— Не надо, детка, — говорит он низким, будто севшим голосом. — Ты охрененно красивая. Не прячься от меня.
Мне нравятся его слова. И мне нравится ощущать на себе его жадный восхищенный взгляд, от которого в низу живота становится тепло и тяжело, словно вся кровь из моего тела устремилась туда.
Я примеряю песочного цвета трикотажные брюки и белый, какого-то сливочного оттенка свитер. Вещи сидят отлично, а ткань у них такая приятная, что я украдкой глажу ее пальцами.
— Это вроде хорошо, — тихо говорю я. — Можно их оставить. Я правда не знаю цену и…
— Цена тебя не касается, — спокойно говорит Тимур. — Меряй остальное.
— Но это подходит, — тихо возражаю я. — Зачем же тратить время.
— Детка! Закрой уже свой красивый рот и примерь эти чертовы шмотки. Все.
Я подчиняюсь. Мне и самой ужасно хочется вытащить из пакетов эти красивые дорогие вещи, которые всегда были для меня недоступны, и хоть разочек посмотреть на себя в них.
Надеваю. Смотрю в зеркало. И мне до обморочного восторга нравится. Нравится буквально все: и уютное трикотажное платье розового цвета, и мягкая толстовка, и кожаная куртка, и ворох разноцветных шелковых футболок, и удобные джинсы, в которых мои ноги выглядят бесконечно длинными и стройными, и летящая юбка-плиссе с изящным узором по подолу.
— Вот те брюки и свитер подойдут, — говорю я Тимуру, не в силах оторвать взгляд от своего отражения в зеркале. — Этого будет более чем достаточно.
— Все бери, что мерила, — командует он. — А теперь на ноги надо что-то.
Обуви в пакетах не так много: узкие балетки, которые больно сжимают стопу, большие тяжелые ботинки, в которых даже стоять неудобно, и серебристые кроссовки. Легкие, изящные, они так хорошо садятся на мою ногу, что я тут же влюбляюсь. Впервые в жизни влюбляюсь в обувь.
Кажется, что когда ты будешь шагать по асфальту вот в таких невероятных кроссовках и блестки будут отливать на свету серебром, точно русалочья чешуя, тебе не будут страшны никакие насмешки и грубость. Эти кроссовки как исполнившаяся мечта, как ожившая сказка, как запоздавший подарок от Деда Мороза.
Я только хочу сказать Тимуру, что мне они ужасно нравятся, как вдруг вижу ярлычок с ценой. И немею.
— Эти оставляешь? — тем временем спрашивает он. Совершенно невозмутимо, как будто кроссовки стоимостью в месячную зарплату моих родителей — это норма.
— Они ужасно дорогие, — лепечу я и хочу снять кроссовки, но не могу с ними расстаться. Пальцы поглаживают острые края пайеток, гладкую лакированную кожу и прохладный шелк шнурков.
— И?
— Я не могу такое…
— Я могу, — перебивает меня Тимур, а потом смотрит на меня и неожиданно мягко говорит: — Тебе идут дорогие вещи, детка. Оставляй все, что понравилось.
— Спасибо.
— Простого спасибо будет мало, правда? — вскидывает он бровь и вдруг пружинистым хищным движением поднимается с кресла и оказывается рядом со мной.
— А что ты хочешь? — спрашиваю я почему-то шепотом.
Когда Соболевский стоит так близко, я чувствую его запах. Кожа, одеколон и сигареты. Мужской, дразнящий, безумно идущий ему аромат.
Меня потряхивает от целого коктейля ощущений, в котором есть и страх, но его совсем немного. Он как острая пряная нотка, которая только усиливает вкус остальных ингредиентов: любопытства, предвкушения… возбуждения.
— Поцелуй.
Я зажмуриваюсь и жду, когда он коснется моих губ. Но вместо этого слышу тихий смех.
— Нет, детка. Поцелуй меня ты. Сама.
Распахиваю глаза, сталкиваюсь с его — темными, горящими — и уже не могу оторвать от них взгляда. Поднимаюсь на носочки и тянусь к его губам. Первое касание легкое, целомудренное, я чувствую, какие сухие и горячие у него губы, какие они твердые и неподатливые. Смелею, провожу кончиком языка по нижней губе Тимура и вдруг слышу хриплый стон.
