой, но как будто он знал, в чем я нуждаюсь, он прижал свои бедра к моим. Прямо напротив клитора. Я задохнулась, волна удовольствия скользнула вниз по позвоночнику, когда я задвигалась на нем, уже ощущая растущее давление освобождения.
Во мне не было ничего, кроме потребности, раскрасневшийся, влажной и желанной.
Он отстранился, его глаза сузились, но были полны жара, когда он смотрел, как я терлась об него. Он перевёл взгляд на обнаженное бедро, видневшееся в разрезе моего платья. Напряжение осветило линию его плеч, напрягло мускулы на руках, и мысль о том, что он, возможно, пытается остановиться, только усилила мое отчаянное желание продолжать.
Я схватила его за волосы и притянула его губы к своим. Он отказался. Я потянула сильнее. Он издал хриплый звук в своей груди, затем его глаза поднялись на меня, светясь вызовом. Он прикоснулся к моим губам, но когда я приблизилась, чтобы углубить поцелуй, он отодвинулся на расстояние вытянутой руки. Чтобы подразнить меня или убедиться, что я знаю, кто руководит шоу. Когда я нетерпеливо ждала, он дал мне то, чего я хотела, сильно покусывая мою нижнюю губу, а затем облизывая ее.
Я застонала ему в рот и покачнулась напротив него, нуждаясь в большем трении. Пустое давление между моих бедер росло и росло, и я поцеловала его без изящества, отчаянно напевая ему в рот.
— Блядь, — прохрипел он мне в губы. — Ты кончишь на меня, kotyonok?
Его голос с акцентом скрипел, как песок.
Я не могла ничего сказать, даже если бы захотела.
Он сильнее прижался ко мне.
Я уткнулась лицом в его шею, впиваясь в нее зубами, когда оргазм пронзил меня — душный ад, выбивший дыхание из моих легких. После этого я задрожала, прижимаясь к нему.
Он, наконец, прикоснулся ко мне, сжимая мои волосы и оттягивая мою голову назад, смотря на меня.
Глаза наполовину закрыты, голова запрокинута и упирается на дверь. Возможно, мне следовало бы смутиться от того, как легко и до смешного быстро он заставил меня кончить. Вместо этого я не чувствовала ничего, кроме жара его тела, того, как невероятно сильно он прижимался ко мне, и всепоглощающего покалывания в моих венах.
Он смотрел на меня, как мне показалось, очень долго. А потом я увидела, как что-то неистовое смыло похоть в его глазах.
Отступив назад, его плечи напряглись, он оставил меня холодной, пока я изо всех сил пыталась отдышаться.
— Иди в номер и запри дверь, Мила.
Это было совсем не мягко, но и не было внушением.
Я с минуту наблюдала за ним, а потом молча согласилась.
Как только дверь за мной закрылась, я соскользнула вниз, дрожа, в то время как горячий ожог его губ все еще тлел на моей коже.
Moonstruck — мечтательно-романтический или ошеломленный.
Меня разбудил стук в дверь. Я застонала и натянула подушку на лицо, когда увидела, что было только семь утра, я не спала, смотря Русские ситкомы в ранние утренние часы, моя кожа вспыхнула от последствий губ Ронана на моих. Это сделало невозможным заснуть.
Я все еще не могла поверить в то, как быстро поцелуй обострился, что я кончила в общественном коридоре от одного лишь прикосновения его бедер. Мне хотелось бы думать, что это был циклон подростковых гормонов и похоти, которые я подавляла, но я знала, что это из-за нашей химии. Из той, что шипит, как солнце на раскаленном асфальте, просто находясь в одной комнате. И теперь я знала, что он тоже это чувствует. Я могла только предположить, что его тревожная реакция была вызвана тем, что он вспомнил, что мне всего девятнадцать.
Словно это могло помочь, я планировала сказать ему, что мне на самом деле двадцать.
Когда стук продолжился, я вздохнула, откинула одеяло и пошла через комнату открывать дверь, почти ожидая, что Иван стоит с другой стороны. Но это был всего лишь подросток, держащий большую белую коробку с бумажным пакетом сверху.
— Мила Михайлова?
— Гм, да?
Он сунул пакет мне в руки и исчез в коридоре.
Я проводила его взглядом, закрыла дверь ногой и положила коробку на кровать. Заглянув сначала в пакет, я улыбнулась. Завтрак. Открыв коробку, я нашла открытку.
Только не отдавай это никому.
— Ронан
Я достала длинное пальто из искусственного меха. Оно было мягче и роскошнее предыдущего. Пальто должно быть возмутительно дорогое, но мое легкое сердце все равно выросло вдвое. Я сунула руки в пальто и со вздохом упала обратно на кровать, где съела восхитительную веганскую выпечку, проводя пальцами по белому меху.
Мне нравился Ронан.
Он мне очень нравился.
Одна только мысль о нем заставляла мое сердце биться в волнующем ритме. Я прилетела в Москву в поисках ответов, но теперь мне еще больше хотелось посмотреть, куда это чувство может отправиться.
От одной мысли, что ждет меня дома: ужасная лекция, Картер и все обыденное, у меня в животе все ужаснулось. Я хотела бы избежать этого навсегда, но чувство вины уже мучило меня, оставляя Ивана в темноте. Я знала, что не протяну больше недели, прежде чем расскажу ему, где нахожусь, и поцелую на прощание свой первый вкус свободы, поэтому я планировала максимально использовать свои семь дней в Москве.
Выбравшись из постели, я приняла душ и оделась в кокетливое платье лимонного цвета и пару высоких сапог, которые едва помещались в моей сумке, но были необходимы для повышения морального духа.
Проходя через вестибюль, я с улыбкой поздоровалась с девушкой за стойкой и сказала:
— Zdravstvuy. [39]
Ее глаза расширились, затем она опустила взгляд на компьютер перед ней. Моя улыбка погасла. Казалось, все здесь невзлюбили меня с одного взгляда. Возможно, они догадываются, что я Американка. Были ли наши отношения с Россией настолько плохими в эти дни?
Сидевший рядом с ней консьерж с невозмутимым
