— Маша, ты реально автомат... — только и могу вымолвить, задыхаясь от бешеного темпа.
Скатываюсь и ложусь рядом, втягивая тяжело воздух. Он с трудом идёт в легкие, царапая глотку. Маша прижимается ко мне и закидывает одну ногу мне на бедро.
— Ты ненормальный, Шолохов, но лучший...
Охреневаю от таких слов и испытываю гордость. Такого мне ещё никто не говорил.
— Дай мне пять минут отдышаться, и я тебе ещё не такое покажу.
Тихо хихикает и утыкается носом мне в плечо, поглаживая пальчиком по рёбрам.
Мне кажется я сейчас самый счастливый человек на свете. И не, потому что у меня был секс, а потому что я понимаю, что всё не напрасно. Два года сжигающей изнутри любви не прошли напрасно. Она МОЯ... И хрен я теперь её отпущу от себя.
Мне насрать на какие-то там условности. Что нельзя строить отношения между преподавателями и студентами. Вертел я ваши правила!
— О чем ты думаешь? — приподымается на локте и мажет пальцем мне по кончику носа.
— Думаю, какая поза у тебя любимая? Хочу доставить максимум удовольствия, — подшучиваю.
— Собачки, — шепчет мне на ухо.
— Оу...
Моя память возвращается в прошлое, в день, когда я украл её в первый раз. Там тоже был разговор про каких-то собак.
Глава 21
Стою и смотрю через лобовуху, как Машу целует какой-то утырок. Нет, не так. Стою и смотрю, как МОЮ Машеньку целует какой-то конченный утырок.
Внутри такой вулкан разрывается, что перед глазами кровавые мальчики пляшут. Чьи-то грязные руки позволяют себе притрагиваться к ней.
Убью!
Наваливаюсь на капот и с силой качаю машину.
Парочка разлипла, а Клинская, увидев меня, отпрянула в сторону от бессмертного и врезалась взглядом в меня, широко открыв глаза. В них испуг. Не волнуйся, тебя не трону, а вот ухажёра твоего порву.
* * *
— Кто это? Ты его знаешь? — смотрит на меня Матвей, а потом бросает косой взгляд на неадеквата у машины.
— Знаю... И лучше с ним не связываться...
— Бывший?
— Нет, просто прохода не даёт.
— Понятно. Поклонник... — произносит с долей раздражения. — Маша, хочешь, поговорю с ним?
— Ты? Даже не вздумай! Он больной на всю голову. Посмотри на него?
Шолохов похож на зверя, который рвёт и мечет в клетке, готовый в любой момент прыгнуть на жертву. Глаза горят нездоровым блеском, а лицо перекосило от бешенства. Его вид вызывает ужас. У меня спину сковывает льдом.
Я видела уже его злым, но не таким. Сейчас он похож на разъярённого быка на корриде. Главное — красной тряпкой перед лицом не махать.
— Выходи или я разнесу ему тачку, — кричит Роман, пряча руки сзади. Он что-то держит.
— Я вызову полицию, — Матвей берет телефон.
— Нет! — останавливаю его. — Всё равно не поможет.
— Маша, ты чего? Чувак или обдолбанный, или пьяный. Покалечит и слова не скажет. Он же вне реальности.
— Меня он не тронет. А вот тебя...
Он отрывает взгляд от телефона и упирается им в меня. В глазах читается растерянность с частицей страха. Я бы тоже не хотела на его месте попасть под раздачу ни за что. Шолохов — спортсмен и знает как качественно отметелить человека.
— Выходи! — снова окрик снаружи.
Ненормальный уже демонстративно держит в руках биту, положив её на плечо.
Замах.
И я успеваю выставить вперёд руку, останавливая психа. Он опускает своё оружие.
— Уезжай, как только я выйду...
— Маша, ты с ума сошла вместе с ним? Нужно просто вызвать полицию. Они разберутся.
— Пока они приедут, он всё разнесёт. Да и бесполезно это. Я уже пыталась на него жаловаться, но меня никто и слушать не стал. Сказали — каждый ухаживает за возлюбленной по-своему. Уезжай, мне он ничего не сделает.
Машина качнулась — это очередное предупреждение.
— Выхожу я, — открываю дверь и на ватных ногах направляюсь к Шолохову.
— Маша, не делай ошибки, — выходит следом Матвей и пытается меня остановить.
Напрасно ты сделал это.
Два удара: один под дых, второй о кузов носом.
