Комфортно.
По-свойски.
Так и должно быть?
Ужин, который он приготовил, вполне приличный: простая нежная курица, свежие овощи с фермерского рынка.
«Ага, как будто он пошел бы за овощами ради меня».
— У тебя действительно отличный дом, Эшли. — Я облизываю губы и вытираю их салфеткой, откидываясь на спинку стула.
— Но?
Даже не могу себе представить, сколько бы он хотел получить в качестве платы за аренду в таком месте, но спрашивать кажется так невежливо. Тот факт, что я слишком напугана, чтобы даже спросить, нелеп — это бизнес, а не личное. Какой дурак заключает договор, не зная деталей?
Я откладываю вилку.
— Но не думаю, что я могу себе это позволить.
Брови взлетают вверх, он повторяет мою позу, откидываясь на спинку стула и откладывая вилку.
— Откуда ты знаешь? Ты даже не спросила меня, какова арендная плата.
Я открываю рот.
Закрываю.
Я чувствую себя как рыба, выброшенная из воды, настолько не в своей тарелке.
Переговоры — не мой конек; цифры — не моя тема.
Я ужасна в математике, дробях и дебатах.
— Я просто предположила… — Я хочу спрятать голову, но спрятаться негде.
— Сколько ты платишь сейчас?
— Эм.
Эшли наклоняет голову, чтобы изучить меня.
— Джорджи, ты хотя бы пыталась разобраться в этом?
— Я ужасна в математике, — слабо оправдываюсь я.
Если бы глаза могли вылезти из орбит, то сделали бы это сейчас, когда Эшли таращится на меня.
— Ты хочешь съехать из общежития или нет? Я уже говорил тебе, как это было бы просто. Все, что тебе нужно сделать, это направить им письменное уведомление, заполнив форму. Особого ума не надо.
Он что, называет меня идиоткой?
Трудно понять с этим британским акцентом; кажется, все, что он говорит, звучит так, будто ему немного скучно.
— Да, я хочу съехать из общежития, просто… — Я снова беру вилку и начинаю гонять морковь по тарелке, как ребенок. — Как я уже сказала, не могу позволить себе аренду, кабельное телевидение, коммунальные услуги и… и вывоз мусора. И… уборку снега.
— Уборку снега? — невозмутимо переспрашивает Эшли. — Ты это серьезно?
Я пожимаю плечами.
— Джорджия, если ты не хочешь здесь жить, имей смелость сказать это.
Я действительно хочу здесь жить — вот в чем проблема!
Недовольная собой, я накалываю оранжевую морковку, которая рассыпалась у меня на тарелке, и отправляю ее в рот, пережевывая, чтобы не реагировать.
Я создаю беспорядок в этом точно так же, как создаю беспорядок во всем.
— Я сказал тебе узнать, сколько стоит общежитие.
Его тон раздражает, и я бросаю на него острый взгляд.
— Я помню, папочка, но спасибо, что напомнил. Снова.
Эшли откидывается на спинку стула, заливаясь смехом — за мой счет, заметьте — рот широко открыт, сверкают белые зубы. Они не все прямые и идеальные, но все совершенно ослепительны.
— Папочка? — Он фыркает. — Блестяще. О, мне это нравится. — Эшли посмеивается себе под нос, орудуя ножом и нарезая курицу надлежащим образом, вместо того чтобы вонзать в нее вилку, как я делала со своей.
Я краснею.
— Рада, что смогла тебя развлечь.
— Ты действительно забавляешь меня, Джорджи Паркер, иначе я бы не захотел жить с тобой.
Я могу сказать, что он думает, выстраивает в уме утверждение по тому, как парень смотрит в окно, щурится и жует, как это делают люди, когда думают о том, что сказать дальше.
Сглатывает.
Промокает рот салфеткой.
— Я готов сбить все, что ты платишь сейчас, на двести долларов.
— Ты не знаешь, сколько я сейчас плачу.
— И что? — Он ухмыляется. — Ты тоже.
Туше.
— Сейчас не время для сарказма, Эш, но я ценю твои усилия.
— Почему не время?
Я упрямо фыркаю.
— Ты действительно думаешь, что сможешь соблазнить меня, снизив арендную плату на двести долларов?
