- Сынок, - смалодушничав, осторожно начинаю я, - в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса тоже сильный факультет точных наук, ты же знаешь…
Лёва с понимающей улыбкой мягко возражает:
- Но Калтех ещё сильнее. И ты тоже это прекрасно знаешь.
- Но зато от дома за двадцать минут можно доехать… - высказываю я свои истинные мысли.
- Вот ты и доезжай, - смеётся Лёва, похлопывая меня по плечу. – Слушай, пап, ну серьёзно. Не за тридевять земель ведь. Если что – всегда смогу подскочить, и ты ко мне так же. Эвелинка подросла – уже не так трудно с ней, и это… вдруг с кем сойдёшься всё-таки? Представляешь, как было бы здорово, пока Эве годик, полтора, два… и уже с самого детства у неё была бы мама!
Он стал совсем взрослым. Поэтому я так же откровенно говорю ему:
- Сердцу не прикажешь. У Эвелинки есть мама… которую я до сих пор люблю. Дурак, да?
- Да не дурак – а, может, ты просто зациклился? – предполагает Лёва. – На работе пропадаешь… там что – совсем никаких вариантов?
Я не стал говорить ему, что варианты есть… есть одна молодая женщина, которая на меня засматривается. Словно невзначай, то пообедать ко мне подсядет; то над совместным проектом поработать предложит. Я аккуратно отклоняю её приглашения – не хочу давать человеку ложной надежды.
Лёва съезжает в общежитие в середине сентября; и мы с Эвелинкой остаёмся вдвоём. Я зацеловываю свою молчаливую умницу, с трепетом наблюдая, что её так же тянет к книжкам, как Юлию… к книжкам, мать их, - а не к игрушкам и не к другим деткам, вот те раз, не так ли у нас начинала свой кривой жизненный путь Апраксина? Я тревожусь – но успокаиваю себя, что тревожиться не о чем: дочка развивается по возрасту, где-то даже опережает. У неё стремительно пополняется словарный запас, в два года она уже может объясняться и на русском, и на английском, что довольно неплохо для билингвов, которые начинают складывать слова в предложения в среднем чуть позже нормы.
К трём годам в садике им провели несколько уроков испанского – и дочку увлекло. Я ревностно оберегал её от интереса к французскому – надо мне, чтобы она, едва успев подрасти, усвистала к матери в Сорбонну, так её и разэдак? За два с половиной года, что мы живём в Штатах, Юля ни разу не удосужилась к нам приехать, хотя я постоянно звал. Но и её понимал: она просто не представляет, как показываться на глаза детям, которые стали для неё, по сути, чужими людьми. Лёва ездить к матери на каникулы отказывался наотрез, избегал общения; да Юлия и не настаивала. Сам я по-прежнему рвался к ней – и душой, и телом, и презирал себя за это; но Юлия не давала своего адреса и не разрешала приезжать. Меня ранила мысль, что, возможно, у неё кто-то появился – человек, который, в отличие от меня, сумел склонить её изменить взгляды на любовь, брак и семью; но очень скоро о фантазиях и ревности мне пришлось забыть – потому что с дочерью начались серьёзные проблемы.
Глава 17. Даниил. Наследие Юлии: история о вилке.
С трёх лет Эва начала заниматься танцами; ей очень нравится, и учителя наперебой хвалят – девочка артистична, надо обязательно развиваться в этом направлении. Как-то в крупном торговом центре к нам подошёл агент известной сети школ театрального искусства для детей и молодёжи: не хотите к нам на кастинг вашу красавицу? Я отказался: считаю, Эве для этого ещё рановато.
На четырёхлетие Эва просит только одного – завести кота. Да… Лёва вообще считал, что первое, что необходимо сделать, переехав в Лос-Анджелес, - это завести кошку. Будто без животного в доме хлопот мало… Тогда мне удалось как-то переключить Лёвины мысли с кота на новую школу, а там уже – новые знакомства, не до кота… И вот, пожалуйста, - опять мы к этой теме вернулись.
Тем не менее Эве я уже пообещал: конечно, без кота ведь мы никак не обойдёмся, - вот сама его и выберешь.
Она выбрала обычного тщедушного серенького котёнка на птичьем рынке; только более пушистого, чем я бы предпочёл, имея в виду перспективу шерсти в доме. Малыш копошился с другими, менее пушистыми братьями и сёстрами возле взволнованной матери, и сразу запал Эве в сердце.
