— Садитесь. Разве вы не слышали выражения, что на детях гениев природа отдыхает?
— Не похоже, чтобы она отдыхала на вас…
Устроившись рядом, он вытянул ноги, и его огромные кроссовки едва не снесли одну из стопок. Он тотчас же поджал ноги.
— Извините.
— Да ну, бросьте! Все в порядке, можете попинать. Это же не его книги…
— Я вижу.
Я всмотрелась в его до красноты обгоревшее на солнце круглое лицо. Оно все еще казалось мне знакомым, но я не была уверена.
— А вы откуда? Я вас раньше здесь не встречала. Кажется…
— Точно не встречали. Я в вашем городке, можно сказать, проездом.
— Как это — можно сказать?
— Ну… — Он явно замялся и даже слегка покраснел. — Я тут разыскивал одну девушку. Она живет здесь. По крайней мере, жила две недели назад.
— За две недели далеко можно уехать…
Я тут же начала придумывать, куда отправилась бы, будь у меня достаточно денег, и десятки городов мира разноцветными слайдами промелькнули перед глазами, но этот парень опять отвлек меня. Обхватив согнутые в коленях ноги, которые так и норовили пнуть какую-нибудь из книг, он серьезно заметил:
— Не думаю, что можно очень далеко уехать с двумя детьми. Они еще совсем маленькие.
— О! У вашей девушки двое детей?
Он заерзал:
— Я не говорил, что она — моя девушка.
— А что же вы говорили?
— Я только сказал, что разыскивал ее.
— Для чего?
Почему-то ему было мучительно трудно говорить об этом, и я это прекрасно видела, но не могла остановиться. Наверное, мне просто не терпелось переключиться со своих проблем на чужие.
От напряжения его большой нос увлажнился, а голубые, совсем детские глаза округлились с выражением такой беспомощности, что я почувствовала себя извергом. И сама остановила его:
— Не говорите, если не хотите. Секрет есть секрет. Просто, может, я ее знаю? Если она живет где-то по соседству. Или жила…
— Она жила в другом районе, — слегка успокоившись, сообщил он.
— Что же вы делаете в нашем?
Он покраснел еще больше:
— Ну… Я узнал, что Джеффри Халс жил в этом городе, и решил посмотреть… Просто постоять возле его… вашего дома. Ничего больше.
— Так вы — его поклонник?
— Разве я не сказал?
— Я не поняла, что настолько, чтобы возникло желание просто постоять у его дома.
Он удрученно опустил голову:
— Это смешно?
— Немного, — призналась я. — Но мне приятно это слышать. Отцу, я думаю, было бы еще приятнее.
— Да у него, поди, таких, как я, навалом было. Каждый день небось ходили…
— Напрасно вы так думаете. По электронной почте еще письма приходили, а чтобы вот так, как вы… Нет, честно! Спасибо вам.
Он неподдельно смутился, покраснел, как ребенок завозил по земле большими ногами:
— За что это?
— За то, что просто пришли. Если хотите, я могу отвести вас на его могилу.
— На могилу?!
Видно было, что он не ожидал такого поворота событий. Я даже растерялась. Можно было подумать, что я предложила что-то неприличное.
— Я подумала, что вы захотите проститься с ним… Или что-нибудь в этом роде…
— Да я и не собираюсь с ним прощаться. Я буду перечитывать его книги. Особенно рассказы про его детство. Да вы помните!
Я обрадовалась:
— Они вам нравятся? Правда? Мне тоже. В основном все замечают только его романы, о них и критики пишут, а те рассказы, они ведь чудесные!
Теперь я увидела, что нос у него вовсе не длинный, а просто мужской, крупный, а глаза по-настоящему синие, такие не часто увидишь. Мои собственные были серыми, как ненастный день, хотя характер мой таковым не назовешь. Вернее, никто не назвал бы до того, как отец сел в машину в последний раз…
Он оглядел книжный развал:
— Здесь его книг нет, верно?
— Еще бы! С ними-то я не расстанусь.
— Я бы тоже… То есть те, что у меня есть, они так со мной и будут.
— Кстати, — спохватилась я, — меня зовут Эшли Халс. Наполовину вы мое имя уже знаете.
У него и улыбка оказалась приятная:
— Том Брэдли.
Я сунула ему руку:
— Оч-чень приятно! Нет, правда, Том, рада тебя видеть в наших заунывных местах.
— Почему заунывных?
Он продолжал улыбаться, видно надеялся, что это шутка, которую я вот-вот растолкую.
— Ненавижу этот городок, — поделилась я, рассеяв его иллюзии. — Одно название чего стоит: Гринтаун. Зеленый город! Ничего банальнее и не придумаешь.
