— Тебя бы тоже скрючило! — огрызнулся и на них Эдуард. — Что вы в этом понимаете-то? У вас же бабы каждую неделю меняются!
— Ничего подобного, — с жаром возразил Семен, — я с Танюшкой два месяца встречаюсь!
— Поздравляю! — зло сказал Эдик. — Прогресс налицо! Лет эдак через тридцать созреешь до гражданского брака, а к старости — так вообще и жениться решишь!
— Очень смешно, — ехидно откликнулся Сенька. — А может, мне и так хорошо? Может, я вовсе жениться не намерен!
— А я вот намерен!
— Так иди и женись!
— И пойду!
— Куда пойдешь? Ты даже адреса не знаешь!
— Брейк! — весело завопил Степан.
На некоторое время установилась тишина, в которой раздавалось лишь сердитое сопение Эдика, да с досадой кряхтел герой-любовник Семен.
— Ну? Чего решили? — угрюмо справился Артем.
— Ничего. Давайте напьемся, а потом я со скалы брошусь, — в том же тоне отозвался Эдуард.
— Ну-ну.
— Вот тебе и ну-ну! А ты бы что на моем месте делал?
Артем вдруг подумал, что с удовольствием оказался бы на этом самом месте… Потому он и злится на Эдика, что завидует.
Очень глупо! Неужели ему хочется вот так же беспомощно бегать по комнате и всерьез утверждать, будто «душа не лежит ни к чему»?! Может, у Артема солнечный удар, а? Правда, солнца нет и в помине.
Зато есть ветер и шторм. Вот с этим он умел справляться! А с неожиданными нелепыми мыслями — не получалось.
— Давай все-таки мы отвезем тебя к ней, — сказал Артем, прекрасно зная, что Эдька, единожды решив что-то, от своего не отступится.
Обычное мужское упрямство. Он и сам такой. Эдик, конечно же, помотал головой.
— Ну, тогда я не знаю, — пробормотал Артем. Точно, не знает. И до сегодняшнего дня ни о чем таком знать не хотел.
Иногда у него тоже был повод вспомнить о душе. Она, душа, болела за Еремеича, который в прошлом году слег с радикулитом. В ней ворчало негодование на чиновников, из-за которых тормозилась работа, и Артем яростно бил кулаком по столу и орал благим матом, умом понимая, что это бесполезно, но душа-то требовала! Время от времени она вдруг наполнялась тоской, беспричинной и неясной, и хотелось сбежать за тридевять земель, забиться в темную, тихую нору и утешиться тем, что одиночество — твой собственный выбор.
Нет, конечно, он не был одинок. И ребята всегда были рядом, и деда он очень любил, и Ника, подставляя теплый, беззащитный живот под его пальцы, ясно давала понять, что дружба — великое дело.
Дружба у него была, это точно. И работа — тяжелая, нервная, любимая — тоже. И отдыхать он умел — весело, с огоньком, с близнецами по-другому невозможно. И даже несколько любовных историй мог бы рассказать за бокалом вина, если бы не стеснялся выглядеть идиотом, на которого девицы смотрят, как на гориллу в зоопарке. И боязно, и дух захватывает от такого уродства, и очень хочется подойти поближе, пощупать сильные лапы, попробовать — вдруг не укусит, а прижмется нежно, и потом показывать подружкам фотки с юга, и закатывать глаза: «Такой мужик, прямо зверь!»
Душа, говорите?
Этому он позавидовал? Или чему? В том-то и дело, что он сам не знает!
В школе ему нравилась девочка Люба Уткина. Она была очень серьезной и немногословной, как он сам. Вечно читала что-то, задумчиво поглядывая за окно. У нее были замечательные рыжие косы и широкая улыбка, от которой курносый нос еще больше вздергивался, и тогда дырочки ноздрей глядели на собеседника, будто раздвоенное дуло автомата.
Артем попал под прицел всерьез и надолго, и в выпускном классе решился пригласить Любу на свидание. Она пришла, и они даже пристроились целоваться на лавочке возле незнакомого дома, а ветер трепал заросли дикого винограда, и ветки больно цеплялись за волосы, а потом выглянула из окна какая-то бдительная бабка и принялась орать. Артем схватил Любу за руку и ломанулся в глубь кустов, и едва не упал, но удержался все-таки, и, наконец, поцеловал ее. Вот тогда сердце било колоколом, и подкашивались коленки, и ничего вокруг не существовало, кроме сладких, влажных, неумелых губ.
И каждая встреча была подарком небес, и глаза напротив казались омутом, в котором он готов был утонуть.
Кончилось все быстро и банально. Осенью его забрали в армию, Люба написала два письма. В одном обещала прислать ему теплые носки собственной вязки, а во втором сообщила, что будет вязать эти самые носки своему новоиспеченному мужу. Артем к тому времени позабыл, какого цвета ее глаза и как подкашивались коленки от поцелуев.
Жаль. Надо было запомнить и время от времени наслаждаться хотя бы воспоминаниями. В реальности этого больше не повторялось.
Он честно старался. Ему нравились женщины, и он научился «строить отношения» по их схеме — ухаживания, подарки, все эти ритуальные танцы вокруг постели, и после нее тоже. Он говорил то, что они хотели услышать, был ласков, кроток, снисходителен к капризам. И каждый раз получал пинок под зад. В лучшем случае, нежный прощальный поцелуй.
И ничего страшного в этом не было. И не имело это никакого отношения к душе.
Только плотней сгущалось недоумение: «кто же придумал, что бывает иначе?» Найти бы придурка да надавать по шее, чтоб не вводил в заблуждение народ. Ничего другого не было, нет и не будет.
Исключения из правил, конечно, попадаются. Вон хотя бы Эдик. Тридцать лет мужику, а голову потерял, как прыщавый подросток, которого девочка надула и на свидание не явилась.
Так чего тебе-то неймется?! Того же захотел? А зачем?
Не знаю, свирепо ответил себе Артем.
За экскурсом в прошлое и самокопанием он как-то утерял нить беседы, и теперь с удивлением понял, что братья на полном серьезе обсуждают, не отправить ли невесте покаянное письмо. Раз уж жених не видит смысла являться лично.
— Романтика, блин, — пробормотал на это Артем и пошел прочь из комнаты.
— Ты куда? — хором возмутились братья.
— Почтовых лошадей искать, — огрызнулся он.
На кухне, куда Артем притащился неизвестно зачем, обнаружилась Агнесса Васильевна. При его появлении она испуганно охнула и отпрыгнула к окну, но быстро взяла себя в руки.
— Я вас не видела, — быстро пояснила она. Ну, да. А слона-то мы и не приметили. Просто к его физиономии притерпеться нужно, а Агнесса Васильевна — женщина пожилая, в ее возрасте привыкать трудно.
— Покормить вас, Темушка? — ласково проворковала она через пару минут, и лицо у нее вдруг сделалось виноватым, будто он был ее любимым внуком, оставленным без сладкого.
Артем внезапно развеселился.
— Покормите, Агнесса Васильевна!
Она быстро и ловко накрыла на стол, поглядывая на Артема исподтишка все с той же виноватостью. Смущается, что я такой страшный, привычно предположил он.
