– Ну его, этот год! – сердито сказала Алена. – Прошел и прошел! Не было в нем никакого смысла…
– Нет, был, – вдруг улыбнулся Роман. – Последние его два дня я могу назвать удачными.
– Ты шутишь!
– Ни капельки. – Он протянул руку, осторожно прикоснулся пальцами к ее лицу. – Ты красивая. Ты необыкновенная.
– Ты меня совсем не знаешь! – недоверчиво вздохнула она.
– Нет, знаю. – Он притянул ее к себе и поцеловал.
Потом они снова танцевали и теперь уже целовались непрерывно. Алену не покидало чувство, что она крутится на какой-то волшебной карусели. У нее кружилась голова и замирало сердце. «Это сказка… Каким-то образом я попала в сказку, в которой сбываются все мои мечты!»
Когда Селетин целовал ее, то закрывал глаза, а Алена, наоборот, смотрела на него. У него были морщинки возле глаз, она разглядела маленький белый шрам на переносице. Едва слышный запах его одеколона – терпкий, горьковато-сладкий – был таким приятным. Вкусным…
…Винтовая лестница показалась бесконечной, словно вела в небо, а не на второй этаж.
В спальне было холодно, простыни на широкой кровати дохнули льдом – в первое мгновение Алене даже показалось, что она упала в снег, но потом это ощущение быстро пропало. Она была в кольце Его рук, которые защищали ее ото всего, которые были оградой от внешнего мира.
– Это сон? Скажи честно – мне это все снится? – серьезно спросила она.
– Может быть… – шепотом ответил он. – Только я не знаю, чей это сон – твой или мой?..
Неслышная музыка несла их на своих волнах – можно было различить все нюансы звука, все динамические оттенки. Снежная ночь за окном была нотным листом, ветви деревьев – нотами.
Мелодия начиналась с невесомого, едва слышного пианиссимо их дыхания.
Все, что было раньше – тревога, беспокойство, сомнения, – постепенно отступало, таяло, растворялось в мягких сумерках. И не было больше ничего – ни прошлого, ни настоящего, ни других людей. Были только он и она, и любовь, соединяющая их.
Невозможно было уже расцепить руки, оторваться друг от друга, и пиано неумолимо переходило в форте. Прозрачная полифония прикосновений. Минор, превращающийся в мажор. И наконец – крещендо. Потом это крещендо – долгое, яркое, от которого выступили слезы на глазах, – постепенно стало затихать, переходя в диминуэндо, полное обморочного покоя.
…Она открыла глаза утром – вся комната была залита ярким белым светом. Обернулась – и увидела Романа рядом.
– О господи… – только и смогла она произнести, снова упав на подушки.
– Что, головушка болит? – пробормотал он сочувственно. Немедленно сгреб, прижал ее к себе, звучно поцеловал в висок. Потом добавил смиренно-философским тоном: – Кажется, мы немного перебрали вчера.
– Нет, голова в порядке… Я о другом.
– Там мы тоже немного перебрали. Хотя нет, можно еще продолжить… – задумчиво заметил он.
Его губы были сухи и горячи.
– Рома! – засмеялась она. – Ты…
Она привстала на локте, посмотрела ему в лицо, обнаружила довольно заметную щетину на его щеках – и почему-то эта щетина чуть ли не до слез умилила ее.
– Что? – спросил он.
– Ты такой… – Слов у нее не было, она зажмурилась и затрясла головой. «Я ведь не просто его люблю, я его обожаю!» – сделала она неожиданное открытие.
– А ты?.. – немедленно отозвался он. – Ты тоже очень такая… Я, пожалуй, тебя съем. Прямо сейчас. Да, вот возьму и съем.
Он сел, откинул одеяло.
– Сначала отрежу вот эту часть, потом эту… – Краем ладони он провел по ее телу. – Нет, начну все-таки с этого кусочка!..
Он щекотал, тормошил ее, слегка покусывал – Алена хохотала и отбивалась:
– Перестань, щекотно!..
Солнце дробилось в оконных стеклах, и до самого горизонта тянулось синее-синее небо.
* * *
У себя дома Алена оказалась только третьего января, да и то потому, что Селетину надо было в Москву.
…Она вошла в квартиру – и поначалу испугалась царившего в ней беспорядка. Потом вспомнила – это ж следы встречи Алеши и Бориса Бугрова! И Алеша, и Борис теперь казались ей бесконечно далекими, чужими. Даже сам факт того, что Алеша признался в своей неверности, почти не трогал ее.
Белые хризантемы, уже слегка увядшие, роняющие лепестки, стояли в банке на столе. Алена улыбнулась, глядя на них…
В этот момент зазвонил телефон.
– Алло, сестрица Аленушка? Ты дома наконец… Мы сейчас будем, – услышала она в трубке голос брата.
– Кто это – «мы»?
– Я и Машенька.
– Какая еще Машенька? – удивилась Алена.
– Как какая? – обиделся Костя. – Я же тебе о ней рассказывал! Машенька Погодина…
– А, это та, которая на юрфаке учится! – озарило Алену. – Может быть, вы завтра приедете?.. У меня страшный беспорядок. И потом, даже угостить нечем… – Алена вспомнила про севрюгу – наверняка ее надо срочно выбросить.
– Не завтра, а сейчас, – строго произнес Костя. – Я Машеньке сделал предложение, и она хочет посмотреть на моих родственников. Ну, для начала – хотя бы на тебя… Да, и насчет денег – я тебе в ближайшее время вернуть не смогу. Такие дела, сама понимаешь…
– Понимаю, – вздохнула Алена. – Ладно, жду вас с Машенькой…
Едва она убрала следы прошлогоднего разгрома, как в дверь позвонили.
– А вот и мы! – радостно сообщил Костя и полез лобызать сестру – чего раньше практически никогда не делал. Жениховство, судя по всему, сделало его сентиментальным…
За Костиком маячило белокурое существо в розовой пушистой шубке. Машенька Погодина была похожа на немецкую куклу из Алениного детства – такая же хорошенькая, с таким же примерным выражением лица.
– Машенька, это Алена, Алена, это Машенька.
Машенька сняла шубку и оказалась в зелено-желтом костюме. Узкая юбка подчеркивала выпуклую филейную часть, белокурые локоны до плеч казались нестерпимо белокурыми… Немудрено, что Костя не устоял перед ней.
– Костя много о вас говорил, – серьезным тоненьким голоском произнесла Машенька. – Ой, а это что у вас?
Она незамедлительно бросилась к роялю.
– Машенька тоже прекрасно играет, – сообщил Костя великосветским тоном.
– Хотите, сыграю? – улыбнулась Машенька, и на ее щеках обозначились ямочки. – Мое любимое…
Она села на стул и старательно забарабанила по клавишам. «Рондо… Рондо ля минор Моцарта», – моментально узнала Алена.
– Она чудо, правда? – шепнул Алене на ухо Костя.
– Правда, – мужественно ответила Алена.
Машенька быстро покончила с Моцартом и торжествующе повернулась:
– Нет, ну звук у вашего рояля какой-то тусклый, что ли… А вы к нам на свадьбу придете?