Меня передёргивает от вида крови.
— Ещё раз увижу тебя рядом с ней — ноги переломаю. — Рычит Шолохов в разбитое лицо Матвея, держа его за волосы. — И это не пустая угроза...
* * *
— Идём! — тащу её за локоть к своей машине, свидание закончилось.
— Я никуда с тобой не поеду. Отпусти! Мне домой надо, — упирается ногами в землю.
— Вот и поедем домой. Мой дом — твой дом, — хватаю за талию и поднимаю в воздух.
Брыкается, царапается, лупит кулаками и ладонями. Да мне пофиг! Мне на татами и похлеще прилетало.
Запихиваю в машину через водительское место, боюсь, что свалит и придётся ловить.
— Пристегнись!
— Да пошёл ты на хрен! Выпусти!
— Нет! — завожу тачку и рву с места в направлении дома.
Клинская дёргает за ручку, пытаясь открыть дверь.
— Не пыхти! — хватаю её за ворот пальто и, встряхнув, усаживаю на место. — Заблокировано. На ходу выйти хочешь? Совсем двинулась?
— Это ты психопат! Когда ты успокоишься и поймёшь, что мы не будем вместе?!
— Никогда, — выцеживаю слово по буквам, сжимая руль до хруста костей пальцев.
— Шолохов, да пойми ты — мы разные. Не предназначены друг для друга.
— Поэтому ты с уродами всякими встречаешься? — бросаю на неё гневный взгляд. — И лижешься с ними потом у подъезда?
— Это не твоё дело! С кем хочу, с тем и целуюсь.
Хватаю её рукой за лицо и большим пальцем пытаюсь стереть чужой поцелуй с губ.
Брезгую, до тошноты.
— Не тронь! — хватает за руку и отрывает. — Не прикасайся ко мне!
— Как подумаю, что он тебя облизывал, противно становится.
— А мне понравилось, — издевается, пытаясь меня задеть побольнее.
Знает, что я с ума схожу от того, что кто-то её может трогать, обнимать, целовать. И она им это позволяет, а от меня отмахивается, словно я назойливая муха.
— Напрасно ты это говоришь, я его номер запомнил, — угрожающе смотрю на неё.
Замолкает и округляет глаза.
Страшно, да? Правильно — бойся. И стороной обходи всех, кто на тебя смотрит. Про свидания вообще забудь! Их у тебя больше не будет. Если только со мной...
— Шолохов, пожалуйста, останови машину и выпусти меня. Умоляю...
— Нет.
Выруливаю резко вправо, пролетая на жёлтый, пока он не сменился красным, прямо перед носом другой машины.
— Ты нас угробишь! — быстро пристегивается и закрывает лицо руками.
— Не боись...
— Кто тебя водить учил? Камикадзе? Сбавь скорость, идиот!
Трусиха. Проверь почки. Кажется у тебя проблемы с выработкой адреналина.
На парковке у дома выкручиваю руль на максимум, заворачивая тачку по кругу, и торможу. Машина становится колом и ровно на моём парковочном месте.
— Приехали, — откидываюсь на спинку кресла.
Протягиваю руку и отрываю ладонь от её лица. Плачет.
Блядь... Ну, только не сейчас.
Выхожу, огибаю тачку и, открыв пассажирскую дверь, силой вытаскиваю упирающуюся Машу на улицу.
— Куда ты меня привёз? — осматривается сквозь слезы.
— Домой. Идём!
— Я не пойду! Я не хочу! — царапает моё запястье.
— А я хочу! — перекидываю её через плечо и несу к двери.
— Пожалуйста, не надо! Шолохов, ты же разумный человек. Тебя посадят, — плачет за спиной.
— За что? Я ещё ничего не сделал.
— Ещё... Это насилие, Шолохов, — рыдает в подъезде.
— Не собираюсь я тебя насиловать, — ставлю Машу на пол у лифта.
— Тогда зачем? Отпусти...
— Не могу, — толкаю её в лифт и хватаю за лицо. — Ты мне нужна... Как воздух... Я задыхаюсь без тебя, Машенька. Ты мой кислород...
Осыпаю её лицо поцелуями, а она не реагирует, только слезинки катятся из глаз.
— Не плачь, прошу... Не рви душу...
Лифт тормозит на этаже и я, подхватив Машу за руку, вывожу из него. На площадке только одна дверь — моя. Весь этаж этой части дома принадлежит мне.
