за тебя разрулил, — мне есть, что ответить, но... никак нельзя. — Захотел бы, нашел бы ее потом. Я тут уже не при делах.
— Ты че бычишь? Я тебя по факту спрашиваю.
Он опять тянется к бутылке, раздраженно откручивает крышку и плещет прозрачную жидкость до краев. И вновь переводит на меня уже спокойный взгляд.
— Я по факту и ответил. Больше шума только. Твоё здоровье, — не расплескав ни капли, подносит спиртное ко рту и резко опрокидывает в себя содержимое, заставляя меня поморщиться. Никогда не любил водку.
— Когда добро захочешь в следующий раз причинить, меня сначала спроси. Может, мне не надо.
— Ну да. В могиле-то лежать поприятнее будет, а?
— Ты меня подставил, — отрезаю жёстко. И он сейчас поймёт почему. — В заблуждение ввёл.
— И что? Все только выиграли. Если б о Наташке моей кто так позаботился и меня «подставил», я б в ножки кланялся. Без меня. Зато живая.
— Она родила от меня, Вить, — рублю с плеча. Уверен, для Хакера это не просто слова.
Друг резко замирает, а потом с громким стуком опускает тару на стол. Склоняет голову набок. И сверлит меня недоверчивым взглядом. А морщина на его лбу становится глубже.
— Да ну нахрен...
— Дочь, — твёрдо чеканю в подтверждение своих слов. — Четыре года уже.
— Так может и не от тебя. Мало ли с кем она...
— Нет, не мало ли, — свою позицию обозначаю четко и громко. — Это без сомнений.
— И что делать планируешь?
— Воспитывать, Вить. Без вариантов.
— А Яна?
Вот тут у меня нет ответа. Я и сам ещё не вкурил, что дальше будет.
Немного кривлю рот и молчаливо пожимаю плечами, стараясь особо не акцентировать, но друг слишком хорошо меня знает. И все понимает правильно.
— Ой дурааак. Сведёт она тебя в могилу все-таки, — и тихим, странным голосом продолжает, — сдохнешь ты из-за нее.
А мне уже ничего не страшно. Я почти побывал на том свете. И теперь смотреть на то, как мой ребёнок растёт без отца, а Яна находится в зоне доступа всех окружных кобелей, я больше не намерен.
Глава 19
ЯНА
Иду вдоль дома и глубоко вдыхаю воздух, уже успевший насытиться вечерней прохладой. Легкий ветерок ласкает лицо и играет в волосах, ловя отблески заходящего солнца. Где-то стригут траву, и ее освежающий, такой характерный запах теперь проникает в легкие. Все вокруг как будто стало ярче. Красочнее. Мир вокруг теперь кажется другим. Странное чувство в душе. Какая-то ностальгия. Вспоминаю татуировку хищной птицы на мужской груди, и как я нежно проводила пальцем, исследуя очертания нарисованных перьев. Не могу не думать о Роме. К тому страшному разговору мы больше не возвращались.
В тот день на прощание он сказал: «Я разберусь». И так странно это прозвучало. Раньше что ему мешало разобраться?
Вот уже недели три Беркут звонит почти каждый день. А я на интуитивном уровне ловлю интонации его голоса. Несколько раз он неожиданно приезжал и перехватывал нас у сада. Ненавязчиво, но настойчиво. Не получается его оттолкнуть. Рядом с ним словно все вокруг замирает. И я переношусь в прошлое. В тот старый обшарпанный домик на отшибе, со скрипучим полом и потертым кожаным диваном. Когда Рома был внимательным и заботливым. Ласковым и нежным. И смотрел на меня так, как никто другой.
Не могу сладить с головой и вынырнуть из воспоминаний. Вместе с ностальгией накатывает и боль прошлого, когда я думала, что больше никогда ЕГО не увижу. Те пару раз, что я возвращалась в родной город спустя несколько лет, сердце переполняли страх и ужас. И желание поскорее покончить с делами и вернуться в столицу — муравейник, где никому до меня нет дела. И всегда ждёт моя доченька.
Беркут все три раза провожал нас домой. А Карина быстренько сообразила, что Рома не может ей отказать, и напрашивалась погулять во дворе. Покататься на горке и каруселях.
Он так смотрел на неё каждый раз... Восхищенно. Радостно. Я даже описать не могу. Глаза его излучали мягкое сияние. На меня он даже не глядел.
У меня сердце чуть не остановилось, когда Рома обвинил меня в страшном предательстве. И, судя по всему, в моем обществе ему находиться тошно. Мне бы, зная все это, заставить себя не думать о нем, не вспоминать «нас»: одно на двоих дыхание, откровенные ласки, как вместе тонули в заливах нежности и с упоением выныривали обратно.
«Я разберусь».
Ни разу я не подняла эту тему. Ни за что не спрошу его снова. Никогда. Потому что его обвинения разбередили старые раны, заставив вновь чувствовать себя уязвимой и беззащитной перед ним.
— Мам, ты чего? Мы свой подъезд прошли!
Перевожу непонимающий взгляд на дочь и на автомате крепче сжимаю ее ладонь. В мгновение стало душно. И жарко. Будто снова кто-то наблюдает за нами, посылая электрические разряды по спине. А я растерянно оборачиваюсь и замедляю шаг.
Да, действительно прошли.
— Ты что, меня не слышишь?
— Я немного задумалась.
— Ты заболела, мам?
— Конечно, нет. У меня все хорошо. Просто устала.
Кто бы знал, что слова Карины окажутся пророческими.
Уже часам к восьми вечера меня начало знобить. И засаднило горло. Ненавижу болеть. Отвратительно и всегда не вовремя.
Когда я, накормив дочь и отправив ее чистить зубы, полукругом отрезала лимон и опустила его в кружку с горячим чаем, зазвонил мой телефон.
— Да, Ром.
— Вы дома?
Это вместо приветствия? Шикарно.
— Дома. Готовимся ко сну.
— Можно заехать на десять минут?
Мне до сих пор тяжело привыкнуть к тому, что он постоянно участвует, звонит и спрашивает, как дела,
