многого. Нереально много. Поля выронила из дрожащих пальцев сумку с ноутбуком. Чтобы удержат равновесие, девушке пришлось вцепиться ладонями в мягкий свитер.
– Я..., – начала она, облизав пересохшие губы.
– Ты, Поля, ты! – перебил он ее, склонившись так, что между их лицами совсем не осталось места. И воздух густой, терпко-сладкий. И в ушах лихорадочно колотится пульс.
Слава не дал ей закончить фразу. Набросился на ее рот так, что Поля и опомниться не успела.
Раздвинул губы языком, ворвался глубже. и руки оказались на ее затылке, спине, талии.
Эти горячие касания были везде. Поля плавилась от них, забывая обо всем на свете, даже собственное имя сейчас не помнила.
– Да, Поленька, да! – бормотал он, рвано и жадно хватая воздух, и вновь дикий поцелуй обрушился на Архипову, отбирая волю, мысли, реальность.
Боже, как же сладко он целует! Как неистово... Как горячо, обжигая желанием, страстью, нежностью.
Поля уже не понимала, кто она и где. Знала только, что не хочет возвращаться обратно. Хочет остаться здесь, где существует только Слава, его запах, его голос, его опаляющее дыхание.
Поля ощутила, как ее спина упирается в шершавую стену. А ведь на девушке новый костюм со строгой юбкой и коротким пиджачком. И плевать. Плевать на все!
Поля почувствовала, как, не переставая ее целовать, Слава отстранился, как стащил с себя свитер и накинул на ее плечи, закрывая от грязной стены.
Ладони Полины легли на обнаженный мужской торс. Пальцы пробежались по мышцам.
Похудел. В сравнении с прошлым годом, похудел. Или Поля уже забыла, каким он был на самом деле?
– Ты моя, Лина, – сбивчиво пробормотал мужчина, – скажи это. Скажи!
Полина качнула головой. Упрямо сжала губы. Слава издал какой-то странный звук, то ли рычание, то ли стон.
Его горячие пальцы ловко задрали юбку Поли, легли на резинку чулок. Выше, к трусикам.
Поля охнула от того, как быстро двигались и обжигали его пальцы. Как стремительно она теряла контроль над своим телом. Как, против воли и вопреки доводам разума, прогибалась в руках Славы, и абсолютно бессовестно и бесстыже разводила ноги шире, приглашая.
– Да, Поленька, да! – бормотал он, целуя неистово, жадно, порочно.
Поля застонала в его настойчивые губы, когда ощутила, как пальцы нежно касаются ее изнутри. Слава вновь отстранился всего на миг. Уголком сознания Поля опознала звук расстегивающейся молнии и звон пряжки ремня.
А в следующий миг ощутила, как твердая плоть плавно скользнула внутрь. Поля широко распахнула глаза. Она была не готова к такому. Совсем не готова.
Иначе надела бы штаны, скафандр, акваланг! Да что угодно.
Твердый член проник еще глубже, горячие ладони подхватили ее под бедра, фиксируя, удерживая, оберегая от острых камешков на стене.
– Поленька... Полина... Лина моя..., – он шептал ей, неистово целуя, плавно двигаясь, задевая какие-то сверхчувствительные точки. А у Полины хватало сил только на то, чтобы не кричать. Громко. В голос.
Ее пальцы блуждали по мужскому затылку, зарывались в короткие волоски, вжимались в широкие плечи, царапали те ногтями, неосознанно оставляя следы.
Пусть так... Хотя бы так, здесь и сейчас Слава будет принадлежать только ей. Ей одной.
– Я тебя люблю... Люблю тебя я.., – бормотал он, вновь и вновь вскидывая бедра, приколачивая ее тело к своему, вбиваясь до стонов, до сорванного голоса, до протяжных криков и звезд под прикрытыми веками.
Поля уткнулась лбом в мужское плечо. Дыхание не выровнять. Бесполезно. Как и невозможно успокоить колотящееся сердце любимого.
Полина мысленно охнула. Накрыла ладонью мужскую грудь.
Надо дышать. Слишком быстро оно колотится у Славы. Слишком опасно.
– Дыши, Слава... – твердо произнесла Полина, обняв его за шею свободной рукой. Барновский подчинился. Вдох-выдох. В унисон, вместе с Полиной.
***
Как же его рвет. Напополам. В хлам. На мелкие куски.
Он сейчас в ней. Глубоко. Член пульсирует. Так сладко быть внутри этой девочки. Так невероятно хорошо.
Он понимает очень четко. Та тоска, что грызла его изнутри весь год, исчезла. На ее месте оказались совсем иные чувства, яркие, сильные.
Какой же у нее голос... И ладошки... Он пропадает. Без нее – пропадает. А с ней – пусть весь мир катится к черту. Он хочет быть с ней.
Удивительно, но сердце слушает ее голос. Перестает давить под ребрами. Справляется.
– Я так скучал, Поля, – пробормотал он, ведь маски сброшены. Эта девочка хотела правды? Что ж, вот такая у него правда.
– Не могу без тебя, девочка, – обхватив ладонью ее затылок, прошептал Слава. – все летит под откос. В задницу. Думать не могу ни о чем. Работать. Жить. Поля, ты мне очень нужна.
Слава шептал все, что приходило в голову. Просил. Уговаривал. Аргументировал. Угрожал.
Полина не смотрела на него. Так и замерла в его руках, смежив веки.
Он увидел ее слезы. Как удар в солнечное сплетение. И дышать опять тяжко. Соленые дорожки стекали по щекам. Слава стирал их пальцами и ртом.
– Нет, Слава, – наконец расслышал он сиплое и придушенное. – Нет.
Господи, ну почему он влюбился в такую упрямую девушку! Им ведь хорошо вдвоем. Вместе хорошо. А врозь – плохо.
– Отпусти... пожалуйста..., – продолжила шептать Поля.
Слава послушно разжал руки. Нет, она его добьет. Окончательно. Никто не смог, а Полина Архипова – в этом деле спец, млять!
Оттолкнувшись от стены, Барновский жадно следил за тем, как Полина поправляет юбку, пиджак, растерянно озирается по сторонам, поднимает сумку с ноутбуком.
– Вот так просто уйдешь? – заправив ремень, обронил Слава.
Ответом ему стала прямая спина и твердая походка. Поля хлопнула дверью. Нет, аккуратно закрыла. А Слава бы хлопнул. Со всей дури! Чтобы штукатурка осыпалась.
Подобрав свитер, Барновский надел его. Черт! Его уже ждут. Пора выезжать. Федя маячит под окнами, даже с высоты это видно.
Слава выцепил взглядом хрупкую женскую фигурку. Полина твердыми шагами пересекала парковку. Вот девушка села в автомобиль, дверь которого придержал водитель.
Слава уже четко видел весь монолог, с которым к нему позвонит Архипов. Возможно, это конец их с Владом дружбы. Но иначе Слава не мог достучаться до Полинки.
Барновский наблюдал за тем, как любимая девушка уезжает от него.
А в груди – пустота. Без шансов. Без вариантов.
***
Спустя два часа Слава вернулся в город, который теперь не казался ему родным. Все вокруг виделось Барновскому