— Э-э, ты была бы тупицей, если бы не согласилась. И я не соблазняю тебя — это всего лишь деловое соглашение.
Мои щеки вспыхивают.
— Я не имела в виду буквально.
— Я знаю, — говорит он, откусывая еще кусочек курицы. — Но мне нравится видеть, как ты краснеешь.
О, боже мой, почему он такой?
— Пользование тренажерным залом в гараже, полностью меблированная спальня. И, кстати, там матрас новый. Никто еще на нем не спал.
— Как раз собиралась спросить об этом. Почему в комнате полно мебели, когда ты живешь здесь один?
— Мама все собирается приехать на каникулы, и отказывается спать на матрасе, «испачканном детьми из колледжа». Ее слова, не мои. Но в тот единственный раз, когда она все-таки приехала, то забронировала номер в шикарном отеле. — Эшли закатывает глаза. — Она даже водила меня в «Таргет» и «Костко», когда была здесь, что, похоже, вполне в духе американской мамы.
— Моя мама водит меня за продуктами, когда навещает, хотя… — Я прочищаю горло. — Она еще не была здесь. Слишком далеко.
Слишком далеко.
Мне хочется стукнуть себя.
Почему я рассказываю ему о том, что мои родители слишком далеко, когда его родители за океаном? Звучит так, будто я ною? Или неблагодарная?
— Ты больше не первокурсник — вот что происходит, когда ты становишься взрослым. Мама и папа перерезали пуповину. Ты чувствуешь себя никудышной, потому что все еще живешь в общежитии.
Никудышной?
Что, черт возьми, это значит?
— Не делай мне такое лицо. Ты знаешь, что это правда.
Мой рот приоткрывается, но я быстро его закрываю, потому что это невежливо.
— Джорджия?
— Хмм?
— Может, есть причина, по которой ты не хочешь здесь жить? — Эшли насаживает на вилку кусочек брокколи, готовый отправить его в рот. — Ты… Я не знаю. — Он почти неловко ерзает на своем стуле. — Ты ведь не боишься меня, правда?
Как будто ему только что пришла в голову мысль, что у молодой женщины могут быть сомнения и опасения по поводу жизни с большим парнем, которого она едва знает.
Конечно, студенты в колледже делают это постоянно, живут с людьми, которых едва знают. Такого рода вещи нормальны — но мысль о том, что Эшли может быть слишком физически пугающем?
В этом есть смысл.
Он не может заставить себя съесть брокколи, пока я не отвечу на его вопрос. Знаете, откуда я знаю? Вилка парит перед его губами, подвешенная в воздухе, рот слегка приоткрыт.
— Я не боюсь тебя. И не боюсь жить с тобой. — Я делаю паузу. — Ты просто гигантский плюшевый мишка.
На секунду он, кажется, не знает, что сказать. Затем:
— Плюшевый мишка?
Он так хорош в ровных, невыразительных ответах, что его вопрос звучит как утверждение, лицо пустое.
— Ну, знаешь — большой и задумчивый, но мягкий внутри.
Он моргает.
— Я мягкий внутри?
Я пожимаю плечами.
— Если бы ты не был большим добряком, тебе не было бы так жалко меня, что освободил для меня комнату в своем доме.
Эшли хмурится, как будто это самые нелепые слова, которые он когда-либо слышал.
— Во-первых, мне тебя не жалко. Во-вторых, у меня была свободная комната, я не освобождал ее. Таким образом, я не слабак.
— Таким образом, ты не слабак. — Я смеюсь, чуть не выплевывая воду, которую собиралась глотнуть. — Таким образом.
— Не смейся надо мной. — Он хмурится.
— Извини, это просто так мило.
— Мило.
— Ты знаешь, что делаешь заявления из всего, что тебе не нравится, когда ты раздражен.
— Ты полоумная, — говорит он, и на его лице появляется улыбка.
Знаю, что он прикалывается и совсем не злится, только немного взъерошил перья, потому что я заставила его почувствовать себя менее крутым, чем он привык чувствовать, и это его проблема, а не моя.
— Полоумная? Мне это нравится
— Это означает «сумасшедшая».
— Все еще нравится. Это так по-британски.
Он качает головой в легком раздражении.
— Есть гораздо лучшие слова, если хочешь звучать истинно по-британски.
— Например?
— Чушь собачья.
