Ночью я не могла сомкнуть глаз. Представляла, как Эльза молча стоит за дверью и прислушивается, как тогда, на даче Алика, которая сейчас превратилась в груду обгоревшего хлама. Порой вставала, подходила к окну и вглядывалась в темноту, заливающую улицы. Один раз, уже в начале четвёртого, мне привиделось, что я вижу высокий мужской силуэт под одним из фонарей, вдруг показалось, что это Адам. От неожиданности я моргнула, и силуэт растворился в ночи.
В конце концов, когда от усталости меня стало лихорадить я, боясь включать свет, нашла свой рюкзак, а в нем оранжевый сухой комочек, отголосок былых надежд. Сжала его в кулаке и уснула.
А утром расстроилась, не обнаружив его. Перетряхнула всю постель, обшарила пол, заглянула под кровать — исчез. Как и сам Адам. Как могла бы исчезнуть Эльза, но я и не надеялась, что мне так повезёт. Весь день я хандрила, словно потеряла не кусок засохшей мандариновой шкурки, а нечто, составляющее смысл моей жизни. Дура.
Выходила из дома с опаской, боялась встретить Эльзу. Я не хотела видеть её до такой степени, что готова была весь день провести дома, но не собиралась идти на поводу у своих страхов, и вышла назло себе, без видимой цели. Долго бродила по улицам, заходила в магазины и глазела на витрины. Не было смысла, не было желания, не было интереса. Ноги несли меня куда глаза глядят, на улице уже начинали разливаться пока жидкие сумерки. Можно возвращаться: день позади, теперь можно пить чай, читать дурацкие книжки, быть может, даже приготовить ужин, а потом долго лежать и пытаться уснуть. Сколько ещё будет таких дней? Буду ли я потом, через десятки лет, если конечно проживу их, сидеть как баба Надя, и жалеть об упущенных возможностях?
Перед моим подъездом горел фонарь. Лавочку под ним было видно очень хорошо — она была пуста. Но шла я все равно нарочито медленно, взвешивая каждый шаг. Чего я боялась? Не знаю, но чувствовала себя невероятно глупо, а ещё униженно. Страх унижал. В лифт я заходить не стала, поднялась по лестнице, считая шаги. В каждом лестничной пролёте двенадцать ступеней, двенадцать шагов. Ярко горела лампочка в тамбуре у моей квартиры. На коврике у дверей коробочка, перевязанная бантом. Я взяла её и рассмотрела: ничего особенного. Белая картонная коробка, сиреневый бант с серебристой каймой. Сейчас я нисколько не опасалась, я чётко знала, что это Адама. Обернулась, словно желая проверить не следит ли за мной Эльза, проверила на месте ли волосок, который я приклеила, желая понять не было ли незваных гостей, и только потом открыла дверь. Снова заперлась на все замки и придвинула тумбу. Задернула шторы, села за стол и, аккуратно развязав бант, открыла коробку. В ней, завёрнутая в пергаментную бумагу, была половинка мандарина. Да, я пообещала себе не иметь дел с Адамом, да вообще с мужчинами. Но… это было так приятно, а мою радость, которая могла бы меня выдать… её же никто не видит… Я подошла к окну и, отодвинув штору, долго всматривалась в темноту, но никаких призрачных силуэтов увидеть не смогла, лишь уставших, спешащих с работы, вполне реальных людей.
Мандаринка была совсем свежей, с нежной, не успевшей заветреться цедрой, с сочной оранжевой мякотью. Она одуряюще пахла: я собрала шкурку и бросила её в вазочку, чтобы ещё долго чувствовать её аромат. Каждую дольку ела не торопясь, наслаждаясь и представляя, как где-то далеко, а быть может и совсем рядом, ест свою половинку Адам, его тонкие красивые пальцы, липкие от сладкого сока…
Перед сном я снова подошла к окну. Город сиял тысячами огней, но был странно спокоен, тих, словно выжидал.
— Спокойной ночи, — шепнула я в темноту. И все, хватит рефлексировать.