Котёнок испуганно верещал всю дорогу, что мы везли его домой; но глядя на сияющее личико дочери, которая счастливо держала малыша у груди, я радовался, что главный подарок ко дню рождения удался.
- Мы же его от мамы забрали, - обеспокоенно спросила дочка. – Он не переживает, не скучает?
- Нет, что ты. Он уже достаточно взрослый – ему больше месяца, таких котят начинают раздавать, кошка готова с ними расстаться, - успокоил я. Эва вполголоса произнесла, вгоняя меня в ступор – даром что сидел за рулём:
- Интересно, а мама кошка по нему будет скучать? А моя мама, которая уехала, - она скучает? Она была готова расстаться? Должна же она когда-то приехать? Пускай приедет на день рождения, а, папа?
Я в который раз напоминаю, что приехать на день рождения мама никак не может, потому что очень далеко. С Юлей мы не общаемся уже два года: номер она сменила, новый мне сообщить не удосужилась, и я черпаю информацию об Апраксиной только с её страницы на сайте Университета Сорбонны. Ну, жива – и ладно, как она сама любит говорить. Видимо, и в самом деле начала другую жизнь без нас… пусть будет, наконец, счастлива, - уговаривал я себя с тяжёлым сердцем.
Вскоре после дня рождения у Эвы, которой пошёл пятый год, почему-то стартовал энурез. Я никак не мог понять, в чём причина; раньше ничего подобного с ней не случалось. Врач не нашёл отклонений – только сказал, что, возможно, поспособствовал какой-то стресс. Тем не менее, эпизоды несколько раз повторились. Я спросил у дочки, всё ли в порядке в детском саду, - и, получив утвердительный ответ, успокоился, надеясь, что всё в скором времени разрешится само собой.
Напрасно.
Через несколько дней после Эвиного дня рождения мне позвонила воспитательница и попросила приехать в детский сад при первой возможности. Я, благо работа была уже почти закончена, отпросился и рванул к ним; дочь встретила меня во всегдашнем уравновешенном состоянии, чего нельзя было сказать о воспитательнице.
- Того мальчика увезли на скорой, - испуганно поведала женщина.
- Какого мальчика?
Выяснилось, что один из приятелей Эвы, который был у неё на дне рождения, во всеуслышание пристал к ней с вопросом, почему на празднике не было её мамы, и невольно спровоцировал тем самым интерес у других детей.
- Ты разве не ответила то, что мы с тобой обсуждали? – спросил я.
- Ответила, - подтвердила Эвелина. – Сказала, что мама в отъезде, а зато есть папа и Лёва. Но он всё равно приставал. Говорил, мама обязательно должна быть на дне рождения. У всех так – а у меня почему не так?
- И что ты сделала?
По словам воспитательницы, Эвелина, по всей видимости, прокралась на кухню и, пока никто не видел, утащила оттуда вилку. За обедом она села рядом с этим мальчиком и, стоило ему вновь поднять эту тему, - она воткнула ему вилку в тыльную сторону руки, а головой макнула его в тарелку с супом; да так, что ребёнок от неожиданности чуть не захлебнулся. Эва осуществила всё так быстро, словно успела спланировать заранее; подбежавшей нянечке только и оставалось, что немедленно вызвать скорую и вместе с медсестрой попытаться остановить кровь, хлеставшую из руки обидчика.
Я строго спросил, правда ли всё это.
Эва не отрицала.
Вечером мы ещё раз поговорили с Эвелиной о маме; потом я всё-таки повторно свозил её к детскому невропатологу и психологу. Те отклонений не обнаружили – но сказали, что девочку очевидно травмирует отсутствие матери. И мне, и врачам она упрямо повторяла одно:
- Почему у всех есть – только у меня нет?
- Но ведь у Боба, нашего соседа, тоже нет. И у Энджелы из твоей группы, - вспомнил я. – По-всякому в жизни случается.
- Так у них умерли, - возразила Эва. – А где такая мама, чтобы уехала и долго не приезжала?
- Но умереть – это то же самое. Уехать далеко, где никто не может найти, и долго не приезжать. Почти то же самое, - попробовал объяснить я. – Эва, скажи мне… ты того мальчика так… обидела – за то, что он обидел тебя, да?
