— Однажды она увидела его напротив своего дома, — звучал ровный голос Бернарды. — У него была такая красивая улыбка, широкая, добрая, что, казалось, освещала все вокруг…
И вновь Бернарда следила за собой со стороны, глазами женщины, которой было на двадцать лет больше. Она видела, как юноша оставил на товарища тележку и подошел к ней. Снял фуражку и поклонился. При этом лицо его так и светилось улыбкой, он что-то сказал девушке. Ясно было, что это комплимент, который заставил ее покраснеть от удовольствия, смутиться, спрятать глаза под опущенными длинными пушистыми ресницами и ускорить шаг. Но юноша не отставал от нее, следуя чуть позади. Она взбежала на высокое каменное крыльцо своего дома и, словно почувствовав себя уверенней под защитой родных стен, остановилась и уже взглянула на него смелее. Они стояли друг против друга, только она чуть выше, на ступеньках крыльца, а он на тротуаре, и они смотрели друг на друга, как зачарованные, и улыбались, с каждой секундой все радостнее, счастливее. Товарищ наблюдал за этой немой сценой и временами делал знаки другу, стараясь дать понять, что тот должен заговорить с приглянувшейся ему девушкой.
— Здравствуй, красавица. — Юноша протянул девушке руку.
— Бернарда! Бернарда! — раздался властный женский голос из открытой двери дома, и испуганная Бернарда, а это была именно она, отдернула свою, уже было протянутую юноше руку и быстро скрылась за дверью.
Юноша проводил ее восторженным взглядом и повернулся к товарищу. Тот торопил его. Ведь были они на работе и из-за встретившейся им Бернарды здорово опаздывали. Рабочие инструменты, которые они везли на тележке… Их давно уже заждались. Но юноша махнул товарищу рукой, чтобы тот не расстраивался, и они быстро покатили тележку дальше.
А в доме в это время мать делала выговор дочери, наступая на нее и потрясая кулаками. Бернарда не могла понять, почему так сердится на нее мама. Только лишь из-за того, что она обменялась взглядом с парнем? Она ведь уже достаточно взрослая, и пора бы подумать о муже.
— Знаешь, кто этот парень? — Глаза матери сверкали праведным гневом. — Ты знаешь, кто он?
— Нет, — развела руками Бернарда. — Откуда мне знать? — воскликнула она. — Я его сегодня в первый раз увидела на нашей улице. Да и что такого я сделала, мама? — спросила она. — Я даже не говорила с ним! Может, мне теперь и из дома нельзя выйти? Ведь ты сама говорила, что я красивая, а на красивых всегда парни обращают внимание.
— Это старший сын злейших врагов нашей семьи! — закричала мать. — Ты что, забыла, что живешь на Сицилии? Ты никогда не должна ни разговаривать с ним, ни смотреть на него, ни думать о нем. Иначе быть тебе наказанной. Ты не должна забывать о наших обычаях. Он твой кровный враг! — Мать бросилась к Бернарде и схватила ее за плечи. — Ты поняла меня? Поняла? — трясла она Бернарду так, что у той заболела голова.
— Да, мама, я поняла! Отпусти меня, мне больно! — по щекам Бернарды текли слезы. Отчасти от боли, а отчасти из-за несправедливых обычаев ее родины. Она не испытывала к этому парню, что так мило улыбался ей на улице, никакой вражды. Наоборот, ей впервые так понравился молодой человек. Но она должна отказаться от своих чувств, принеся их в жертву старинной вражде, корни которой уходили далеко в прошлое.
— Вот так-то будет лучше, — уже негромко проронила мать и отпустила Бернарду. Она долго еще молча, не отходя от дочери, смотрела ей в глаза, словно проверяя, поняла ли ее дочь и крепко ли засели в ее юной и потому легкомысленной головке наставления.
— Но почему эта девушка должна была так поступать? — возмущенно воскликнула Исабель, зачарованно слушавшая эту историю о любви, больше похожую на мелодраматический роман какой-нибудь модной писательницы. Все ее чувства были на стороне юной Бернарды. Она даже не могла сообразить, что та Бернарда из сказки о любви и сидящая сейчас перед ней женщина — одно и то же лицо. И поэтому она говорила о юной Бернарде как о третьем лице.
— Это старые счеты, — попыталась объяснить Бернарда. — Тебе действительно трудно понять это сейчас. А тогда обычаи были гораздо сильнее государственных законов. Это старые распри другой земли, где говорят на другом языке и живут другой жизнью. — Бернарда бросила украдкой взгляд на мадам Герреро, которая дрожала, словно в лихорадке.
— Мама, ты плохо себя чувствуешь? — испугалась Исабель, заметив состояние матери. — Если ты хочешь, мы можем отложить этот разговор до тех пор, пока ты не поправишься.
— Нельзя отложить неизбежное, — простонала мадам Герреро.
— Но почему? О чем ты так трагически говоришь, мама? — Все происходящее по-прежнему было для Исабель тайной за семью печатями.
— Сейчас ты все узнаешь и поймешь, — сказала ей Бернарда и повернулась к мадам Герреро. — Хотите, чтобы я продолжала, мадам? — спросила она.
— А разве ты бы остановилась, если бы я сейчас сказала тебе нет? — с горькой иронией ответила мадам, с трудом повернув голову в сторону Бернарды, чтобы видеть ее лицо.
— Договор должен выполняться, мадам Герреро, — ответила Бернарда, не отводя своего взгляда.
— Да о каком договоре в конце-то концов идет здесь речь? — Исабель переводила глаза с одной женщины на другую, пытаясь понять загадочные фразы, которыми те время от времени обменивались. — Я слышу это слово уже в тысячный раз! Между кем и кем был заключен этот договор и в чем он заключается?
— Дай мне рассказать до конца, — попросила Бернарда, — и ты сама поймешь, о каком договоре идет все время речь. Но для этого ты должна выслушать все до конца. — Бернарда помолчала и продолжила свое повествование: — Эти семейства, о которых я говорила, и к одному из которых принадлежала девушка, а к другому — юноша, издавна жили в глубокой вражде из-за клочка земли. О начале раздора никто не помнил, но длилась распря уже второе столетие.
— Боже, — прошептала Исабель, — разве может такое быть? Разве могут люди помнить так долго зло? Эта история напоминает мне историю о Ромео и Джульетте.
— Да, — согласно кивнула Бернарда, — действительно, эти истории похожи. И так же, как Ромео и Джульетта у Шекспира, здесь от вражды больше всех пострадали молодые влюбленные.
Мадам Герреро с горечью бросила взгляд на рассказчицу, словно хотела бы ее прервать, да не посмела.
— Они что, погибли? — в страхе воскликнула Исабель. Она была очень впечатлительной девушкой и за короткое время рассказа прониклась сочувствием к молодым людям.
— Нет, — успокоила Бернарда, — они не погибли. — И она вновь замолчала, словно переносясь опять мыслями в далекое прошлое. Со вздохом продолжила: — Возможно, смерть была бы для них менее страшна в сравнении с тем, что произошло с их любовью.