Его улыбка стала вопросительной:
— Почему же вы здесь жили? Твой отец…
— Мой отец точно так же ненавидел этот город. Он обманулся, понимаешь? Думал, это тихий рай.
«Где нет ни одного казино», — добавила я про себя то, что было главным. Тому необязательно было знать это о любимом писателе.
— Каждый может обмануться, — вежливо заметил он.
— Отец как раз собирался продать дом…
— И куда вы намеревались двинуть?
— Похоже, он нашел то самое место. Только поселился там без меня.
Том мизинцем тронул мою руку:
— Эй! Это же случайность, верно? Он не хотел этого. И тебя бросать не хотел.
— Я знаю.
Я чувствовала, что если мы продолжим разговор в том же духе, то слезы потекут сами собой. От них уже щипало в носу, и глаза наверняка покраснели. Нельзя было Тому видеть все это. Нельзя. Разве детей известного писателя представляют такими слабыми?
Но чем чаще я повторяла это, тем сильнее дрожали губы, и ничего не удавалось выговорить. Ну, чтобы сказать какую-нибудь необязательную банальность, вроде того, что я в порядке, все в порядке ну и так далее…
— Эшли…
Я промычала что-то невразумительное, хотя мне хотелось сказать, что не надо меня утешать, все равно это не поможет, потому что словами невозможно унять ту боль, что поселилась во мне, заполнить ту пустоту, что разверзлась в моей душе и затягивает всю радость. Не осталось больше никакой радости…
— Я так хочу есть, Эшли!
Это было так неожиданно, что я всхлипнула и засмеялась одновременно.
— Ты правда хочешь есть?
— Жутко!
— Тогда пошли в дом.
Я быстро вытерла лицо обеими ладонями, платка у меня, как обычно, не оказалось с собой. В шкафу лежала, наверное, целая дюжина, но я вечно забывала прихватить один из них.
Вскочив первым, Том протянул мне руку:
— Приглашение принимается! Я могу приготовить настоящий французский омлет, если ты не против.
Я ухватилась за его руку и подскочила. Вернее, это он так легко поднял меня. И я вдруг снова почувствовала себя защищенной от всего на свете, как было при отце.
На крыльце я придержала Тома за майку:
— Постой. Я должна предупредить тебя… В общем, я живу тут не одна.
У него почему-то дрогнули губы:
— У тебя есть…
— Нет! Это не то, что ты подумал.
Мне даже стало смешно: Джун! Принять Джун за моего бойфренда!
— Это вторая жена моего отца. Ее зовут Джун. Впрочем, это неважно. Надеюсь, вы даже не встретитесь. Мы с ней… Ну, ты понимаешь.
— Я понимаю, — серьезно подтвердил он и прислушался. — А она сейчас дома?
— Понятия не имею. Я не слежу за ней. Лучше бы ее не было.
Том усмехнулся:
— Спорю, тебе сейчас хотелось сказать: лучше б ее вообще не было.
— Ну, не вообще, — сжалилась я над Джун. — Но в нашей жизни лучше бы ее действительно не было. Она всегда была слишком глупа, чтобы стать ему настоящей женой. Она никогда не понимала ни его, ни меня. И книг его не читала. Какая из нее подруга такому человеку? Подруга — в истинном смысле слова.
— Это я понял, — подтвердил Том.
У меня мелькнула мысль, что его тоже не назовешь интеллектуалом, это сразу заметно. И он мог принять вышесказанное на свой счет, но вроде бы этого не произошло. И все же я сказала себе, что нужно быть осторожнее в высказываниях.
— Мы все ссорились с ней, понимаешь? — продолжила я. — И это делало отца несчастным. Я ведь это чувствовала. Не могу простить себе…
Пожав плечами, Том сказал:
— Он ведь мог предположить, что так будет, верно? Воображение у него было что надо.
Я толкнула дверь и громко ответила:
— Воображение у него включалось, только когда он работал. Видимо, так.
Мне хотелось, чтобы Джун услышала эти слова, хотя ничего напрямую сказано не было, и вряд ли у нее хватило бы ума понять, что речь вообще идет о ней. Но по моему тону, она могла бы догадаться, что я все еще не простила ее. Никогда не прощу.
Отец говорил, что моя мать была доброй женщиной и глубоко верующей. И еще очень красивой. Словом, мне от нее не передалось ничего, кроме темных, густых волос. Только я их всегда коротко стригла, потому что вся моя внешность была мальчишеской, да и характер отчасти. Не оттого ли, что всю свою жизнь я прожила с отцом? Ему хотелось, чтобы я унаследовала от матери ее утонченность, которой он наделил своих героинь, но, видимо, это не передается по наследству…
