День заполнен под завязку. Я не еду на учебу, но дел хватает и без этого. Тренажерка, обед, после обеда встреча с отцом — он еще в мае, когда я вернулся в Россию, выделил мне один из магазинов нашей сети и теперь ждет цифр и отчета по прибыли. Рассказываю, отчитываюсь, но лицо отца как всегда остается непроницаемым. Мог бы порадоваться или хотя бы похвалить. Но это не про него.
— Результат меня устраивает, Тимур, — говорит он так холодно, словно разговаривает с одним из своих менеджеров, а не с единственным сыном. — Со следующего года включу тебя в совет директоров.
— Я думал, мое назначение — уже решенный вопрос. Разве не за этим ты меня вытащил в Россию?
— За этим, — спокойно кивает отец. — Но я не был уверен, что ты этого заслуживаешь.
Типичный отец. С самого детства у него все и всегда надо заслужить, никаких профитов по праву рождения, он это не признает.
— Тогда, может, зарплату мне повысишь? — нагло интересуюсь я. — Раз тебя устраивают показатели работы магазина.
— Сколько ты хочешь?
Называю сумму, отец молча кивает, а я про себя чертыхаюсь. Блин, значит, мало попросил, раз он ни секунды не колебался. Значит, несмотря на его равнодушную рожу, моя работа его не просто устраивает, а очень и очень устраивает.
Молча допиваем кофе, я прощаюсь и ухожу. Теплые отношения и семейный очаг — это не про нас. Иногда я вообще не уверен, что мы с отцом имеем право называться семьей.
Я иду к машине и проверяю телефон. Я отправил детке уже три сообщения, она не ответила ни на одно. Одно радует: они доставлены, значит, телефон у нее заряжен.
В четыре не выдерживаю и набираю ее номер. Я говорил, что позвоню вечером, но, блин. Четыре — это уже почти вечер, я так считаю.
Детка не берет трубку. Звоню еще два раза, а потом повторяю звонок через полчаса. Результат тот же.
Длинно матерюсь, разворачиваюсь и еду в сторону ее дома. Похуй на обещания и договоренности. Я просто проверю, что с ней.
Дверь мне открывают не сразу, сначала я долго жму на облупившуюся кнопку звонка, а потом слышу нервные шаги за дверью.
— Кто? — спрашивает мужской голос. Очень неуверенный и, я бы сказал, напуганный.
— Я к Оле.
Слышу, как открывается замок, дверь распахивается, и на пороге стоит мрачный лохматый парень в растянутой грязной футболке. Видимо, тот самый брат.
— И чё тебе надо?
— Проверить ее самочувствие.
— А что с ней? — удивляется он. Причем довольно искренне. — В комнате вроде у себя сидит.
— Где ее комната?
— Ну вот там вправо. Эй, чел, а ты куда? Она тебя ждет?
Я молча снимаю обувь и иду, не обращая внимания на парня, который не очень понимает, что происходит.
— Вот эта комната?
— Ну да, но блин, слушай…
Я стучусь, но никто не отвечает. Тогда толкаю дверь и сразу вижу разметавшуюся по кровати детку. Она выглядит плохо. Гораздо хуже, чем утром. И она никак не реагирует ни на мои слова, ни ни то, что я осторожно трясу ее за плечо, пытаясь разбудить.
— Чего это с ней, — растерянно бормочет ее брат.
— Она болеет, — цежу я сквозь зубы. — Ты, блядь, как мог этого за целый день не заметить? Она хоть вставала? Выходила?
— Да я чё знаю? Слежу за ней что ли? — тут же быкует парень, но достаточно одного взгляда, и он мгновенно теряет всю наглость и заискивающе спрашивает: — Может, эта…градусник надо?
— Тащи. Лекарства тоже тащи.
— Блин, а где они у нас, — озадаченно чешет он в затылке. — На кухне вроде. Надо поискать.
И уходит ленивой походкой нога за ногу.
Мне не нравится брат детки. Но еще больше не нравится ее состояние, поэтому сейчас не до разборок.
Когда он наконец притаскивает термометр и картонную коробку с ворохом лекарств, мне удается немного привести детку в чувство и посадить ее на кровати.
— Воду неси, — рявкаю на него, и он уносится и возвращается с кружкой воды. Развожу там найденную шипучую таблетку жаропонижающего и пытаюсь напоить детку. Получается плохо.
