так, словно мы всегда общались легко и непринуждённо, да и утром я не ушла на напряжённой ноте. — Смена через час. Но раз так получилось, мне надо с тобой поговорить.
Сглатываю, почему-то вспомнив слова Лёши про влюблённость Макса в меня. Отвожу взгляд от сводного братца, усиленно пытаясь взять себя в руки. Неважно, что ему надо, но я не должна реагировать. Даже мысленно.
— Я вам тут не мешаю? — опережает мой ответ язвительный вопрос Лёши.
Хочу сказать ему, что всё в порядке, но слова застревают в горле. Зато Макс не теряется.
— Мы выйдем, — пренебрежительно говорит своему вроде как другу, явно давая понять, что да, он будет лишним. А потом приближается ко мне, смотрит в глаза. — Это важно.
Я отступаю на шаг, хотя Макс по-прежнему на ощутимом расстоянии. Лихорадочно ищу причины отказать, потому что не хочу оставаться с ним наедине. Но одновременно почему-то и не хочу, чтобы он это знал.
— Да пожалуйста, я сам выйду, — раздражённо решает за меня Лёша.
И тут же выходит, хлопнув дверью.
Наверное, мне надо пойти за ним, догнать. Но я почему-то ни на что не решаюсь, лишь как в замедленной съёмке слежу за тем, как Макс поворачивает дверную ручку так, чтобы запереть нас.
Забавно Милка напрягается, когда я дверь запираю. Чует подвох?
Вообще я его не планировал. Хотел исключительно с миролюбивыми целями с ней поговорить. Про наследство опять. Ну и про смену её ночную. Но раз Мила чует подвох, то пусть — так интереснее.
Пофиг, почему мне так нравится её дразнить. Мне уже в принципе пофиг на всё — я иду напролом, даже толком и не зная, куда. Наверное, поэтому в какой-то бессознанке запер нас. Хотя вряд ли кто бы прервать осмелился. Ну, кроме Лёши разве что.
Кстати, голубки, походу, совсем даже не помирились. Даже несмотря на то, что меня задержали дела и упустил момент, когда он к ней проскользнул.
Разворачиваюсь к ней и смотрю, пытаясь понять, в какой момент я стал повёрнутым на всю голову из-за этой девчонки. Явно же раньше, чем вчера. Иначе настолько бы не накрыло… Наверное. Ни в чём уже не уверен.
— О чём ты хотел поговорить? — решается спросить Мила.
При этом, чуть сощурившись, она следит, наверное, за каждым моим движением. Будто есть необходимость быть начеку. Не удивлюсь, если девчонка и дышит через раз.
— Ты здесь одну смену собралась отработать, или есть планы на большее? — стряхивая с себя почти накатившее наваждение, буднично интересуюсь.
Она хмурится, скрещивает руки на груди — настраивается на враждебность, в общем.
— Какая тебе разница?
Сажусь на диван напротив неё. Милка тоже плюхается, но в тот, что сзади неё. Кажется, даже не оборачивается, так, наугад попадает. И такая её реакция на меня уже не столько забавляет, сколько дербанит. Хочу знать, чем вызвана. Хочу знать её мысли. Все — не только обо мне. Но обо мне в первую очередь.
— Есть, раз спрашиваю, — вместо этого обозначаю.
Мила устало вздыхает.
— Ну, допустим, я собираюсь работать здесь на постоянной основе, — грубовато, но сообщает она. — По крайней мере, до осени, пока не поступлю.
Так я и подумал, стоило только прийти сюда и узнать, что Милка тут и планирует официанткой выступить ночью. Всё-таки это папин клуб, а для неё это, наверное, свято. Да и заработать денег лишним не будет, раз уж хочет самостоятельной быть.
Только вот должна же Мила понимать, что за полтора оставшихся месяца не решит тут никаких дел, даже если захочет. Разве что, для себя подзаработает, а клубу погоду не сыграет.
Ну не останется же она здесь ради этого? Хотя от неё сейчас всего можно ожидать, наверное. К тому же, учитывая их доверительные любящие отношения с отцом… Наверняка Миле больно от мысли, что забросит тут всё.
Хмыкнув тому, что всерьёз пытаюсь мыслить, как она и побыть в её шкуре; ловлю очередной настороженный взгляд зелёных глаз.
— А потом что? — напрямую спрашиваю. — Уедешь в Москву?
Милка заметно мрачнеет, взгляд отводит. Значит, я не ошибся — ей и вправду не по себе клуб отца оставлять без помощи любой, пусть даже незначительной, без участия. Может, даже грузится настолько, что думает, что я осуждаю этим вопросом. Хотя на деле к главному подвожу.
— Да, — всё-таки решительно выдаёт она, вздохнув.
— И я, — вкрадчиво сообщаю, неожиданно только сейчас догнав, что мы в любом случае в одном городе будем.
Раньше об этом даже не думал, а сейчас каким-то непонятно успокаивающим образом действует. Настолько, что обозначаю этот факт не столько за тем, чтобы подчеркнуть, что клуб без нас обоих будет. Скорее за тем, чтобы напомнить Миле, что от меня не сбежит. Ни работой, ни другим городом.
Девчонка явно улавливает. Хмурится, пальцы сжимает на подушке, которую зачем-то держит и к себе прижимает. Как защиту какую-то, хотя и ту я сюда припёр вместе с пледом, когда узнал, что Милка тут спит и домой ни в какую не хочет.
— Я буду жить в общаге и ни на что не претендую, — отчуждённо заявляет она.
Ухмыляюсь, не понимая, почему ещё недавно меня бесили её попытки достучаться до меня; а сейчас их даже не хватает. Лучше пусть опять душещипательные разговоры заводит, а не смотрит так холодно и говорит враждебно.
Хотя тут нечему удивляться, учитывая вчерашнее и тот факт, что мы с Милкой никогда не общались нормально.
— А надо бы, — многозначительно заявляю, решив сразу перейти к делу. Чем больше тяну или подвожу, тем более недоверчивой она становится. — В общем, такое дело… Мне тут сказали, что я фактически теперь владелец этого клуба. Но я тут почти не был, не шарю ни в чём, да и не тянет вникать. Ты по любому тут больше ориентируешься. Почему бы не переписать клуб на тебя?
Намеренно пренебрежительно говорю о клубе, будто мне вообще тут на всё пофиг и в тягость только. Чтобы Мила не воспринимала моё предложение «подачкой», а выключила свою неуместную гордость и приняла бы хоть такое наследство. И неважно, почему мне это вдруг так принципиально — переписать на девчонку хоть что-то.
Она смотрит на меня, почти не мигая, усиленно переваривает сказанное. А я уже знаю,