Надо выпутаться из этого змеиного клубка, в который меня тянет Эльза: нужно опубликовать Бобо и научиться жить, не пытаясь заполнить свои дни ожиданием. Надоело ждать, хочу просто жить…
Двенадцатая глава
В первых числах февраля у меня зазвонил телефон. Про телефон я вспомнила случайно. Споткнулась взглядом о шнур, валяющийся на полу, и тогда вспомнила — у меня есть домашний телефон. Воткнула шнур в штекер и с тех пор поглядывала на него с опаской. И дождалась, на третий день он все же зазвонил. Я не стала брать трубку. Во вторник он зазвонил вновь. Я послушала трель и, когда звонивший уже готов был сдаться, взяла трубку.
— Алло? — я не разговаривала ни с кем уже почти неделю, и голос с непривычки звучал хрипло.
— Женя?
Я удивилась. Но даже моё удивление было спокойным. Про Алика я уже успела забыть, будто оставила его в прошлой жизни.
— Алик?
— Женя, ты почему пропала, я же волнуюсь!
— Если ты волнуешься, то мог бы и приехать…
— Я звонил твоей матери и знал, что с тобой все в порядке…но ты от неё уехала.
Я пыталась вспомнить, отчего же радовалась раньше его звонкам. Ждала их. А теперь вроде и сказать нечего…
— Алик, я не хочу с тобой говорить, — спокойно ответила я. — Я была на даче. Тогда, когда ты привёл туда этих людей… Надеюсь, они заплатили тебе достаточно, и что эта сумма позволит тебе отстроить дом.
— Женя!
Он говорил что-то еще, но я не стала слушать. Положила трубку, подумала, выдернула шнур. Я так славно живу без других людей, зачем же вновь искать их общества? Мне за глаза хватало Эльзы.
Она была сумасшедшей. В самом прямом смысле слова. Я могла выйти в магазин и встретить её там, хотя делать ей в моём спальном районе нечего. Могла выглянуть в окно и увидеть её сидящей на лавочке у подъезда. В таких случаях она, обычно чувствуя мой взгляд, поднимала голову и приветливо махала мне рукой. При встречах здоровалась со мной так, словно я являлась её лучшей подругой. Но я на её попытки сблизиться никак не отвечала. Я с трудом приучила себя не вздрагивать, видя её, а уж говорить с ней…увольте.
Вспомнив про Эльзу, я подошла к окну. На лавочке её не было, хороший признак. Я накинула пуховик и вышла из дома. До весны было совсем далеко, но день стал длиннее, и казалось, весной уже пахнет в воздухе. Конечно, я лгала сама себе, до тепла было ещё несколько морозных недель, но боже, как я ждала… Мне казалось, что, как только проснётся природа, проснусь и я. Что у меня появятся силы и желание жить. Что я расцвету, подобно яблоням в садах. Эту весну я ждала так, как ещё ни одну до неё. Я верила, что весной все станет хорошо. Но она не спешила. А пока единственным человеком, которому я была нужна, оставалась Эльза, вбившая себе в голову, что Адам придёт за мной. Но после половинки мандарина от него не было никаких вестей, и это было к лучшему.
Я, вспомнив про Адама, купила в супермаркете мандаринов. В последнее время я словно помешалась на них, меня преследовал их запах, едва я вспоминала об этом фрукте, как рот наполнялся слюной. Мандарины, тишина квартиры, краски и кисть — вот все составляющие моей жизни. Ну, и Эльза ещё. На обратном пути я как всегда в последние дни прищурилась, пытаясь издалека рассмотреть, не сидит ли на лавочке Эльза. Лавка была занята, но явно не этой ангелоподобной девицей, человек, сидящий на ней, был гораздо плотнее и выше. И он был по мою душу. Увидев меня, идущую в одиночестве и помахивающую пакетом с мандаринами, он поднялся и пошёл на встречу. Алик.
— Привет, — поздоровался он и улыбнулся, словно между нами ничего особенного и не произошло. А быть может, и впрямь не произошло, а я склонна преувеличивать и драматизировать?
— Привет, — ответила я спокойно, сама удивившись своему равнодушию. Во мне не было ни ревности, ни зависти, ни обид… — Как дела?
— Хорошо, — стушевался он. — А ты как?
— Тоже.
Мне не хотелось говорить ему о том, что моя книжка, которую он не воспринимал всерьёз, считая моё увлечение блажью, сейчас уже печатается. Это только моё, это его не касается. Мы остановились у подъезда и стояли, не глядя друг на друга, не зная, что сказать друг другу.
— Тогда, ну, на даче… Они просто нашли Вику и шантажировали меня ею. А она беременна… мне пришлось уступить.