И тут хлопает дверь.
— Я дома, — кричит высокий женский голос.
— Это мама, — поясняет брат, как будто я сам бы этого не понял. И, честно говоря, я рад ее появлению, потому что уверен: она сейчас начнет хлопотать над деткой, вызовет ей врача, и я смогу ее тут спокойно оставить. Мне уже ясно, что этот еблан, брат детки, бесполезный как амеба, и на него рассчитывать нельзя. Но родители другое дело. Во всяком случае мне так кажется.
И поэтому я просто охереваю, когда эта мамаша залетает в комнату к детке и начинает орать. Кричит, какого хрена на кухне не убрано и нет ужина, кричит, что если она шляется по ночам и мужиков домой таскает, вместо того, чтобы делом заниматься, пусть катится сразу на панель.
— Рот закройте, — прерываю я этот поток дерьма. — У вас дочь болеет, у нее высокая температура.
— Шарахаться меньше по ночам надо, — зло говорит ее мамаша. А потом вдруг смотрит на меня цепким оценивающим взглядом и говорит совсем другим голосом: — А вы Олин парень, да? Из института? Она ничего про вас не рассказывала.
— Допустим. Вы врача вызывать собираетесь?
— Да у нас денег сейчас нет, — вдруг жалобно вздыхает мамаща. — Оля вам, наверное, рассказывала, что у нас в семье тяжелая ситуация. Вот вызовешь ей врача, а потом на что лекарства покупать? Если бы помог кто, другое дело.
И снова на меня смотрит.
Наверное, веди она себя изначально по-другому, я бы и правда оставил денег. Но во всем этом ощущается явственный привкус наебки, а главное: совершенно очевидно, что этой мамаше плевать на детку. И, что самое, сука, странное: при этом ей не плевать на этого тупого переростка. Вместо того, чтобы кинуться к больной дочке, она спрашивает у сынули, кушал ли тот. Пиздец какой-то.
И я быстро, очень быстро принимаю решение. Несмотря на то, что оно противоречит всем принципам, которым я следовал раньше.
Глава 13. В гостях
Я открываю глаза и не сразу понимаю, где я. На мне та пижама, в которой я сегодня утром засыпала дома, но все остальное чужое. Плотные тяжелые шторы, темно-синее постельное белье, огромная кровать… За окнами темно. Что происходит?
Я резко сажусь и тут же понимаю, что зря: в голову ударяет волной боли. А еще я жутко хочу пить, в горле аж пересохло, плюс не менее сильно хочу в туалет. Надо значит выбираться на поиски и того, и другого.
У меня есть подозрения, где я оказалась, которые оправдываются в тот момент, когда я с трудом встаю и открываю дверь, выходящую в огромную гостиную.
— Доброе утро, — бросает мне устроившийся на диване Тимур. На коленях у него ноутбук, а на экране мелькают ряды цифр.
— Так вечер вроде, — осипшим голосом говорю я.
— Когда встал, тогда и утро, — пожимает плечами Тимур. Он сейчас одновременно и похож, и не похож на себя. На нем мягкие светлые штаны, футболка, а еще он босиком. Какой-то… домашний что ли. Но на исходящее от него ощущение силы и опасности это никак не влияет. Тигр, расслабленно дремлющий на полу клетки, не перестает быть тигром.
— Можно воды? И… где здесь туалет? — преодолевая смущение, спрашиваю я.
— Туалет в коридоре за углом. Ванная, если нужно, дальше — там вход через спальню, — спокойно говорит Тимур, будто не видя ничего необычного в том, что я стою в пижаме в его квартире. — А вода вот на столе.
Я тут же возвращаюсь в коридор, ищу заветную дверь, быстро нахожу и через несколько секунд облегченно думаю, что одной проблемой стало меньше. Там же, в туалете, оказывается маленькая раковина. Я умываюсь, немного привожу себя в порядок, пытаясь пригладить мокрыми ладонями воронье гнездо на голове, и возвращаюсь в гостиную.
Там я жадно выпиваю почти половину бутылки воды, прикрывая глаза от удовольствия. Ох как же хорошо.
Вот теперь можно и поговорить.
— Тимур?
— М? — он даже не смотрит на меня, полностью увлеченный тем, что происходит на экране его ноутбука.
— А… можешь мне рассказать, что я делаю у тебя дома?