— Детка, блядь, — шепчет он мне прямо в губы. — Детка…
И перехватывает инициативу. Его горячий наглый язык врывается в мой рот как завоеватель, но не встречает никакого сопротивления. Я послушно раскрываюсь для него, давая себя изучить, коснуться, приласкать. И дело не в том, что я ему должна. Что-то сдвинулось в моем отношении к Тимуру, когда он спас меня, хотя совсем не обязан был этого делать. Когда я слышала в его голосе реальное беспокойство за меня. Когда он нес меня на руках и отвозил в больницу.
Мы отрываемся друг от друга, тяжело дыша. В голове сладкий туман, я еле стою на ногах после всего, что произошло со мной сегодня, но ощущаю смутное сожаление от того, что губы Тимура больше не ласкают мои.
— Ты как наркота, — шепчет он и проводит пальцем по моей щеке, а потом касается припухших от поцелуя губ. — Бьешь по мозгам. Пиздец тебя хочу.
И прижимается ко мне бедрами, давая почувствовать силу своего желания. Я невольно вздрагиваю, потому что он твердый. Каменно-твердый и… большой.
— С-сейчас? Н-но...
Он хрипло смеется и бесстыдно поправляет вставший член прямо через ткань штанов.
— Завтра, детка. Завтра я тебя возьму. А теперь спи. У нас у обоих был пиздецки сложный день. Завтра утром за тобой заеду. Позавтракаем и поедем в университет.
Он идет к дверям, берет куртку, и у меня невольно вырывается:
— А ты куда?
— Домой, — отвечает Тимур. — Спать я предпочитаю в своей кровати. Набирайся сил, детка. Завтра они тебе пригодятся.
Он еще раз смотрит на меня так, что я вспыхиваю, ухмыляется уголком рта и уходит. Хлопает дверь, и я остаюсь одна. Что ж, полезно будет отдохнуть сегодня в одиночестве и прийти в себя, потому что с завтрашнего дня я буду принадлежать Тимуру Соболевскому. Целиком и полностью. Пока ему это не надоест.
Глава 12. Не по плану
Тимур
Ник сдерживает обещание: после универа мы заваливаемся с ним в клуб, и он находит нам шикарных девочек. Близняшек! Высокие, грудастые, смазливые — мечта, а не девки.
— Удобно, — фыркаю я, когда мы выходим покурить. — Не надо спорить, кому какая. Они ж тупо одинаковые.
— А это обе тебе, — рассеянно говорит Ник, явно думая о чем-то своем.
— Не понял. А ты?
— Да я не в настроении, Соболь, сорян. Забирай обеих, мне говорили, что они как раз в комплекте хороши. Ну как в порнухе, знаешь, когда мужик и две красотки вокруг него трутся.
— Ага, круто, — отзываюсь я через паузу, а сам понимаю: не хочу. Тупо не хочу ни одну, ни вторую, ни обеих сразу. Бля, лучше бы с Ником просто бухнули вдвоем — он чего-то тоже какой-то задумчивый.
— Случилось чё? — спрашиваю я участливо.
— Да так, — он мнется.
— Работа? Фонд этот твой с хитровыебанным названием?
— Фонд по предоставлению ликвидности на децентрализованных биржах, — уже в который раз говорит мне Ник, но я один хер не запомню это. — Не, там все ок, мы сейчас нормальные деньги поднимаем. Дома просто траблы. Забей. Нормально все. А ты?
— А что я? — тут же быкую я. — В смысле?
— Эта девчонка, к который ты… — начинает Ник, но меня уже несет.
— Да нахер она мне не упала, — рявкаю я, все еще приходя в бешенство от того, как детка сегодня крутила хвостом перед Ником и как презрительно морщила нос, швыряя на пол деньги.
— Правильно, — соглашается Ник. — Всегда можно найти покрасивее и посговорчивее.
И тут звонит мобильный и высвечивается номер детки.
Хрена себе какие люди.
Сначала думаю игнорить, но потом понимаю: мне слишком любопытно, зачем эта недотрога решила мне позвонить. Да еще и практически ночью.
— Иди, — говорю я Нику. — Я сейчас. Разговор важный.
— Ок, — кивает понятливо он и сваливает обратно в клуб, где нас дожидаются близняшки.
Я поднимаю трубку, язвительно говорю что-то, пытаясь отыграться на детке за сегодняшнюю унизительную сцену, но это все моментально заканчивается, как только я слышу, что она плачет. И как только до моего мозга доходит, что она просит о помощи.
Как же хорошо, что я ничего еще не пил сегодня. За секунду врываюсь в клуб, швыряю в Ника карточкой, на его вопросительно поднятую бровь развожу руками и бегу к своей машине.
